Занимательная ботаника
Я знаю, что рассуждения о хмурых физиономиях пассажиров московского метро - это что-то совершенно за гранью добра и зла. Почти как посты про погоду, приход весны и прочие проявления унылой повседневности. Банальщина, дурновкусица, избитость и неоригинальность. Но я всё равно ничего не могу с собой поделать, увы-увы. В конце концов, мне просто нужно за что-нибудь зацепиться, чтобы высказать одну нехитрую мысль, давно уже праздно шатающуюся в моей неприлично полупустой голове.
А дело всё в том, что когда я смотрю на мрачные физии совершенно посторонних, незнакомых мне людей, у меня всё чаще возникает ощущение, будто я отлично знаю, чего им не хватает.
Пару месяцев назад я дочитала "Жестяной барабан" Гюнтера Грасса, и с тех пор мне не даёт покоя один эпизод. В романе он идёт под заголовком "Луковый погребок". Те, кто читал, наверняка тут же вспомнят, о чём речь. Для нечитавших - поясню. Действие этого эпизода разворачивается в послевоенной Германии - бедность, всяческие трудности и, главное, всеобщий раздрай в головах. Тем не менее один персонаж умудряется даже в эти непростые времена содержать элитный кабак, процветать и иметь с него немалую выручку, притом что контингент посетителей вырисовывается самый разнообразный. В том числе полно и бедных интеллигентов, которым, однако ж, на посещение данного конкретного кабака не жалко последних грошей. А дело всё в оригинальном концепте заведения: здесь не подают ни каких-то изысканных кушаний, ни горячительных напитков. Если уж начистоту, тут вообще, можно сказать, ничего не подают - в привычном нашем понимании. Посетители приходят к определённому, заведомо им известному часу, платят за вход немалые деньги, рассаживаются, ведут какие-то напряжённые, вымученные разговоры. А потом начинается тщательно отрепетированное, выверенное до мелочей действо, переходящее в своеобразную оргию. Опуская всякие подробности и тонкости ритуала: им приносят каждому по одной самой обыкновенной луковице, дощечке для нарезки овощей и столовому ножику. И они по команде дружно начинают эти луковицы кромсать - старательно, порой неумело, кто как может. И в какой-то момент, по вполне естественным физиологическим причинам, начинают так же дружно плакать, реветь навзрыд. А после, выплакавшись, с облегчением заводят уже совсем другие, искренние, откровенные разговоры.
Такой вот нетривиальный способ выплакаться, а затем и выговориться, работающий даже с теми, кто, казалось бы, совершенно разучился плакать и откровенничать. А ведь слёзы облегчают душу так, как иной раз не облегчает ничто другое. И решают многие старые проблемы, которые, казалось бы, ничто уже не способно решить. Все они уходят вместе со слезами.
Мне кажется, что в нашей стране и в наших исторических реалиях подобное заведение имело бы не менее, если не более, ошеломительный успех. По-моему, это именно то, что нужно всем этим многочисленным хмурым людям: выплакаться, выговориться - и наконец-то вздохнуть с облегчением. Как быть, если проделать все эти нехитрые процедуры самым простым, естественно заведённым порядком им не удаётся? Однозначно нужны какие-то такие же искусственно смоделированные условия, как у Грасса. И жить сразу станет легче, я уверена. Почему ещё никто предприимчивый об этом не додумался? Это ж, даже если не брать в расчёт гуманистическое значение подобного предприятия, какие деньги можно заколачивать! А то только и слышно: "Кризис, кризис..." Кто б чего толкового по этому поводу предпринял!
Вообще, в последнее время меня очень занимает метафора луковицы. У того же Грасса есть автобиографическая книга под названием "Луковица памяти". Её я не читала, но мне кажется, что я отлично знаю, почему книгу воспоминаний он назвал именно так. Память и в самом деле очень похожа на луковицу. Так же снимаешь с неё слой за слоем, обнажая душу, ощущаешь горечь невидимых эфирных испарений - и плачешь, да, проходя таким образом своеобразный ритуал духовного очищения. В сущности, у препарирования лука и исповеди даже слишком много общего. И пожалуй, это одна из немногих книг, которые мне хочется прочитать хотя бы ради одного только названия. Уж больно метафора хороша.
А вот ещё прекрасная цитата в тему - это уже из Павича, из "Пейзажа, нарисованного чаем":
- Что поделаешь, - начал я выкручиваться теперь уже перед второй сестрой, - человек похож на луковицу. Под каждой шкуркой оказывается следующая; вы ее снимаете и ожидаете увидеть бог знает что. Когда же добираетесь до конца, убеждаетесь, что в сердцевине ничего нет. Совсем ничего.
