хуячеченая
Сегодня я прикоснулась к прекрасному. Чувствую себя, как полагается. Вспоминается тот день, когда мы с Таней Ивановой пошли в Третьяковскую галерею, и я чуть не расплакалась от любви к Родине при виде трёх богатырей, а потом на меня бабушка-смотрительница наорала, потому, что у меня телефон зазвонил.
Мы были в театре, любительском, где играет моя однокурсница, знаменитая мисс Каллеберг. В соседнем городе, индустриальном и white trashe-вом по всеобщему мнению.
И вот
приходим мы: я, Космос, Дженни Перссон и у меня букет жёлтых роз. Я считаю, что цветы актёрам положено, а жёлтые розы мне просто нравятся.
Там такой дом культуры, местная пенсионерская интеллигенция составляет публику. Я смотрю, а около гардероба стоят жёлтые ведра пластмассовые, на них наклейки белым скотчем и имена актёров написаны. А в них букеты. Один. А нашей среди вёдер даже и нету.
Меня это как-то ошарашило. Что это, думаю, за позорище. Нет, вы не подумайте, я знаю, что надо усмирять в себе московский шовинизм, я и не думала, что я в какой настоящий драмтеатр пришла, я понимаю концепцию любительского театра. Но с другой стороны, за мной Сёрен (Кьеркегор), он древний и почти местный. По его мнению, субьективность и есть истина. То есть я понимаю, что в жёлтое пластмассовое ведро вложен какой-то глубокий толерантно-демократический смысл, но внутри всё протестует.
Нувот, я и спрашиваю в гардеробе:
- это у вас так принято с цветами ту поступать?
А он мне:
- А что? Да, ничего у нас не принято, а как ещё можно с цветами поступать?
- Там откуда я родом,-говорю - актёрам вручают, когда они кланяются.
-Да, делайте как хотите - говорит он мне.
А как мне выбирать, если у нашей актрисы даже ведра нету?
Мы сели за столик и постарались тихо пожрать до начала спектакля, потому что ранее не успели. В это время гардеробщик притащил для нашей актрисы ведро, я поставила туда цветы, но они не удовлетворились. Ко мне подошёл новый театральный деятель и спросил, что я решила сделать с цветами. Я сказала, что поставлю в ведро, а потом возьму и вручу актрисе. И спрашиваю опять, если у вас по-другому положено, то я не вопрос, поступлю согласно вашим традициям, потому что я привыкла по другому, но если что, не против. Да нет у нас никаких традиций, говорят они, но мы можем их создать.
А тут подходит третий чувак и говорит:
- Тут мы в Швеции, так, я считаю надо сомалийцам говорить.
(Сомалийцы на местности - самые гнобимые за паразитизм и бескультурье эмигранты.)
А второй в это время шепчет гардеробщику:
- И что мы теперь будем делать?
Я тогда уже говорю ему:
- Знаете что, я не собиралась из этого сцену устраивать. Вы сами определитесь, что у вас тут принято, а ради меня ваши устои менять не надо. Я, собственно, хочу только успеть поесть перед спектаклем, мне уж неловко стало.
Дженни Перссон тут говорит, да ладно тебе, неловко, я сама не знаю, что в театре с цветами делать. Я вообще не помню, когда я в театре была. Я её понимаю, она из тех мест, где всё сурово и не до театров всяких.
Они отстали. Но осадок остался.
Весь первый акт я думала о том, что все тут придурки. Думала о судьбах человечества. О том, что в этой стране невозможно быть иностранцем, можно быть только меньшинством и эмигрантом, что значит по-местному паразит.
А наша ещё и играла хуже всех. Сёрен, вот, нормальный мужик. Надо книжку его купить какую-нить.
Мы были в театре, любительском, где играет моя однокурсница, знаменитая мисс Каллеберг. В соседнем городе, индустриальном и white trashe-вом по всеобщему мнению.
И вот
приходим мы: я, Космос, Дженни Перссон и у меня букет жёлтых роз. Я считаю, что цветы актёрам положено, а жёлтые розы мне просто нравятся.
Там такой дом культуры, местная пенсионерская интеллигенция составляет публику. Я смотрю, а около гардероба стоят жёлтые ведра пластмассовые, на них наклейки белым скотчем и имена актёров написаны. А в них букеты. Один. А нашей среди вёдер даже и нету.
Меня это как-то ошарашило. Что это, думаю, за позорище. Нет, вы не подумайте, я знаю, что надо усмирять в себе московский шовинизм, я и не думала, что я в какой настоящий драмтеатр пришла, я понимаю концепцию любительского театра. Но с другой стороны, за мной Сёрен (Кьеркегор), он древний и почти местный. По его мнению, субьективность и есть истина. То есть я понимаю, что в жёлтое пластмассовое ведро вложен какой-то глубокий толерантно-демократический смысл, но внутри всё протестует.
Нувот, я и спрашиваю в гардеробе:
- это у вас так принято с цветами ту поступать?
А он мне:
- А что? Да, ничего у нас не принято, а как ещё можно с цветами поступать?
- Там откуда я родом,-говорю - актёрам вручают, когда они кланяются.
-Да, делайте как хотите - говорит он мне.
А как мне выбирать, если у нашей актрисы даже ведра нету?
Мы сели за столик и постарались тихо пожрать до начала спектакля, потому что ранее не успели. В это время гардеробщик притащил для нашей актрисы ведро, я поставила туда цветы, но они не удовлетворились. Ко мне подошёл новый театральный деятель и спросил, что я решила сделать с цветами. Я сказала, что поставлю в ведро, а потом возьму и вручу актрисе. И спрашиваю опять, если у вас по-другому положено, то я не вопрос, поступлю согласно вашим традициям, потому что я привыкла по другому, но если что, не против. Да нет у нас никаких традиций, говорят они, но мы можем их создать.
А тут подходит третий чувак и говорит:
- Тут мы в Швеции, так, я считаю надо сомалийцам говорить.
(Сомалийцы на местности - самые гнобимые за паразитизм и бескультурье эмигранты.)
А второй в это время шепчет гардеробщику:
- И что мы теперь будем делать?
Я тогда уже говорю ему:
- Знаете что, я не собиралась из этого сцену устраивать. Вы сами определитесь, что у вас тут принято, а ради меня ваши устои менять не надо. Я, собственно, хочу только успеть поесть перед спектаклем, мне уж неловко стало.
Дженни Перссон тут говорит, да ладно тебе, неловко, я сама не знаю, что в театре с цветами делать. Я вообще не помню, когда я в театре была. Я её понимаю, она из тех мест, где всё сурово и не до театров всяких.
Они отстали. Но осадок остался.
Весь первый акт я думала о том, что все тут придурки. Думала о судьбах человечества. О том, что в этой стране невозможно быть иностранцем, можно быть только меньшинством и эмигрантом, что значит по-местному паразит.
А наша ещё и играла хуже всех. Сёрен, вот, нормальный мужик. Надо книжку его купить какую-нить.