Время собирать камни... (Вспомнить всё)
Продолжу про свои увлечения, прошлые и настоящие.
Театр. Мое увлечение театром (в смысле играть, а не смотреть) началось еще в школе, когда к нам в класс пришла молодая учительница литературы и организовала у нас в школе литературно-театральный кружок. Мы тогда тогда поставили 2 литературно-театральных постановки: посвященную Пушкину (где я играла Татьяну Ларину) и посвященную памяти поэтов, погибших в годы Великой Отечественной войны (где я в финале читала отрывок из "Реквиема" Роберта Рождественского).
Потом, в Университете, меня тоже приглашали принять участие в художественной самодеятельности, но мне пришлось отказаться: мне довольно далеко было ездить в Университет, и было страшно ночью возвращаться домой (меня никогда не встречали!). Да и мешала мне тогда моя природная робость, застенчивость и, "я даже не побоюсь этого слова": дикость.
А вот позже, на работе у нас был настоящий народный театр ("Театр малых форм"), примерно такой, как в фильме "Берегись автомобиля". А режиссер у нас был настоящий, а не бывший тренер: актер театра Станислав Кабешев. Спасибо этому театру, во-первых, за удовольствие, а во-вторых , за то что он помог мне побороть мою природную робость и, главное, пережить личную драму.
Почему я написала подзаголовок "Вспомнить все"?
Когда-то я знала на память весь сценарий поэтического вечера памяти поэтов. И вот уже около сорока лет моя не очень уже светлая память хранит отдельные фрагменты того вечера. А хочется ВСПОМНИТЬ ВСЕ!
Ведь эти мальчики, они же были ровесниками моим сыновьям! Они были талантливые поэты, и они были настоящие герои: и те, кто погиб на фронте, и те, кто как Муса Джалиль, погиб в фашистских застенках.
И я хочу написать здесь то, что помню, и посвящаю это Дню Защитника Отечества.
Мы.
Николай Майоров.
Есть в голосе моем звучание металла.
Я в жизнь вошел тяжелым и прямым.
Не всё умрет, не всё войдет в каталог,
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.
Мы жгли костры и вспять пускали реки,
Нам не хватало неба и воды.
Упрямой жизни в каждом человеке
Железом обозначены следы.
Так в нас запали прошлого приметы.
А как любили мы - спросите жён!
Пройдут года, и вам солгут портреты,
Где нашей жизни ход изображён.
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Мы брали пламя голыми руками,
Грудь подставляли ветру, из ковша
Тянули воду полными глотками
И в женщину влюблялись не спеша.
И шли вперед, и падали, и еле
В обмотках грубых ноги волоча,
Мы видели, как женщины глядели
На нашего шального трубача.
А он трубил, мир ни во что не ставя!
(Ремень сползал с покатого плеча.)
Он тоже дома женщину оставил,
Не оглянувшись даже сгоряча!
...Был камень тверд, уступы каменисты.
Почти со всех сторон окружены,
Глядели вверх, и небо было чисто,
Как светлый лоб оставленной жены...
Так я пишу. Пусть неточны слова,
Пусть слог тяжел, и выраженья грубы.
О нас прошла всесветная молва.
Нам жажда зноем выпрямила губы.
Мир, как окно, для воздуха распахнут.
Он нами пройден, пройден до конца!
И хорошо, что руки наши пахнут
Угрюмой песней вольного свинца!
И как бы ни давила память годы,
Нас не забудут потому вовек,
Что всей планете делая погоду,
Мы в плоть одели слов: ЧЕЛОВЕК!
* * *
Прости, Родина!
Муса Джалиль
Прости меня, твоего рядового,
Самую малую часть твою!
Прости за то, что я не умер
Смертью солдата в жарком бою.
Кто посмеет сказать, что я тебя предал?
Кто хоть в чем-нибудь бросит упрёк?
Волхов свидетель: я не струсил,
Пылинки жизни своей не берег!
В содрогающемся под бомбами,
В обреченном на гибель кольце,
Видя раны и смерть товарищей,
Я не изменился в лице,
Слезинки не выронил, понимая:
Дороги отрезаны! Слышал я:
Беспощадная смерть считала
Секунды моего бытия.
Я не ждал ни пощады, ни чуда.
К смерти взывал: приди, добей!
Просил: избавь от жестокого рабства!
Молил медлительную:скорей!
Не я ли писал спутнику жизни:
Не беспокойся, писал, жена.
Последняя капля крови капнет,
На клятве моей не будет пятна!
Не я ли стихом присягал и клялся,
Идя на кровавую войну:
Смерть улыбку мою увидит,
Когда последним дыханьем вздохну!
Что делать? Отказался от слова,
От последнего слова друг пистолет...
