"УБИТАЯ МУЗЫКА"
Дмитрий Быков написал эссе "Убитая музыка" - о погибших музыкантах и особом статусе военного оркестра. Выводы его не комментирую. Просто это очень хороший текст (и в литературном смысле тоже), который стоит прочесть.
УБИТАЯ МУЗЫКА
Военный музыкант есть лицо неприкосновенное, как и посол. И если над Черным морем произошел теракт, то это второе подряд демонстративное убийство, не просто жестокое, но опрокидывающее все законы. Военный музыкант подвергается всем обычным солдатским рискам, но находится в особенно уязвимой позиции: у него в руках вместо автомата труба или барабанные палочки, он беззащитен вдвойне.
И потому есть такая скорбная мощь в военной музыке, и потому ее не могут без слез слышать даже самые упорные пацифисты. На что уж ненавидел войну Окуджава, а все же написал «Надежды маленький оркестрик» и марш, впоследствии принятый на вооружение десантными войсками. Самая героическая в мире музыка - музыка военного оркестра. Она должна быть лучшей. Она обязана поднимать и вести. Тут надо как-то обойтись без ложного пафоса, но в том и дело, что это пафос не ложный: главным оружием блокадного Ленинграда была Седьмая симфония, сыгранная там умирающими от голода людьми.
Немыслим русский провинциальный город без военного оркестра, играющего в парке. Немыслим русский театр без «Трех сестер», в финале которых - Чехов-то чувствовал театральность как никто! - среди полной безнадежности «музыка играет так весело». Это и есть лейтмотив нашей жизни - военный марш среди полного поражения, одно бесконечное «Прощание славянки» с его сочетанием восторга и скорби. Марш превращает все наши поражения в победы. Марши Свиридова, Окуджавы, Тухманова - главное, что остается от истории. Не завоевания, не триумфы, а музыка военного оркестра и мужской хор, поющий «Священную войну» или «Соловьев».
И смерть военного музыканта - такого гения своего дела, как Валерий Халилов, или рядового участника хора - всегда событие знаковое, будь хоть трижды атеистом. Случайность или теракт убивает русскую военную музыку, но мишень выбрана с ужасающей точностью. Так убивали «Норд-Ост» - советскую полярную сказку, единственный национальный музыкальный спектакль, начисто свободный от квасной слащавости и грозной истеричности. Очень настоящий спектакль. И он уже не поднялся.
Без военного хора нет памяти о «Варяге», без трубача нет сигнала к атаке, без музыки вообще нет смысла ни в чем. Всякая смерть ужасна, но не всякая символична. И наша живая скорбь по людям, только что бывшим рядом с нами, не мешает нам видеть ужасный смысл случившегося. Бродский сказал в начале семидесятых, что в трагедии ХХ века гибнет не герой, а хор. Ничего нет наглядней русской истории. Отчего-то эту цитату никто не вспоминает сейчас, предпочитая заниматься травлей тех, кто скорбит недостаточно или не скорбит вовсе. Между тем настоящая скорбь таких вещей не замечает и не ищет предлога для превращения в злобу. Но для настоящей скорби нужно видеть, что происходит. А это, что уж там, очень страшно.
Дмитрий Быков // "Собеседник", №47, 28 декабря 2016 года - 3 января 2016 года
УБИТАЯ МУЗЫКА
Военный музыкант есть лицо неприкосновенное, как и посол. И если над Черным морем произошел теракт, то это второе подряд демонстративное убийство, не просто жестокое, но опрокидывающее все законы. Военный музыкант подвергается всем обычным солдатским рискам, но находится в особенно уязвимой позиции: у него в руках вместо автомата труба или барабанные палочки, он беззащитен вдвойне.
И потому есть такая скорбная мощь в военной музыке, и потому ее не могут без слез слышать даже самые упорные пацифисты. На что уж ненавидел войну Окуджава, а все же написал «Надежды маленький оркестрик» и марш, впоследствии принятый на вооружение десантными войсками. Самая героическая в мире музыка - музыка военного оркестра. Она должна быть лучшей. Она обязана поднимать и вести. Тут надо как-то обойтись без ложного пафоса, но в том и дело, что это пафос не ложный: главным оружием блокадного Ленинграда была Седьмая симфония, сыгранная там умирающими от голода людьми.
Немыслим русский провинциальный город без военного оркестра, играющего в парке. Немыслим русский театр без «Трех сестер», в финале которых - Чехов-то чувствовал театральность как никто! - среди полной безнадежности «музыка играет так весело». Это и есть лейтмотив нашей жизни - военный марш среди полного поражения, одно бесконечное «Прощание славянки» с его сочетанием восторга и скорби. Марш превращает все наши поражения в победы. Марши Свиридова, Окуджавы, Тухманова - главное, что остается от истории. Не завоевания, не триумфы, а музыка военного оркестра и мужской хор, поющий «Священную войну» или «Соловьев».
И смерть военного музыканта - такого гения своего дела, как Валерий Халилов, или рядового участника хора - всегда событие знаковое, будь хоть трижды атеистом. Случайность или теракт убивает русскую военную музыку, но мишень выбрана с ужасающей точностью. Так убивали «Норд-Ост» - советскую полярную сказку, единственный национальный музыкальный спектакль, начисто свободный от квасной слащавости и грозной истеричности. Очень настоящий спектакль. И он уже не поднялся.
Без военного хора нет памяти о «Варяге», без трубача нет сигнала к атаке, без музыки вообще нет смысла ни в чем. Всякая смерть ужасна, но не всякая символична. И наша живая скорбь по людям, только что бывшим рядом с нами, не мешает нам видеть ужасный смысл случившегося. Бродский сказал в начале семидесятых, что в трагедии ХХ века гибнет не герой, а хор. Ничего нет наглядней русской истории. Отчего-то эту цитату никто не вспоминает сейчас, предпочитая заниматься травлей тех, кто скорбит недостаточно или не скорбит вовсе. Между тем настоящая скорбь таких вещей не замечает и не ищет предлога для превращения в злобу. Но для настоящей скорби нужно видеть, что происходит. А это, что уж там, очень страшно.
Дмитрий Быков // "Собеседник", №47, 28 декабря 2016 года - 3 января 2016 года