Содействие церкви успехам русского гражданского права и порядка
Василий Осипович Ключевский.
Лекция на торжественном собрании
Московской Духовной академии
26 сентября 1888 года.
http://gosudarstvo.voskres.ru/kluchvsk.htm
Сегодня коллега ляпнул, а потом бойко словоблудил, силясь доказать, что если в IX - XIII веках народ на Руси был чуть ли не поголовно грамотен, а вот в XVI веке грамотность поголовная пропала, то виной тому что бы вы думали? Христианство! Не иначе, злые козни свв. Кирилла и Мефодия. Это при том, что на берестяных грамотах люди писали как раз кириллицей (разговор начался после того, как я коллеге подсунул вот это:
http://www.polit.ru/lectures/2006/11/30/zalizniak.html
Андрей Зализняк.
Новгородская Русь (по берестяным грамотам)
Приведенная мною ссылка не совсем по теме, но хороша уж очень.
===
Из лекции В.О.Ключевского .
Церковь действует на особом поприще, отличном от поля деятельности государства. У нее своя территория - это верующая совесть, своя политика - оборона этой совести от греховных влечений. Но, воспитывая верующего для грядущего града, она постепенно обновляет и перестраивает и град, зде пребывающий.
Эта перестройка гражданского общежития под действием церкви - таинственный и поучительный процесс в жизни христианских обществ. Церковный историк редко находит случай и повод бросить взгляд на эту работу, глубоко сокрытую под покровом явлений, далеких от главного предмета его наблюдений. Он наблюдает верующего в кругу его религиозных обязанностей и отношений и выпускает его из вида, как скоро он выходит из непосредственного действия церкви и как гражданин погружается в бурливый поток гражданских интересов и отношений. Наблюдателю этих интересов и отношений не раз и приходится встречаться с явлениями, перед которыми он останавливается в раздумье. Он видит источники этих интересов, пружины, коими движется механизм гражданского общежития. То обыкновенно мутные источники, жесткие железные рычаги: черствый эгоизм, слепой инстинкт, суровый закон, обуздывающий порывы того и другого.
И среди стукотни этого механизма вдруг послышится наблюдателю звук совсем иного порядка, запавший в житейскую разноголосицу откуда-то сверху, точно звон колокола, раздавшийся среди рыночной суматохи. В ветхом и пыльном свитке самого сухого содержания, в купчей, закладной, заемной, меновой или духовной, под юридической формальностью иногда прозвучит нравственный мотив, из-под хозяйственной мелочи блеснет искра религиозного чувства, - и вы видите, как темная хозяйственная сделка озаряется изнутри теплым светом, мертвая норма права оживает и перерождается в доброе житейское отношение, не соответствующее ее первоначальной природе.
Вот перед нами духовная одной древнерусской завещательницы, именитой и богатой госпожи. Все она припомнила и записала в завещании, кому сколько должна, кто ей сколько должен и кому что должно достаться из ее имущества Это, очевидно, заботливая и памятливая хозяйка, и предчувствие смерти не помутило ее скопидомной памяти. Угасающим взглядом окинула она весь свой житейский багаж, припомнила и свои сундуки с платьем, и свою кухню и дошла до своей многолюдной крепостной дворни. Юридически это для нее такие же вещи, как и ее телогрейка, с тою разве разницей, что последняя ближе к сердцу и потому дороже, бережнее хранилась. Читая духовную, ждешь: кому она откажет своих "роб и холопов".
"А людей моих, - пишет завещательница, - после моего живота всех отпустить на свободу, все божии и царевы государевы люди, и из остаточных денег дать моим людям, мужичкам и женочкам, почему пригоже дати, а не оскорбити, чтобы людцы мои после меня не пошли с моего двора и не заплакали".
Или вот бедный человек занял деньги у капиталиста от Николина дня вчерашнего такого-то года до того же Николина дня следующего года и в заемной кабале пишет, что занял их без росту, что заимодавец, помня евангельскую заповедь и имея в сердце своем страх Божий, росту с него не взял ничего. Легко понять, чье влияние делало из предсмертного завещания владелицы крепостных душ трактат о равенстве людей перед Богом и государем и долговое обязательство превращало в благотворительный акт, заставляя ростовщика отказываться от своих узаконенных тогда 20 % годовых.
Личный интерес часто побуждал древнерусского человека протягивать руку на то, что не признавало за ним право, а евангельская заповедь внушала ему добровольный отказ и от признанного за ним права, и этой борьбой евангельской заповеди с личным интересом строилось сносное гражданское общежитие, в котором право, страж законного личного интереса, часто становилось послушным орудием евангельского самопожертвования.
