ДЕТСКАЯ ВСЕЛЕННАЯ (Ольга Чикина и Татьяна Дрыгина)
Дорога ложка к обеду. Но к обеду у меня не получается - всегда только к ужину.
Совместный концерт Ольги Чикиной и Татьяны Дрыгиной (прошедший 14 мая в библиотеке им. Леси Украинки) назывался «Провинциальные поэтки», а в анонсе толковалось:
«Поэзия Тани Дрыгиной, несмотря на долгую уже московскую прописку, так и осталась провинциалкой. Вдумчивой, мягкой и застенчивой. Даже изрядная доза самоиронии не делает её "столичной штучкой". И это резко отличает Татьяну от других женщин-авторов.
Вроде бы - иное дело - стихи и песни Ольги Чикиной. Яркие, острые, цепляющие буквально с первого звука. А всё-таки тоже - НЕ "центровые", не "эксцентричные" в буквальном смысле слова. Прислушаешься - и на передний план проступают такие российские, окраинные глубины ("Наша страна на 70% состоит из окраин" - О.Чикина), что ясно: не в столицах сказано - в свободном пространстве».
Тонко. Но для меня концерт получился про другое. Хотя, может, не будь они «провинциалками» (как извещал анонс), не проявилось бы той деликатности, прислушивания, бережности друг к другу, благодаря которым всё сошлось без швов, соткалось в единое полотно.
Поначалу поэтки выглядели пришелицами из разных миров, едва ли сочетаемых. Первое отделение пели пополам, и оно так и воспринялось - как два параллельных концерта. А во втором вышли вместе. Договорились петь по кругу в ритме вальса: против одной чикинской песни - две дрыгинских. Поскольку песни их, как оказалось, заметно различаются по длине («а так же ширине и толщине…» - пошутила Таня). И тут случилось необъяснимое.
Необъяснимое оно, да. Но любопытство гонит поймать за уши слово, назвать хотя бы для самой себя - что это было?
В песнях и стихах Дрыгиной открывается мир сугубо «женский», словно героиня навеки заперта в четырёх стенах неприступной башни и поёт как в стародавние времена - за прялкой. Веретено дрожит, треплется неровное пламя свечи, нить скользит между пальцами… Сквозь тишину по лунной дорожке плывёт только собственный голос - и больше никого. Единственный бог в этой вселенной - «он», любимый мужчина, вокруг которого вращаются солнце и светила.
Взгляд женщины на него переменчив, как стёклышки в калейдоскопе. Бывает ироничным, трезвым, недоверчивым, снисходительным… Но с трона его ничто не свергнет. Пока он царит в мире, песня, речь, стихотворение тянутся и длятся, рекой устремляясь к нему - заветному адресату и собеседнику. Долгожданный спаситель, расслышав голос, конечно, прискачет на своём белом коне и выведет на просторы, освободит из заточения.
Вдруг что-то начинает двоиться и мерещиться… И понимаешь, что любимый - уже не бог и не принц, а свернулся милым калачиком на детской кроватке. Мамина рука ерошит волосы, поглаживает, утешает. Нежный голос выводит колыбельную. И уже не «он», а «она» - богиня, спустившаяся с небес, озарившая комнату закатными лучами. Богиня, великодушно отдавшая свою силу другому - хрупкому и растущему. Тому, кому так важно почувствовать себя «сильным» и «главным». На принесённую жертву указывали не песни Татьяны, а стихи. В песнях переплелись мольба и колыбельная, а в стихи устремился сильный ум, жаждущий погарцевать на крошечном «пятачке» строфы. Чтобы потом смиренно снова затянуть колыбельную…
Первое спотыкание, пауза во втором отделении случилась, когда Оля спела в ответ песню про маленького мальчика, упрямо твердившего: «Я хочу увидеть Господа». Дрыгина шутливо прокомментировала своё минутное замешательство: «Так ведь надо же теперь что-то про Господа…». Из смеха вынырнуло некое ответное стихотворение с песней, но в просвет уже сверкнуло то самое необъяснимое.
Песни Оли Чикиной совсем далеки, казалось бы, от прялки и колыбельной. Для меня их герой - художник, мешающий на холсте все краски и формы, увлечённый лишь одним - свободой. Одна картина бегло рисуется поверх другой или набрасывается на уголке предыдущей. Образы, сравнения и персонажи выпархивают, будто птицы из рукава - или мазки из-под кисти. Яркие контуры, условность бытового антуража (ведь на картине достаточно обозначить пятном с краткой линией деревья или домик), смена ракурсов и непредсказуемая дистанция - то крупным планом, то откуда-то из космоса - всё это указывает на живописную природу Олиного таланта. На то, что живописец в ней первее рассказчика, резчика по слову.
