Бард
Сегодня я узнал, что последний из моих научных руководителей ([1], [2]) умер в возрасте девяноста лет. Когда я был у него постдоком, ему было около семидесяти, и он поражал меня своей памятью, эрудированностью и умением концентрироваться на самых главных вопросах. Не было области химии, о которой он не имел глубоких и точных знаний. Вероятно, ему помогало то, что долгое время он был главным редактором журнала Американского Химического Общества. (Редакция журнала была через коридор от лаборатории; аспиранты шутили, что статьи, по крайней мере, не потеряются по дороге).
Год назад я кратко посещал Остин и пытался с ним связаться; он уже не отвечал на сообщения, но его лаборатория была почти такой же, как я ее видел в последний раз. Только людей уже в ней не было. Зато люди, которых он учил, были на двух картах (Америки и мира) рядом с его офисом. Несколько раз я видел, как он ставил новые флажки на этих картах. Это, наверное, лучший вид экспансии, который только можно представить.
Светлая память!
Год назад я кратко посещал Остин и пытался с ним связаться; он уже не отвечал на сообщения, но его лаборатория была почти такой же, как я ее видел в последний раз. Только людей уже в ней не было. Зато люди, которых он учил, были на двух картах (Америки и мира) рядом с его офисом. Несколько раз я видел, как он ставил новые флажки на этих картах. Это, наверное, лучший вид экспансии, который только можно представить.
Светлая память!