Мы стоим перед историческим феноменом 1000-летнего бытия русской православной Церкви с противоречивыми чувствами. С одной стороны, восхищение, но неизменно с другой - тяжесть и уныние. С одной стороны - свет, с другой - тьма; с одной стороны - Церковь, с другой - ее темный двойник. И все же история русской Церкви до удивления ясна и прозрачна, даже если мы на секунду примем во внимание самый последний ее этап, приближение к которому столь небезопасно для историка, изучающего обычно лишь все былое да прошлое.
Очевидно, что русская православная Церковь переживала три главных подъема, три периода очищения, просвещения и возрождения, которые имели для нее (и не только для нее) эпохальное значение, хотя и в эти моменты хватало и недостатков, и грехов. Это были периоды светозарных откровений и явлений, прорывов из истории в метаисторию и, следовательно, великих миссионерских подвигов.
Первым таким периодом было время крещения Руси в конце X-XI (XII) веках, вторым - время собирания Руси вокруг Москвы во второй пол. XIV-сер. XV (нач. XVI) вв., третьим - сложное, но блестящее время с (первой пол.) сер. XIX до нач. XX века.
[Spoiler (click to open)] Мы, конечно, еще будем касаться каждого периода специально, но предварительно дадим краткую общую характеристику.
Первый из них стоит под знаком дела, совершенного св. благоверным великим князем Владимиром Красное Солнышко, крестившим Русь. Мы не слишком много достоверно знаем о нем и о его времени, но сам факт приобщения к Церкви многих людей, населявших тогда огромную и сильную Киевскую Русь, непоколебим. Конечно же, и в этом был прав акад. Е. Голубинский, крещение Руси происходило с большим трудом, но успешное сопротивление немалым противоборствующим силам показывает нам лишь превосходящую их силу христианства. Шла напряженная борьба среди людей и в самих людях за отречение от сатаны и сочетание со Христом. И тем не менее эта борьба происходила относительно тихо и мирно. Но самое интересное здесь то, что иначе и быть не могло. Даже если бы великий князь Киевской Руси, представлявшей из себя странный конгломерат народностей и племен, захотел привить в своем «государстве» христианство по преимущественно внешней силой, он этого бы сделать не смог в силу именно того факта, что его государству не хватало целостности и оно еще долго оставалось конгломератом. Поэтому просвещать людей можно было только изнутри каждой его клеточки, каждого народа и племени. А если изнутри их, значит уже не только и не столько внешней силой. И чем больше участвовала в крещении какого-либо народа или княжества внешняя сила, тем менее глубоко прививалось в них христианство. Прекрасный тому пример - Новгород, крещенный, как известно, не без «огня и меча» и легко отпавший от веры под влиянием первого попавшегося «энергичного» волхва даже в 1076 г., т. е. почти через столетие (см. 14, с. 152).
Второй период связан, в первую очередь, с именем преп. Сергия и его учеников, сосредоточивших в себе но преимуществу внутреннюю (не формально) миссию против «ненавистной розни мира сего» через созерцание Единства Святой Троицы и созидание единства нового народа и государства. Вспоминая этот период, сразу представляешь себе Москву с ее великими князьями и великими митрополитами, обитель Святой Троицы и ее основателя - «игумена земли русской» до сего дня, далее, трудившегося в похвалу ему преп. Андрея Рублева «со товарищи», «хитрого зело» философа Феофана Грека, принесшего «во плоти» иконописи и слова исихастские идеи, «собеседников» преп. Сергия - многочисленных святых основателей русских (в основном северных) монастырей и миссионеров, «премудро» написанные жития, «новый» Иерусалимский устав, монашеское купножитие, Куликовскую битву, тихие, кроткие и при этом истинно аристократические лики русого Спаса - на иконах евангелистов с их символами - на драгоценных евангельских миниатюрах, блистающих в совсем небольших, но удивительно целостных и стройных русских амфорах-соборах.