Сразу чувствуешь: так самозабвенно, с таким азартом, любопытством и любовью рисует только ребёнок. Или взрослый - в минуты, когда в нём раскрывается детское божество «интереса». Когда по-настоящему важно только одно - интересно сейчас или скучно? И нельзя ли сделать так, чтобы снова стало интересно?
Однако чем глубже заходишь в Олин живописный лес, тем пронзительнее поёт птица сочувствия. Все звери и люди - смешные и забавные в чикинских песнях-рисунках, но жалость всему основа. Поверх неё ложатся линии и завитки. Она - то незримое солнце, которое светит даже ночью: глаза не видят, а сердце знает.
В щемящей нежности соприкоснулись и природнились два несовместных мира - «женщины в доме», с борщами и хлопотами вокруг детей и мужа (о которых поёт Татьяна), и «женщины-художника», заново рисующей вселенную, где нет ни мужчин, ни женщин, и вообще никого заранее нет, а все только на картине «кем-то» становятся.
Материнская ли это нежность, женская? Или нежность Господа к нам, которую может почувствовать всякий, снова став ребёнком, вернувшись в себя-ребёнка?
Я не знаю… Знаю только, что обе поэтки эту нежность чувствовали - и друг к другу, и к нам, и к тому, о чём пели, и к миру… Она, словно в половодье, скрыла все границы, разлилась прозрачным зеркалом, отразила небо.
И вот теперь, описав круг, понимаю, что Наташа Бродская, придумавшая этот удивительный концерт и написавшая к нему анонс, всё-таки была права насчёт «провинциальных поэток». У них - в отличие от «столичных штуечк» - жива связь с подземными мифическими источниками, с фольклорными корнями. В антураже современной барышни, следящей за модой, легко узнаётся Алёнушка у ручья, Василиса за прялкой или Иван-царевич на сером волке (последний персонаж, конечно, - епархия Чикиной; недаром у неё столько серых волков в песнях, родных сказочных братьев).
Божества детской комнаты прячутся за занавесками и ждут возможности вернуться. Прокрадываются незаметно - под покровом колыбельной или вместе со взрывом хохота, в азарте игры. Пели Татьяна и Оля по-разному и очень о разном. Но их голоса и лица освещали одно общее пространство «детской».
============================================
Очень хорошая видеозапись концерта выложена вот здесь. Большое спасибо Саше two-piz-za!
Совместный концерт Ольги Чикиной и Татьяны Дрыгиной (прошедший 14 мая в библиотеке им. Леси Украинки) назывался «Провинциальные поэтки», а в анонсе толковалось:
«Поэзия Тани Дрыгиной, несмотря на долгую уже московскую прописку, так и осталась провинциалкой. Вдумчивой, мягкой и застенчивой. Даже изрядная доза самоиронии не делает её "столичной штучкой". И это резко отличает Татьяну от других женщин-авторов.
Вроде бы - иное дело - стихи и песни Ольги Чикиной. Яркие, острые, цепляющие буквально с первого звука. А всё-таки тоже - НЕ "центровые", не "эксцентричные" в буквальном смысле слова. Прислушаешься - и на передний план проступают такие российские, окраинные глубины ("Наша страна на 70% состоит из окраин" - О.Чикина), что ясно: не в столицах сказано - в свободном пространстве».
Тонко. Но для меня концерт получился про другое. Хотя, может, не будь они «провинциалками» (как извещал анонс), не проявилось бы той деликатности, прислушивания, бережности друг к другу, благодаря которым всё сошлось без швов, соткалось в единое полотно.
Поначалу поэтки выглядели пришелицами из разных миров, едва ли сочетаемых. Первое отделение пели пополам, и оно так и воспринялось - как два параллельных концерта. А во втором вышли вместе. Договорились петь по кругу в ритме вальса: против одной чикинской песни - две дрыгинских. Поскольку песни их, как оказалось, заметно различаются по длине («а так же ширине и толщине…» - пошутила Таня). И тут случилось необъяснимое.
Необъяснимое оно, да. Но любопытство гонит поймать за уши слово, назвать хотя бы для самой себя - что это было?
В песнях и стихах Дрыгиной открывается мир сугубо «женский», словно героиня навеки заперта в четырёх стенах неприступной башни и поёт как в стародавние времена - за прялкой. Веретено дрожит, треплется неровное пламя свечи, нить скользит между пальцами… Сквозь тишину по лунной дорожке плывёт только собственный голос - и больше никого. Единственный бог в этой вселенной - «он», любимый мужчина, вокруг которого вращаются солнце и светила.