Враг мне сковал полумертвые руки.
Пыль замела мой кровавый след...
...Вновь заря над колючим забором!
Я жив, и поэзия не умерла!
Кровавой ненавистью исходит
Раненое сердце орла!
Вновь заря над колючим забором,
Словно подняли знамя друзья!
Кровавой ненавистью краснеет
Душа полонённая моя!
Только одна у меня надежда:
Будет август - во тьме ночной
Гнев мой к врагу и любовь к Отчизне
Выйдут из плена вместе со мной.
Есть на друзей у меня надежда:
Сердце стремится к одному:
В ваших рядах идти на битву.
Дайте, товарищи, место ему!
* * *
Павел Коган
Есть в наших днях такая точность,
Что мальчики иных веков,
Наверно, будут плакать ночью
О времени большевиков
И будут жаловаться милым,
Что не родились в те года,
Когда звена и дымилась,
На берег хлынувши, вода.
Они нас выдумают снова,
Косая сажень твердый шаг.
И верную найдут основу,
Но не сумеют так дышать,
Как мы дышали, как любили,
Как жили мы, как впопыхах
Плохие песни мы сложили
Об удивительных делах.
Мы были всякими, любыми,
Не очень мудрыми подчас.
Мы наших девушек любили,
Ревнуя, мучась, горячась.
Мы были всякими,но мучась,
Мы понимали: в наши дни
Нам выпала такая участь,
Что пусть завидуют они!
Они нас выдумают мудрых,
Мы будем строги и прямы.
Они прикрасят и припудрят,
Но все-таки пробьемся мы
И, людям Родины единой,
Едва ли им дано понять,
Какая иногда рутина
Вела нас жить и умирать!
И пусть я покажусь им узким
И их всесветность оскорблю,
Я патриот. Я воздух русский,
Я землю русскую люблю!
И где найдёшь ещё такие
Берёзы, как в моём саду!
Я б сдох, как пёс, от ностальгии
В любом кокосовом раю.
Но мы дойдём ещё до Ганга,
Но умрём ещё в боях,
Чтоб от Японии до Англии
сияла Родина моя!
* * *
P.S, Прошу прощения за то,что, возможно, я где-то переставила местами строфы.
Театр. Мое увлечение театром (в смысле играть, а не смотреть) началось еще в школе, когда к нам в класс пришла молодая учительница литературы и организовала у нас в школе литературно-театральный кружок. Мы тогда тогда поставили 2 литературно-театральных постановки: посвященную Пушкину (где я играла Татьяну Ларину) и посвященную памяти поэтов, погибших в годы Великой Отечественной войны (где я в финале читала отрывок из "Реквиема" Роберта Рождественского).
Потом, в Университете, меня тоже приглашали принять участие в художественной самодеятельности, но мне пришлось отказаться: мне довольно далеко было ездить в Университет, и было страшно ночью возвращаться домой (меня никогда не встречали!). Да и мешала мне тогда моя природная робость, застенчивость и, "я даже не побоюсь этого слова": дикость.
А вот позже, на работе у нас был настоящий народный театр ("Театр малых форм"), примерно такой, как в фильме "Берегись автомобиля". А режиссер у нас был настоящий, а не бывший тренер: актер театра Станислав Кабешев. Спасибо этому театру, во-первых, за удовольствие, а во-вторых , за то что он помог мне побороть мою природную робость и, главное, пережить личную драму.
Почему я написала подзаголовок "Вспомнить все"?
Когда-то я знала на память весь сценарий поэтического вечера памяти поэтов. И вот уже около сорока лет моя не очень уже светлая память хранит отдельные фрагменты того вечера. А хочется ВСПОМНИТЬ ВСЕ!
Ведь эти мальчики, они же были ровесниками моим сыновьям! Они были талантливые поэты, и они были настоящие герои: и те, кто погиб на фронте, и те, кто как Муса Джалиль, погиб в фашистских застенках.
И я хочу написать здесь то, что помню, и посвящаю это Дню Защитника Отечества.
Мы.
Николай Майоров.
Есть в голосе моем звучание металла.
Я в жизнь вошел тяжелым и прямым.
Не всё умрет, не всё войдет в каталог,
Но только пусть под именем моим
Потомок различит в архивном хламе
Кусок горячей, верной нам земли,
Где мы прошли с обугленными ртами
И мужество, как знамя, пронесли.
Мы жгли костры и вспять пускали реки,
Нам не хватало неба и воды.
Упрямой жизни в каждом человеке
Железом обозначены следы.
Так в нас запали прошлого приметы.
А как любили мы - спросите жён!
Пройдут года, и вам солгут портреты,
Где нашей жизни ход изображён.