Если в первый период главный враг, язычество, прямо ассоциировался с единокровными, но еще некрещенными братьями или с близкими соседями, то во второй он олицетворялся или во внешнем народном враге, или в укоренившемся «двоеверии», грозившем, в конечном счете, тем же уничтожением, унижением и насилием.
Третий период имеет у истоков своих третье русское светило, «белого инока» преп. Серафима. Его характеризуют глубокое стремление к просвещению и свободному творчеству, великие достижения культуры и искусства, оптинцы, самобытные философия и богословие, широкий выход на мировую арену, новое и широчайшее миссионерство, способствовавшее формированию новой «русской идеи», стремление к освобождению себя и других и болезненно-обостренное самосознание, желание помочь всем, но при этом и горькое признание-сомнение: а было ли проповедано христианство на Руси? Отсюда соблазн и глубинная противоречивость, влекущая подчас к сокрушительному совмещению в себе Христа и еще кого-то, вплоть до Антихриста. И слишком поздний между ними конечный выбор... Воистину сложная эпоха...
Крещение Руси. Архим. Зинон (Теодор) Краткий обзор развития русской миссии
В первый период
В это время произошли три основных события: крещение великого князя Владимира, киевлян и распространение на Руси христианства. Для нашей темы неважно, где и когда именно произошли крещение киевского князя и народа. Нам важно, как это произошло (или могло произойти).
Конечно, историк Карташев прав, когда, касаясь этого вопроса, пишет относительно князя Владимира: «В самой глубине духа это останется навсегда тайной личного обращения, подобной чудесной тайне превращения Савла в Павла». (14, с. 107). Далее он вслед за Голубинским справедливо критикует летописный рассказ о «выборе вер» как, с точки зрения истории, слишком поверхностный, недостаточный, почти сказочный, и обращается за помощью к затрагивавшим эту тему ближайшим по времени к князю Владимиру писателям Древней Руси - митрополиту Иллариону, утверждавшему в «Слове о законе и благодати» (сер. XI в.): «...Возгорелся он духом и возжелал сердцем быть христианином и обратить всю землю в христианство», мниху Якову (не ранее кон. XI в.), писавшему в «память и похвалу» князю Владимиру: «Видя же Божие хотение сердца его, провидя доброту его, призри с небесе милостию Своею и щедротами и просвети сердце князю русскыя земли Володимеру прияти святое крещение»; а также и преп. Нестору, отмечавшему в «Сказании о мучениках Борисе и Глебе» (к. XI-H. XII в.): «... Сему Владимиру явление Божие быти - ему крестьянину створися». (см. 14, с. 107-110). Упомянувши еще семейно-родственные и брачные влияния и политическую прозорливость, Карташев делает вывод: «...Обращение князя Владимира к христианству произошло по многим внутренним и внешним побуждениям, а не вследствие какой-то внешней и как бы случайной информации и предложения вер со стороны иностранных посольств» (там же, с. 112).
[Spoiler (click to open)] Как неспешно и свободно-лично созрело в князе Владимире желание принять христианство как греческую веру, также не спеша и лично принимал он святое крещение. И пусть Корсунь и тем более Василев - это не Константинополь, однако, практика крещения должна была быть примерно одинаковой, за исключением может быть некоторых деталей и оформления. У нас еще будет возможность подробнее коснуться ее в следующей главе, а сейчас хочется лишь отметить то, что великий князь Владимир наверняка прошел все стадии первого и второго оглашения, крестился, причащался и был утвержден в вере после крещения. И пусть по внешним обстоятельствам, особенно если его крещение совершалось в Корсуни, длительность этих этапов могла быть несколько сокращена, но само их сознательное и свободное прохождение достаточно помогло просвещенному и умному князю (как и его дружине) принять благодать крещения всерьез и навсегда. Это было подлинное обращение, которое не могло не дать реальных духовных плодов. Поэтому нас не удивляет его смущение перед применением смертной казни, когда ему еще при оглашении было сказано: «не убий». Мы охотно верим его легендарной щедрости и доброте, будь то при устроении больших пиров или же в деле благотворительности больным и бедным, знаемым ему и незнаемым. Наконец, мы знаем о его полюдьях, включавших и миссионерские цели, и о наказе сыновьям, удельным князьям, заботиться о распространении христианства.
