ГОЛОС ВЕТРА
Почти 10 лет назад, на «Груше» 2008 года, я расплёскивала свои восторги перед Сергеем после его выступления и спрашивала - ну, когда же выйдет альбом его песен, когда? И потом ещё несколько лет после разных концертов - а альбом-то как же? Ведь мы так хотим всё это слушать и чтоб постоянно было под рукой, и каждую минуту, и сколько хочешь… И однажды он ответил: песня на каждом концерте звучит с такими неповторимыми нюансами и оттенками, которые есть прямо сейчас, только в этот момент. В следующий раз будет уже по-другому. А альбом всё это убивает. Там «увековечено» некое конкретное исполнение, которое, может, и не лучше остальных, но множество нюансов утрачено. И вот это очень жаль.
При этом к зрительским записям с концертов, которыми переполнен интернет, Сергей относился философски, даже если они были плохого качества. Но сам сделать этот шаг - расписаться, что вот, мол, мой итог, результат в виде песенного альбома, - не решался очень долго.
Потом, к счастью для нас, появились и диски. Но вот это его отношение, невообразимая чуткость к каждому нюансу, переходу, к тонкому значению, к их бесценности и единственности, остались в памяти как «ключ» ко всему Серёжиному творчеству. Ведь он слышал этот веер оттенков и подтекстов не только в музыке, но и в слове - в любом полюбившемся ему стихотворении.
Внутри у Сергея так и сохранялась неуступчивость - «невозможно». Сколько не старайся, каждая песня - лишь одна из версий. А вся полнота музыкального звучания стихов и их смыслов - невоплотима. И в том, как он держался на концертах, разрушая даже намек на стилистику «официоза», как комментировал свои песни и исполнение, слышался его вечный скепсис и знание - сколько ещё остаётся невыраженным, не прозвучавшим.
Когда человек умирает так рано, практически молодым, всё перекрывает чувство, будто поле возможностей не исчерпано и столько ещё не сказано. Но я вспоминаю Сергея и свои короткие разговоры с ним, и чувствую его ответ - «невозможно». Совершенство, живущее в его глубине, тот образ стихотворения или песни, которые ему открывался, воплотимы лишь отчасти. И это «отчасти» - своего рода земное проклятие… Он, мне кажется, никогда бы не согласился, так до конца и не принял бы этой своей - и нашей - обречённости на неполноту. Так и сохранялась бы в душе неуступчивость. Может, даже дойдя до определённой черты в судьбе, он бессознательно, своей глубиной почувствовал, что «пора», чтобы не начать себя хоть в чём-либо повторять, чтобы даже намёка не было на исчерпанность…
После первого всплеска горя и отрицания - «нет, не может быть», продолжая и сейчас горевать, я всё яснее понимаю главное «послание» Серёжиной личности: совершенство, небесную гармонию, которую слышишь в душе, нельзя предать даже на мгновение. Невозможно признать «завершённым», то что ещё только начинает раскрываться. Это осталось и в его песнях, где столько тонкости и внутренней перспективы, и в самой его личности, и даже в его раннем уходе.
В последние годы в финале каждого его московского концерта, когда зрители выкрикивали «заявки», моя просьба была всегда одна и та же - спеть «Татуировку» (которую ещё называют «Колокольчик» - по первой строке «Колокольчик - голос ветра…», на стихи Ольги Родионовой). При всей прекрасности и любимости многих других песен Сергея, именно эта воспринималась его «визитной карточкой» (и не только мной). Без неё концерт оставался в чём-то незавершённым.
И сейчас я думаю, что «Татуировка» словно след или печать сохраняет очертания самого Сергея и его искусства. Точно так же кажется, что птица «увековечена», что удалось перенести её образ на кожу - и этим умертвить, удержать на месте. Как теперь Серёжин голос и интонация остались в записях и на дисках… Но колокольчик на дверях изо дня в день вздрагивает неповторимо, от каждого порыва ветра - особенно. И только Сергей, мастер невысказанных смыслов, это слышал. И невольно - или вольно - учил слышать других.
* * *
Колокольчик - голос ветра - на китайском красном клёне.
Мне сказал татуировщик: будет больно, дорогая,
он собрал свои иголки, опустившись на колени,
на его лопатках птица вдаль глядела, не мигая.
Он достал большую книгу в тростниковом переплёте.
Будет больно, дорогая, выбирай себе любое:
хочешь - спящего дракона, хочешь - бабочку в полёте:
это тонкое искусство именуется любовью.
Я его коснулась кожи, нежной, смуглой и горячей,
точно мёд, в бокале чайном разведённый с красным перцем.
