Странности странника Александра Добролюбова
Рассказывают, что Александр Михайлович Добролюбов (1876-1945), посещая Льва Николаевича Толстого, говорил: давай с тобой, брат, помолчим! - и в полной тишине просиживал с писателем минут двадцать, после чего уходил. Ему было по сердцу такое мистическое общение, чего нельзя было сказать о Толстом, при любом разговоре любившем быть в центре внимания. Так каким был этот странник Александр Добролюбов? Чего или кого он искал?
В 22 года с Александром Добролюбовым произошел духовный перелом, и он всерьез стал думать о том, чтобы принять монашество, но помешало отрицательное отношение к монастырским порядкам. Да и, вообще, он весьма подозрительно относился к обрядовой стороне церковной жизни. Потом он стал пацифистом, был арестован, признан душевнобольным и отпущен на свободу. А слово его продолжало звучать с такой силой, и он быстро обрел последователей, которых называл «братками». Вскоре появилось братство «добролюбовцев» (в Поволжье в 1905-1915 гг.).
В II-й пол. XIX-го века в России было много всевозможных объединений, сообществ и братств, к деятельности которых относились с подозрением. Какие-то из них дистанцировались от Русской православной церкви, например, последователи учения Льва Толстого. А какие-то оставались внутри церкви, но считались сектантскими, как, например, трезвенническое братство Ивана Чурикова («чуриковцы»), имевшее своим правилом "не пить". С подозрением относились к «беседникам»: что это они, собираются по домам и вместе читают Евангелие. Многим было не по душе Крестовоздвиженское трудовое братство, основанное дворянином Н. Н. Неплюевым: вместе молятся и трудятся, живут общинами. О «добролюбовцах» известно немного: и доброго, и настораживающего. Поэтому есть смысл больше говорить о том, что вызывает уважение.
По мнению многих, Александр Добролюбов был мистиком. Современники отмечали в нем то, что его слово никогда не расходилось с делами и поступками. Относительно христианства и образа жизни Добролюбова как «христиански живущего человека», по словам Толстого, писатель оставил такую дневниковую запись: «Единственное средство доказательства того, что это учение дает благо, это - то, чтобы жить по нем, как живет Добролюбов» (1907). С Толстым он сошелся, по всей видимости, на почве пацифизма, но быстро разглядел двойственность его позиции и стал его обличать: закон Божий «не исполняешь: Разъясни! Признай!» И дальше: «Я слышал от тебя, брат Лев, древнее правило мертвых школ: нужно размышлять с наименьшей затратой сил, довольно знать, что есть Бог. Но тогда не откинуть ли и всю веру, не довольно ли и без Бога только любить людей? Нет, братья! не жалейте сил на вечной дороге». Добролюбов был за то, чтобы мы шли узким путем, входя в Таинство Просвещения, то есть просвещая Христовым светом себя и свою жизнь на братских основаниях. Интересно, что этот спор был закончен решением Льва Николаевича Толстого уйти из Ясной Поляны в одну из братских «колоний» Добролюбова, о чем есть упоминание в письме писателя к дочери Татьяне (по мужу, Сухотиной). Почему-то критики на этот факт не обратили должного внимания.
Воспоминания разных людей приоткрывают жизнь Александра Добролюбова в период кризиса: «Он говорит, что не верил, был жесток и не любил людей. Что он любил разное и служил разному, теперь любит единое и служит единому...» (В. Гиппиус.) «…Брат Александр оставил в Петербурге семью, большой, длинный, «во весь квартал», дом, в котором жила его семья и сам до ухода, - «целый дворец», роскошные условия жизни. И всем этим брат Александр пренебрег, ушел и спустился в народные низы». (И. Ярков.)
Странствуя по Руси, он испытал то, что о. Павел Флоренский называл «влюбленной жалостью о всем сущем», и выражал эту жалостливую любовь в стихах:
И всемирным браком с каждой тварью
сочеталися,
Со звездами, с ангелами, с морями
сочеталися,
Даже с грешными и со зверями
сочеталися,
Даже с демонами сожаленьем
сочеталися.
(«Из книги невидимой».)
А вот еще, строчки, сочиненные им «на пути из Нижнего в Балахну»:
Горы, холмы, земли - братцы, сестры мои,
Даже камни дорога - други верны мои,
Неба своды, лучи - как отцы мои,
Звери дикие - братцы милые,
Реки тихие - обрученные мне, навсегда мои.
