ЖЕНСКИЙ ОРФЕЙ
Уже который раз замечаю, что из депрессии (ежели такая случается) меня вытягивает голос и песни Лены Фроловой, - как ничто другое. Вернее, только он, её голос, и спасает в темноте. Благо есть большущая коллекция дисков, которые можно переслушивать у себя в берлоге, не выходя.
Все остальные прекрасные и замечательные барды - для других случаев. Они многое могут: увести в даль светлую, вдохновить, утешить, отвлечь, развеселить, поделиться собственной болью (или чужой) и породить сочувствие… Но «тёмная ночь души», даже краткая, так же неотменяема, как лунные или солнечные затмения. Или как полночь в сутках. Пока она не пройдёт сама собой, её не избежать, не отменить. Уговаривать и корить себя - бесполезно.
Когда знаешь о цикличности «тёмных ночей», уже готов к ним внутреннее, - может, и ничего, переживёшь. Заматываясь в работу или разговоры. Или опять же - отвлекаясь, утешаясь... Но всё это будет временно. И несравнимо с тем исцелением, которое приносит вдохновляющий голос.
Важно, что голос, оставшись с тобой в темноте, сам её не боится. Среди спасительных качеств сценического образа Елены - бесстрашие и вера. Удивительно, но Орфей, выводящий душу-Эвридику из ада, может прийти и в женском обличье. Только в отличие от мифического героя, женский Орфей находит в себе силы не обернуться, пройти песенный путь до конца.
Скорее всего, в обыденной жизни Лене Фроловой тоже случается бояться, как и всем, - сомневаться, теряться… Но её лучшие песни звучат будто из другого измерения. Такого, где нет страха «за себя». И как только вбираешь в себя это состояние, оно оборачивается верёвкой, за которую тебя вытаскивают из ямы.
Да, вот, пожалуй, для меня разгадка: когда Фролова выходит на сцену, у неё вообще нет «страха за себя». Он остаётся за кулисами. На сцену она выходит в облачении веры и самоотверженности, под защитой цельной и чистой любви к песне и поэзии, к зрителям, и ни на секунду не упускает из поля зрения дорогу в облака.
А ведь что такое депрессия, по сути? Это страх за себя. Только очень сильный, затмевающий небо, будто тебя мешком с головой накрыли и бросили в угол. Ты даже видеть не можешь трезво. Зато способен услышать голос, целительные и ясные интонации.
Фролова многое может на сцене. Но в иные периоды для меня особенно дорогой становится её способность исцелять сердце, а для этого - спускаться в темницу, в беспросветность душевной преисподней - к Шаламову, Барковой, Цветаевой, Парнок, Блаженному, Губанову, Бродскому… И силою их стихов выводить из ямы ещё множество застрявших там людей.
Это - чудо, что она такое умеет. И что ей это дано свыше, как особый дар.
Все остальные прекрасные и замечательные барды - для других случаев. Они многое могут: увести в даль светлую, вдохновить, утешить, отвлечь, развеселить, поделиться собственной болью (или чужой) и породить сочувствие… Но «тёмная ночь души», даже краткая, так же неотменяема, как лунные или солнечные затмения. Или как полночь в сутках. Пока она не пройдёт сама собой, её не избежать, не отменить. Уговаривать и корить себя - бесполезно.
Когда знаешь о цикличности «тёмных ночей», уже готов к ним внутреннее, - может, и ничего, переживёшь. Заматываясь в работу или разговоры. Или опять же - отвлекаясь, утешаясь... Но всё это будет временно. И несравнимо с тем исцелением, которое приносит вдохновляющий голос.
Важно, что голос, оставшись с тобой в темноте, сам её не боится. Среди спасительных качеств сценического образа Елены - бесстрашие и вера. Удивительно, но Орфей, выводящий душу-Эвридику из ада, может прийти и в женском обличье. Только в отличие от мифического героя, женский Орфей находит в себе силы не обернуться, пройти песенный путь до конца.
Скорее всего, в обыденной жизни Лене Фроловой тоже случается бояться, как и всем, - сомневаться, теряться… Но её лучшие песни звучат будто из другого измерения. Такого, где нет страха «за себя». И как только вбираешь в себя это состояние, оно оборачивается верёвкой, за которую тебя вытаскивают из ямы.
Да, вот, пожалуй, для меня разгадка: когда Фролова выходит на сцену, у неё вообще нет «страха за себя». Он остаётся за кулисами. На сцену она выходит в облачении веры и самоотверженности, под защитой цельной и чистой любви к песне и поэзии, к зрителям, и ни на секунду не упускает из поля зрения дорогу в облака.
А ведь что такое депрессия, по сути? Это страх за себя. Только очень сильный, затмевающий небо, будто тебя мешком с головой накрыли и бросили в угол. Ты даже видеть не можешь трезво. Зато способен услышать голос, целительные и ясные интонации.
Фролова многое может на сцене. Но в иные периоды для меня особенно дорогой становится её способность исцелять сердце, а для этого - спускаться в темницу, в беспросветность душевной преисподней - к Шаламову, Барковой, Цветаевой, Парнок, Блаженному, Губанову, Бродскому… И силою их стихов выводить из ямы ещё множество застрявших там людей.
Это - чудо, что она такое умеет. И что ей это дано свыше, как особый дар.