Лекция на торжественном собрании
Московской Духовной академии
26 сентября 1888 года.
http://gosudarstvo.voskres.ru/kluchvsk.htm
Сегодня коллега ляпнул, а потом бойко словоблудил, силясь доказать, что если в IX - XIII веках народ на Руси был чуть ли не поголовно грамотен, а вот в XVI веке грамотность поголовная пропала, то виной тому что бы вы думали? Христианство! Не иначе, злые козни свв. Кирилла и Мефодия. Это при том, что на берестяных грамотах люди писали как раз кириллицей (разговор начался после того, как я коллеге подсунул вот это:
http://www.polit.ru/lectures/2006/11/30/zalizniak.html
Андрей Зализняк.
Новгородская Русь (по берестяным грамотам)
Приведенная мною ссылка не совсем по теме, но хороша уж очень.
===
Из лекции В.О.Ключевского .
Церковь действует на особом поприще, отличном от поля деятельности государства. У нее своя территория - это верующая совесть, своя политика - оборона этой совести от греховных влечений. Но, воспитывая верующего для грядущего града, она постепенно обновляет и перестраивает и град, зде пребывающий.
Эта перестройка гражданского общежития под действием церкви - таинственный и поучительный процесс в жизни христианских обществ. Церковный историк редко находит случай и повод бросить взгляд на эту работу, глубоко сокрытую под покровом явлений, далеких от главного предмета его наблюдений. Он наблюдает верующего в кругу его религиозных обязанностей и отношений и выпускает его из вида, как скоро он выходит из непосредственного действия церкви и как гражданин погружается в бурливый поток гражданских интересов и отношений. Наблюдателю этих интересов и отношений не раз и приходится встречаться с явлениями, перед которыми он останавливается в раздумье. Он видит источники этих интересов, пружины, коими движется механизм гражданского общежития. То обыкновенно мутные источники, жесткие железные рычаги: черствый эгоизм, слепой инстинкт, суровый закон, обуздывающий порывы того и другого.
И среди стукотни этого механизма вдруг послышится наблюдателю звук совсем иного порядка, запавший в житейскую разноголосицу откуда-то сверху, точно звон колокола, раздавшийся среди рыночной суматохи. В ветхом и пыльном свитке самого сухого содержания, в купчей, закладной, заемной, меновой или духовной, под юридической формальностью иногда прозвучит нравственный мотив, из-под хозяйственной мелочи блеснет искра религиозного чувства, - и вы видите, как темная хозяйственная сделка озаряется изнутри теплым светом, мертвая норма права оживает и перерождается в доброе житейское отношение, не соответствующее ее первоначальной природе.
Вот перед нами духовная одной древнерусской завещательницы, именитой и богатой госпожи. Все она припомнила и записала в завещании, кому сколько должна, кто ей сколько должен и кому что должно достаться из ее имущества Это, очевидно, заботливая и памятливая хозяйка, и предчувствие смерти не помутило ее скопидомной памяти. Угасающим взглядом окинула она весь свой житейский багаж, припомнила и свои сундуки с платьем, и свою кухню и дошла до своей многолюдной крепостной дворни. Юридически это для нее такие же вещи, как и ее телогрейка, с тою разве разницей, что последняя ближе к сердцу и потому дороже, бережнее хранилась. Читая духовную, ждешь: кому она откажет своих "роб и холопов".
"А людей моих, - пишет завещательница, - после моего живота всех отпустить на свободу, все божии и царевы государевы люди, и из остаточных денег дать моим людям, мужичкам и женочкам, почему пригоже дати, а не оскорбити, чтобы людцы мои после меня не пошли с моего двора и не заплакали".
Или вот бедный человек занял деньги у капиталиста от Николина дня вчерашнего такого-то года до того же Николина дня следующего года и в заемной кабале пишет, что занял их без росту, что заимодавец, помня евангельскую заповедь и имея в сердце своем страх Божий, росту с него не взял ничего. Легко понять, чье влияние делало из предсмертного завещания владелицы крепостных душ трактат о равенстве людей перед Богом и государем и долговое обязательство превращало в благотворительный акт, заставляя ростовщика отказываться от своих узаконенных тогда 20 % годовых.
Личный интерес часто побуждал древнерусского человека протягивать руку на то, что не признавало за ним право, а евангельская заповедь внушала ему добровольный отказ и от признанного за ним права, и этой борьбой евангельской заповеди с личным интересом строилось сносное гражданское общежитие, в котором право, страж законного личного интереса, часто становилось послушным орудием евангельского самопожертвования.