Будет больно, дорогая! - Я не плачу, я не плачу,
я хочу такую птицу, на груди, вот здесь, над сердцем.
...Колокольчик - голос ветра - разбудил нас на рассвете
алым, жёлтым и зелёным дуновением Китая.
Было больно, больно, больно!.. но, прекрасней всех на свете,
на груди горела птица, никуда не улетая.
……………………….
«Это тонкое искусство именуется любовью…»
При этом к зрительским записям с концертов, которыми переполнен интернет, Сергей относился философски, даже если они были плохого качества. Но сам сделать этот шаг - расписаться, что вот, мол, мой итог, результат в виде песенного альбома, - не решался очень долго.
Потом, к счастью для нас, появились и диски. Но вот это его отношение, невообразимая чуткость к каждому нюансу, переходу, к тонкому значению, к их бесценности и единственности, остались в памяти как «ключ» ко всему Серёжиному творчеству. Ведь он слышал этот веер оттенков и подтекстов не только в музыке, но и в слове - в любом полюбившемся ему стихотворении.
Внутри у Сергея так и сохранялась неуступчивость - «невозможно». Сколько не старайся, каждая песня - лишь одна из версий. А вся полнота музыкального звучания стихов и их смыслов - невоплотима. И в том, как он держался на концертах, разрушая даже намек на стилистику «официоза», как комментировал свои песни и исполнение, слышался его вечный скепсис и знание - сколько ещё остаётся невыраженным, не прозвучавшим.
Когда человек умирает так рано, практически молодым, всё перекрывает чувство, будто поле возможностей не исчерпано и столько ещё не сказано. Но я вспоминаю Сергея и свои короткие разговоры с ним, и чувствую его ответ - «невозможно». Совершенство, живущее в его глубине, тот образ стихотворения или песни, которые ему открывался, воплотимы лишь отчасти. И это «отчасти» - своего рода земное проклятие… Он, мне кажется, никогда бы не согласился, так до конца и не принял бы этой своей - и нашей - обречённости на неполноту. Так и сохранялась бы в душе неуступчивость. Может, даже дойдя до определённой черты в судьбе, он бессознательно, своей глубиной почувствовал, что «пора», чтобы не начать себя хоть в чём-либо повторять, чтобы даже намёка не было на исчерпанность…
После первого всплеска горя и отрицания - «нет, не может быть», продолжая и сейчас горевать, я всё яснее понимаю главное «послание» Серёжиной личности: совершенство, небесную гармонию, которую слышишь в душе, нельзя предать даже на мгновение. Невозможно признать «завершённым», то что ещё только начинает раскрываться. Это осталось и в его песнях, где столько тонкости и внутренней перспективы, и в самой его личности, и даже в его раннем уходе.
В последние годы в финале каждого его московского концерта, когда зрители выкрикивали «заявки», моя просьба была всегда одна и та же - спеть «Татуировку» (которую ещё называют «Колокольчик» - по первой строке «Колокольчик - голос ветра…», на стихи Ольги Родионовой). При всей прекрасности и любимости многих других песен Сергея, именно эта воспринималась его «визитной карточкой» (и не только мной). Без неё концерт оставался в чём-то незавершённым.
И сейчас я думаю, что «Татуировка» словно след или печать сохраняет очертания самого Сергея и его искусства. Точно так же кажется, что птица «увековечена», что удалось перенести её образ на кожу - и этим умертвить, удержать на месте. Как теперь Серёжин голос и интонация остались в записях и на дисках… Но колокольчик на дверях изо дня в день вздрагивает неповторимо, от каждого порыва ветра - особенно. И только Сергей, мастер невысказанных смыслов, это слышал. И невольно - или вольно - учил слышать других.
* * *
Колокольчик - голос ветра - на китайском красном клёне.
Мне сказал татуировщик: будет больно, дорогая,
он собрал свои иголки, опустившись на колени,
на его лопатках птица вдаль глядела, не мигая.
Он достал большую книгу в тростниковом переплёте.
Будет больно, дорогая, выбирай себе любое:
хочешь - спящего дракона, хочешь - бабочку в полёте:
это тонкое искусство именуется любовью.
Я его коснулась кожи, нежной, смуглой и горячей,
точно мёд, в бокале чайном разведённый с красным перцем.
Будет больно, дорогая! - Я не плачу, я не плачу,
я хочу такую птицу, на груди, вот здесь, над сердцем.
...Колокольчик - голос ветра - разбудил нас на рассвете
алым, жёлтым и зелёным дуновением Китая.
Было больно, больно, больно!.. но, прекрасней всех на свете,
на груди горела птица, никуда не улетая.
……………………….
«Это тонкое искусство именуется любовью…»