Мы были высоки, русоволосы.
Вы в книгах прочитаете, как миф,
О людях, что ушли не долюбив,
Не докурив последней папиросы.
Мы брали пламя голыми руками,
Грудь подставляли ветру, из ковша
Тянули воду полными глотками
И в женщину влюблялись не спеша.
И шли вперед, и падали, и еле
В обмотках грубых ноги волоча,
Мы видели, как женщины глядели
На нашего шального трубача.
А он трубил, мир ни во что не ставя!
(Ремень сползал с покатого плеча.)
Он тоже дома женщину оставил,
Не оглянувшись даже сгоряча!
...Был камень тверд, уступы каменисты.
Почти со всех сторон окружены,
Глядели вверх, и небо было чисто,
Как светлый лоб оставленной жены...
Так я пишу. Пусть неточны слова,
Пусть слог тяжел, и выраженья грубы.
О нас прошла всесветная молва.
Нам жажда зноем выпрямила губы.
Мир, как окно, для воздуха распахнут.
Он нами пройден, пройден до конца!
И хорошо, что руки наши пахнут
Угрюмой песней вольного свинца!
И как бы ни давила память годы,
Нас не забудут потому вовек,
Что всей планете делая погоду,
Мы в плоть одели слов: ЧЕЛОВЕК!
* * *
Прости, Родина!
Муса Джалиль
Прости меня, твоего рядового,
Самую малую часть твою!
Прости за то, что я не умер
Смертью солдата в жарком бою.
Кто посмеет сказать, что я тебя предал?
Кто хоть в чем-нибудь бросит упрёк?
Волхов свидетель: я не струсил,
Пылинки жизни своей не берег!
В содрогающемся под бомбами,
В обреченном на гибель кольце,
Видя раны и смерть товарищей,
Я не изменился в лице,
Слезинки не выронил, понимая:
Дороги отрезаны! Слышал я:
Беспощадная смерть считала
Секунды моего бытия.
Я не ждал ни пощады, ни чуда.
К смерти взывал: приди, добей!
Просил: избавь от жестокого рабства!
Молил медлительную:скорей!
Не я ли писал спутнику жизни:
Не беспокойся, писал, жена.
Последняя капля крови капнет,
На клятве моей не будет пятна!
Не я ли стихом присягал и клялся,
Идя на кровавую войну:
Смерть улыбку мою увидит,
Когда последним дыханьем вздохну!
Что делать? Отказался от слова,
От последнего слова друг пистолет...
Враг мне сковал полумертвые руки.
Пыль замела мой кровавый след...
...Вновь заря над колючим забором!
Я жив, и поэзия не умерла!
Кровавой ненавистью исходит
Раненое сердце орла!
Вновь заря над колючим забором,
Словно подняли знамя друзья!
Кровавой ненавистью краснеет
Душа полонённая моя!
Только одна у меня надежда:
Будет август - во тьме ночной
Гнев мой к врагу и любовь к Отчизне
Выйдут из плена вместе со мной.
Есть на друзей у меня надежда:
Сердце стремится к одному:
В ваших рядах идти на битву.
Дайте, товарищи, место ему!
* * *
Павел Коган
Есть в наших днях такая точность,
Что мальчики иных веков,
Наверно, будут плакать ночью
О времени большевиков
И будут жаловаться милым,
Что не родились в те года,
Когда звена и дымилась,
На берег хлынувши, вода.
Они нас выдумают снова,
Косая сажень твердый шаг.
И верную найдут основу,
Но не сумеют так дышать,
Как мы дышали, как любили,
Как жили мы, как впопыхах
Плохие песни мы сложили
Об удивительных делах.
Мы были всякими, любыми,
Не очень мудрыми подчас.
Мы наших девушек любили,
Ревнуя, мучась, горячась.
Мы были всякими,но мучась,
Мы понимали: в наши дни
Нам выпала такая участь,
Что пусть завидуют они!
Они нас выдумают мудрых,
Мы будем строги и прямы.
Они прикрасят и припудрят,
Но все-таки пробьемся мы
И, людям Родины единой,
Едва ли им дано понять,
Какая иногда рутина
Вела нас жить и умирать!
И пусть я покажусь им узким
И их всесветность оскорблю,
Я патриот. Я воздух русский,
Я землю русскую люблю!
И где найдёшь ещё такие
Берёзы, как в моём саду!
Я б сдох, как пёс, от ностальгии
В любом кокосовом раю.
Но мы дойдём ещё до Ганга,
Но умрём ещё в боях,
Чтоб от Японии до Англии
сияла Родина моя!
* * *
P.S, Прошу прощения за то,что, возможно, я где-то переставила местами строфы.