А и мир вам, сестры звездочки,
Звезды ясные - вы цветы небес,
Все цветы полей в венцах царских,
Лучи солнечные - гонцы радостные,
Камни мирные, придорожные, молчаливые,
Я пред вами, пред всеми лицом ниц до земли простираюсь,
От вас всех озаряюсь,
И былиночка-сиротинушка, ты - родимая.
А это из прозы - «По дорогам» («Из книги невидимой»): «Странник в желтеньком полушубке идет по дороге. Широкая столбовая дорога легла, как стрела, оперенная двумя рощами. Еще вовсе темно, но привычные ноги бьют мерзлую землю. Никто в этот час, даже дорожный товарищ не заметил бы, не узнал, что деется в душе странника. Но в глазах его тихие слезы молитвы о всех и за все, за погибающих в бурной степи, за плавающих, за всех трудящихся, за младенцев и за разбойников, за всякую травку, за скот - милый крестьянский живот, за поля и за лютых зверей, за свободную птицу, за всякую песчинку земную, за небо и землю, за долины и горы, за всех богатых и нищих земли. Мир и благословенье несет он сестрицам-березкам и мостику, закрытому снежным заносом. Мир несет он и речке и старается узнать ее сердце, как лежать ей там до самой весны». А кончается этот отрывок так: «В простодушных деревнях странника привечают еще из окна. Даже недоверчивые фабричные улыбаются ему. И по всем уголкам - на равнинах, в лесах и горах - везде понемногу рассеяны благочестивые мудрые кроткие люди: задумчивые женщины, парни с нежной душой, степенные мирные домохозяева, похожие на родных отцов, строгие и готовые все простить старички. Даже стыдливые дети зазывают в иных местах странника. Так идет он всю жизнь и на дороге заболевает и умирает».
Странника Александра Добролюбова любили слушать. Было интересно говорить с ним о вере и слышать в ответ слово из Откровения Иоанна, или апостола Павла, или святого Климента, мужа апостольского. Поражало его знание жизни св. Франциска Ассизского. Была видна его начитанность и в разговоре на литературную или философскую тематику. К тому же он знал несколько языков. Тем интереснее его «Предупреждение к образованным людям» («Из книги невидимой»), в котором он говорит о необходимости «знать один - истинно-сердечный» язык, который известен простым людям, и входить в «соединение» с ними, побеждая смерть огнем Христовой любви и веры.
Про «добролюбовцев» же говорили: «Они совсем непохожи на сектантов. Видишь перед собой простого человека, но чувствуешь, что он ни одного слова не говорит на ветер: как будто всматривается в себя и говорит только то, что ему подсказывает совесть, и при этом и взгляд и манеры невольно располагают, подкупают». (Н. Сутковой.) Братьев было более 20-ти, жили они по-братски, то есть делились последним, общались скупо, больше молчали, так как «говорить о наружном на собраниях у них не принято, а о внутреннем часто ни у кого из них «нет слова». Добролюбов называл это мысленным Богообщением - «находиться в храме молчания» и «бодрствовать»: «И я воскликнул: «Живому, Живому, Живущему в века веков, Безначальному, Бесконечному, Невидимейшему, Единому отдаю, отдаю жизнь мою. Я не Ты, мой дух не Твой дух, Твой дух не мой, но я подобен Тебе, Отец». («Из книги невидимой».)
После революции Александр Добролюбов, со своими последователями, жил в Сибири, потом были Самара, Средняя Азия, Азербайджан. Везде он занимался простым трудом (был землекопом, кочевником, печником), но продолжал жить внутренней духовной жизнью. В конце жизни он продолжал верить в братство, называя его» всемирным братством всех познаний». А за пять лет до смерти пишет братчикам: «Я признаю братство и сейчас, но не так строго наружно: всякий подходящий ко всему доброму - уже в братстве». При этом его вера претерпела странную метаморфозу: «Я откинул всякое признание высшего существа свыше личности человека <…> бога я признаю только как добро». Так что не все так просто с плодами странничества Александра Добролюбова - искателя Бога и всего Божьего на земле.
Но будем благодарны Господу за то доброе в нем, что открылось, и - мир праху его!