Однако ни киевляне, ни тем более жители других местностей не могли принимать крещение так же свободно и лично, вдумчиво и не спеша. Это было бы слишком долго и, следовательно, в тех условиях слишком роскошно, а к тому времени, к сожалению, уже и не в церковной традиции (об этом см. след. главу).
В лучшем положении, конечно, были киевляне. Христиане в Киеве давно уже не были редкостью, причем не только среди приезжих и иностранцев, но и среди своих. Бабка князя Владимира, св. княгиня Ольга, некоторые его жены, а может быть даже еще Аскольд, убитый Олегом вместе с Диром, были христианами. В Киеве был но меньшей мере один христианский храм, а значит постоянно были священники, совершались богослужения, в том числе и крещения, звучала проповедь.
Время крещения киевлян историки определяют по-разному - с 987 до 991 г. (см. 20, с. 179). Можно предположить, что если сам князь Владимир крестился до Корсунского похода, что очень вероятно, то все эти годы в Киеве шел процесс крещения. Конечно, он имел какой-то кульминационный момент, который мог иметь место лишь через некоторое время после взятия Корсуни и возвращения князя домой. Надо ведь было не только укрепиться самому князю и другим новокрещенным, но и подготовить психологическую, политическую и духовную почву для крещения народа. Киевляне в первую очередь ждали перемен, ибо нельзя уже было умолчать о новой вере и жизни великого князя и большинства его близких.
И вот началась открытая подготовка к крещению. Несмотря на то, что летопись не упоминает о ней, она безусловно существовала, что признают почти все исследователи, хотя представляют ее себе различно. Так, Знаменский пишет: «По истреблении идолов духовенство и князь ходили по городу с проповедью». (13, с. 6). Доброклонский говорит: «Затем он [князь] позаботился подготовить к христианству некрещенных киевлян. Для этого он поручил духовным лицам, отчасти приехавшим с ним из Корсуни и отчасти, вероятно, нарочито явившимся из соседней, соплеменной Болгарии, ходить по Киеву и просвещать народ христианскою проповедью (История Татищева, II, 74, 79; I, 38). Им, конечно, могли помогать и киевляне, крещенные раньше». (10, с. 20). Голубинский особенно, со свойственной ему чуткостью ко внутренне важному, останавливается на этом моменте, отмечая, с одной стороны, что «мы не можем сказать ничего положительного о том, каким образом киевляне были приготовляемы Владимиром к крещению» (5, с. 166), с другой же стороны говорит: «Когда предстояло крестить целый народ, то, конечно, не могло быть и мысли о том, чтобы везде наставить в вере всех и каждого; в подобных случаях уже по неизбежной необходимости большая часть людей исполняет простой приказ. Но если не было возможности нигде наставить всех, то была возможность везде наставить некоторых, которые бы своим сознательным поведением в перемене веры могли служить своего рода доказательством для других; была возможность если не вполне, то по крайней мере до некоторой степени везде вводить новую веру таким образом, чтобы ее принятие представлялось не делом принуждения, а делом свободы и убеждения... Можно предполагать, что народу приказано было собираться на сходки, что таких сходок было назначено несколько в разных частях города, что в продолжение того или другого времени они происходили регулярно, в определенные сроки, и что таким образом они представляли из себя как бы временные (!) училища (огласительные школы) для взрослых. Можно и должно предполагать, что на тех отдельных лиц, которые по тем или другим причинам имели особенный авторитет между своими согражданами, было обращено основное внимание, что лица эти, имевшие влиять на других своим примером и словом, были собираемы на особые сходки, на которых они были наставляемы в христианстве и убеждаемы к его принятию с особой старательностью и людьми, особенно на это способными». (Там же, с. 165-166). Интересно заметить, что Карташев, обычно двигающийся в направлении Голубинского, в этом случае резко и без каких-либо объяснений отходит от него и ограничивается только одной фразой: «Без проволочек объявлена была всеобщая мобилизация крещения в Днепре» (14, с. 122), тем самым по существу придерживаясь позиции автора летописи.