Не сводя с меня своих зеленых глаз, словно плававших в дожде, она сказала глубоким, хрипловатым голосом:
- «Ничего»?! Вы говорите «ничего»! Лук и вода. А слезы? Как же пролитые слезы? О них-то вы и забыли, господин мой.
А дело всё в том, что когда я смотрю на мрачные физии совершенно посторонних, незнакомых мне людей, у меня всё чаще возникает ощущение, будто я отлично знаю, чего им не хватает.
Пару месяцев назад я дочитала "Жестяной барабан" Гюнтера Грасса, и с тех пор мне не даёт покоя один эпизод. В романе он идёт под заголовком "Луковый погребок". Те, кто читал, наверняка тут же вспомнят, о чём речь. Для нечитавших - поясню. Действие этого эпизода разворачивается в послевоенной Германии - бедность, всяческие трудности и, главное, всеобщий раздрай в головах. Тем не менее один персонаж умудряется даже в эти непростые времена содержать элитный кабак, процветать и иметь с него немалую выручку, притом что контингент посетителей вырисовывается самый разнообразный. В том числе полно и бедных интеллигентов, которым, однако ж, на посещение данного конкретного кабака не жалко последних грошей. А дело всё в оригинальном концепте заведения: здесь не подают ни каких-то изысканных кушаний, ни горячительных напитков. Если уж начистоту, тут вообще, можно сказать, ничего не подают - в привычном нашем понимании. Посетители приходят к определённому, заведомо им известному часу, платят за вход немалые деньги, рассаживаются, ведут какие-то напряжённые, вымученные разговоры. А потом начинается тщательно отрепетированное, выверенное до мелочей действо, переходящее в своеобразную оргию. Опуская всякие подробности и тонкости ритуала: им приносят каждому по одной самой обыкновенной луковице, дощечке для нарезки овощей и столовому ножику. И они по команде дружно начинают эти луковицы кромсать - старательно, порой неумело, кто как может. И в какой-то момент, по вполне естественным физиологическим причинам, начинают так же дружно плакать, реветь навзрыд. А после, выплакавшись, с облегчением заводят уже совсем другие, искренние, откровенные разговоры.
Такой вот нетривиальный способ выплакаться, а затем и выговориться, работающий даже с теми, кто, казалось бы, совершенно разучился плакать и откровенничать. А ведь слёзы облегчают душу так, как иной раз не облегчает ничто другое. И решают многие старые проблемы, которые, казалось бы, ничто уже не способно решить. Все они уходят вместе со слезами.
Мне кажется, что в нашей стране и в наших исторических реалиях подобное заведение имело бы не менее, если не более, ошеломительный успех. По-моему, это именно то, что нужно всем этим многочисленным хмурым людям: выплакаться, выговориться - и наконец-то вздохнуть с облегчением. Как быть, если проделать все эти нехитрые процедуры самым простым, естественно заведённым порядком им не удаётся? Однозначно нужны какие-то такие же искусственно смоделированные условия, как у Грасса. И жить сразу станет легче, я уверена. Почему ещё никто предприимчивый об этом не додумался? Это ж, даже если не брать в расчёт гуманистическое значение подобного предприятия, какие деньги можно заколачивать! А то только и слышно: "Кризис, кризис..." Кто б чего толкового по этому поводу предпринял!
Вообще, в последнее время меня очень занимает метафора луковицы. У того же Грасса есть автобиографическая книга под названием "Луковица памяти". Её я не читала, но мне кажется, что я отлично знаю, почему книгу воспоминаний он назвал именно так. Память и в самом деле очень похожа на луковицу. Так же снимаешь с неё слой за слоем, обнажая душу, ощущаешь горечь невидимых эфирных испарений - и плачешь, да, проходя таким образом своеобразный ритуал духовного очищения. В сущности, у препарирования лука и исповеди даже слишком много общего. И пожалуй, это одна из немногих книг, которые мне хочется прочитать хотя бы ради одного только названия. Уж больно метафора хороша.
А вот ещё прекрасная цитата в тему - это уже из Павича, из "Пейзажа, нарисованного чаем":
- Что поделаешь, - начал я выкручиваться теперь уже перед второй сестрой, - человек похож на луковицу. Под каждой шкуркой оказывается следующая; вы ее снимаете и ожидаете увидеть бог знает что. Когда же добираетесь до конца, убеждаетесь, что в сердцевине ничего нет. Совсем ничего.
Не сводя с меня своих зеленых глаз, словно плававших в дожде, она сказала глубоким, хрипловатым голосом:
- «Ничего»?! Вы говорите «ничего»! Лук и вода. А слезы? Как же пролитые слезы? О них-то вы и забыли, господин мой.