Взгляд женщины на него переменчив, как стёклышки в калейдоскопе. Бывает ироничным, трезвым, недоверчивым, снисходительным… Но с трона его ничто не свергнет. Пока он царит в мире, песня, речь, стихотворение тянутся и длятся, рекой устремляясь к нему - заветному адресату и собеседнику. Долгожданный спаситель, расслышав голос, конечно, прискачет на своём белом коне и выведет на просторы, освободит из заточения.
Вдруг что-то начинает двоиться и мерещиться… И понимаешь, что любимый - уже не бог и не принц, а свернулся милым калачиком на детской кроватке. Мамина рука ерошит волосы, поглаживает, утешает. Нежный голос выводит колыбельную. И уже не «он», а «она» - богиня, спустившаяся с небес, озарившая комнату закатными лучами. Богиня, великодушно отдавшая свою силу другому - хрупкому и растущему. Тому, кому так важно почувствовать себя «сильным» и «главным». На принесённую жертву указывали не песни Татьяны, а стихи. В песнях переплелись мольба и колыбельная, а в стихи устремился сильный ум, жаждущий погарцевать на крошечном «пятачке» строфы. Чтобы потом смиренно снова затянуть колыбельную…
Первое спотыкание, пауза во втором отделении случилась, когда Оля спела в ответ песню про маленького мальчика, упрямо твердившего: «Я хочу увидеть Господа». Дрыгина шутливо прокомментировала своё минутное замешательство: «Так ведь надо же теперь что-то про Господа…». Из смеха вынырнуло некое ответное стихотворение с песней, но в просвет уже сверкнуло то самое необъяснимое.
Песни Оли Чикиной совсем далеки, казалось бы, от прялки и колыбельной. Для меня их герой - художник, мешающий на холсте все краски и формы, увлечённый лишь одним - свободой. Одна картина бегло рисуется поверх другой или набрасывается на уголке предыдущей. Образы, сравнения и персонажи выпархивают, будто птицы из рукава - или мазки из-под кисти. Яркие контуры, условность бытового антуража (ведь на картине достаточно обозначить пятном с краткой линией деревья или домик), смена ракурсов и непредсказуемая дистанция - то крупным планом, то откуда-то из космоса - всё это указывает на живописную природу Олиного таланта. На то, что живописец в ней первее рассказчика, резчика по слову.
Сразу чувствуешь: так самозабвенно, с таким азартом, любопытством и любовью рисует только ребёнок. Или взрослый - в минуты, когда в нём раскрывается детское божество «интереса». Когда по-настоящему важно только одно - интересно сейчас или скучно? И нельзя ли сделать так, чтобы снова стало интересно?
Однако чем глубже заходишь в Олин живописный лес, тем пронзительнее поёт птица сочувствия. Все звери и люди - смешные и забавные в чикинских песнях-рисунках, но жалость всему основа. Поверх неё ложатся линии и завитки. Она - то незримое солнце, которое светит даже ночью: глаза не видят, а сердце знает.
В щемящей нежности соприкоснулись и природнились два несовместных мира - «женщины в доме», с борщами и хлопотами вокруг детей и мужа (о которых поёт Татьяна), и «женщины-художника», заново рисующей вселенную, где нет ни мужчин, ни женщин, и вообще никого заранее нет, а все только на картине «кем-то» становятся.
Материнская ли это нежность, женская? Или нежность Господа к нам, которую может почувствовать всякий, снова став ребёнком, вернувшись в себя-ребёнка?
Я не знаю… Знаю только, что обе поэтки эту нежность чувствовали - и друг к другу, и к нам, и к тому, о чём пели, и к миру… Она, словно в половодье, скрыла все границы, разлилась прозрачным зеркалом, отразила небо.
И вот теперь, описав круг, понимаю, что Наташа Бродская, придумавшая этот удивительный концерт и написавшая к нему анонс, всё-таки была права насчёт «провинциальных поэток». У них - в отличие от «столичных штуечк» - жива связь с подземными мифическими источниками, с фольклорными корнями. В антураже современной барышни, следящей за модой, легко узнаётся Алёнушка у ручья, Василиса за прялкой или Иван-царевич на сером волке (последний персонаж, конечно, - епархия Чикиной; недаром у неё столько серых волков в песнях, родных сказочных братьев).
Божества детской комнаты прячутся за занавесками и ждут возможности вернуться. Прокрадываются незаметно - под покровом колыбельной или вместе со взрывом хохота, в азарте игры. Пели Татьяна и Оля по-разному и очень о разном. Но их голоса и лица освещали одно общее пространство «детской».
============================================
Очень хорошая видеозапись концерта выложена вот здесь. Большое спасибо Саше two-piz-za!