В процессе подготовки к крещению народа в Киеве могли произойти события, отмечаемые и летописью. В какой-то момент надо было явить знамение силы новой веры и бессилия старых богов, тогда и мог быть разрушен весь киевский пантеон во главе с идолом Перуном. Надо думать, это возымело свое действие и может быть даже в известной степени решило общий исход дела.
Подготовка подошла к концу. Народ принял реформу князя, хотя и расслоился. Иначе же и быть не могло, ибо проведенная так или иначе его подготовка к крещению на самом деле не была оглашением в строгом смысле этого слова, т. е. тем, за что ее выдают. Как бы мы ее себе ни представляли на основании имеющихся данных, мы никогда не выйдем за рамки так называемого предоглашения, целью которого является привести человека или группу лиц к открытому отречению от старых заблуждений, предрассудков и суеверий, в отличие от собственно оглашения, которое должно приводить людей от этого состояния через научение и проверку происходящих внутренних изменений к крещению, т. е. таинственному воцерковлению и рождению от воды и Духа. Таким образом, сколько бы ни было в Киеве способных к учительству священников и какого бы они ни были происхождения, надо признать, что при подготовке к крещению киевлян оглашение (не в смысле обрядовых чинов) не совершалось, а было только в той или иной степени проведенное предоглашение и потом сразу крещение, видимо, без особого тайноводства, т.е. церковного и духовного, а не только опять же обрядового, утверждения в вере. Собственно же оглашение, если и проводилось как-то особенно интенсивно все те годы в храме (скорее храмах) Киева, то более нескольких десятков, максимум сотен, человек оно затронуть не могло. Для нас этот вывод очень важен, ибо, как известно, что посеешь, то и пожнешь. Христианизация Киева произошла, но как? Если наряду со «скептиками» даже очень некритические историки говорили о трех-четырех видах отношения киевлян к крещению (идущие с радостью и веселием; сомневающиеся, но добровольно следующие приказу и примеру старейшин; крестящиеся из страха к повелевшему; избегающие сознательно крещения - см. 5, с. 168-169; 10, с. 20; 13, с. 6 и т. д.), то что можем сказать в наше время о масштабах и качестве такого крещения?
Что же произошло далее в Киевском Руси? Христианская Церковь стала поддерживаться центральным правительством и пользоваться известными привилегиями. Христианская проповедь стимулировалась самим великим князем, его сыновьями и посадниками, а отчасти даже велась ими. Вслед за Киевом христианство распространилось в Киевской области среди полян, потом постепенно было принято верхушкой русского общества в большинстве других больших городов, потом стало народным исповеданием, «киевской», «русской» верой, и лишь после этого усилиями миссионеров - епископов, духовенства, монашества и мирян - стало проникать в колонии, в среду местного инородческого населения. Таким образом, в русской земле христианство объединило резко разделенное, и этот процесс шел весь домонгольский период.
Эта схема развития «вширь» киевского христианства представляется общепринятой, ибо пока не удается объяснить корень отношений между уделами, народами и племенами в Киевской Руси иначе, чем это делал в свое время еще Голубинский: «Киев, идеально ставший столицей всего государства, названный матерью городов русских, на самом деле в понятии народа еще продолжал быть таковою только для области Киевской или для области племени Полянского. Таким образом, великая перемена, которую народ позволил совершить с собою в Киеве, еще ничего не говорила другим областям русским, потому что другие области еще смотрели на свои столицы и на свои старшие города» (5, с. 171-172; см. также 14, с. 149).
Говоря о крещении Руси, мы не будем повторять хрестоматийный материал, перечисляя, кто, когда и как крестил ту или иную землю, ибо нашей темой является общая история развития русской миссии, а не отдельных миссий и миссионеров. Отметим потому лишь самое необходимое.
Действенной мерой в распространении христианства было образование епархий как в близких к Киеву городах (Черниговская, Белгородская, Владимиро-Волынская, Туровская, Полоцкая), так и на окраинах (Новгородская, Ростовская, Тмутараканская). Епископы, особенно из русских, жертвенно служили делу миссии. Особенно интересен пример третьего ростовского епископа св. Леонтия, который, находясь в очень трудном положении, нашел интересный выход в деле обращения местных жителей из племени меря. Уже не надеясь на обращение взрослых, он стал собирать и катехизировать детей, уча их славянскому языку, грамоте и первоначальным истинам христианства (см. 14, с. 151). Надо думать, что он имел большой успех, иначе не стали бы бунтовать местные жители. Бесстрашно выйдя к ним безоружным, но в облачении и с крестом, св. Леонтий победил. К слову сказать, использование при распространении христианства на Руси славянского языка сыграло большую роль. Это очень помогло освоить содержание веры широким кругам людей, имевших желание и возможность регулярно посещать церковь. Велась работа и по более глубокому утверждению веры. Хотя и по-разному, но этому весьма способствовали как школы (например, известные княжеская киевская и епископская новгородская), так и большой интерес к книгам, проявленный многими из тех, кто мог себе это позволить (в основном князья, начиная с великого князя Ярослава Мудрого и до преп. Евфросинии Полоцкой, позже монастыри и др.).
Итак, но выражению митрополита Иллариона, «труба апостольская и гром евангельский огласили все города, и вся земля наша в одно время стала славить Христа» («Слово о законе и благодати»). Был явлен плод. Русь была крещена, и это главное, но... (дадим слово историкам): «Крещение всей Руси вовсе не должно быть понимаемо так, будто крещены были все до одного человека; полное водворение в ней христианства должно быть представляемо не столько как внутреннее и настоящее, сколько как наружное и просто сначала зависела от скудости просветительских средств, находившихся в ее распоряжении: за исключением исключений, в общем не было у нередко само не возвышалось над двоеверием народной веры...» (14, с. 241). «Итак, сим-то, так сказать, самодейственным путем, без всяких с чьей-либо стороны затрат и попечений, масса народная и должна была учиться у нас христианской вере, ее истинам и ее догматам. Это, конечно, очень печально. Своеобразным утешением в сем случае может служить то, что и у всех других христианских народов с обучением истинам веры народных масс было не лучше или очень немного лучше нашего: не везде, подобно нам, было так, чтобы отсутствовало умение, но везде было так, что совсем или почти совсем отсутствовало хотение». (6, с. 834).
«Что касается положительной стороны дела, т. е. насколько народ ознакомлен был с самим религиозным учением христианства, то неутешительный пример даже настоящего времени даст нам основание предполагать в народе крайнюю скудость ясных понятий о христианской религии.
До сих пор мы имели в виду общую массу русского народа, далеко стоявшую от источников просвещения. Что же касается людей богатых, князей, передовых представителей русского духовенства и некоторых жителей крупных городских центров, имевших доступ к сокровищам книжной мудрости, то в их среде новая религия в большинстве случаев и принята была с полной сознательностью, как единственная истинная вера, исключавшая все другие, и усвоена с достаточной полнотой и глубиной. Отметим только одну, если не характерную, то во всяком случае важную черту в христианском веропонимании русских книжных людей того времени. Именно, наряду с существенными признаками христианского веро- и право-учения, точнее - преимущественно пред последними, их внимание приковывали к себе и самые мелочные проявления церковной обрядности, к области которой они стремились отнести еще массу бытовых казусов, почти не имевших никакого отношения к религии». (14. с. 241). Из статьи Священника Георгия Кочеткова "Крещение Руси и развитие русской миссии"