Горе
Кому не ответила на комменты - простите.
У меня сегодня случилось горе: неожиданно умер Осечка, мой таксик, моё любимое дитятко, моя душа и любовь.
Утром начался кашель, появилась одышка.
По закону подлости телефон постоянного ветеринара не отвечал.
Я повезла Осюню в клинику, где нас два часа, несмотря на мои просьбы посмотреть и дать какие-то лекарства, промурыжили в очереди, занимаясь несрочным и заурядным приёмом.
Я периодически звонила ветеринару, он сбрасывал вызовы.
Потом мы наконец попали в кабинет, у Осика, вначале даже реагировавшего на любимых кошечек, бывших на приёме, упала температура, посинел язык, похолодели нос и губы.
Начались какие-то меры по спасению.
Вызывали даже людей с аппаратом для кардиограмм.
Умер Осенька между шестью и семью часами вечера.
В августе ему бы исполнилось десять лет.
Я принесла его - неожиданно мягкого и переливающегося в руках - домой.
Положила в коридоре - на улицу вынести не поднимается рука.
Удивлённые кошки собрались и смотрят на своего любимого Осеньку, об которого ещё утром они с такой любовью натирались.
Завтра я буду пытаться его похоронить в огороде, но ведь снег и мороз...
Сегодня утром я и не подозревала, что обычные кадры, которых я каждый день делаю десятки, если не сотни, фиксируя счастливые и невозвратимые моменты нашей жизни, окажутся последними для человека, любившего меня до самозабвения.
Кошки неистово натираются об Осика, показывая ему свою любовь: ведь он их всех вынянчил:
А Осик уже, наверное, знает...
И смотрит на меня прощающимся любящим взглядом, а я не вижу и не слышу в обычной суете дня...
А теперь он неподвижно лежит в коридоре - кусок моего кровоточащего сердца, чёрного, с рыжими подпалинами.
А я не знаю, что мне делать с собой до утра.
У меня сегодня случилось горе: неожиданно умер Осечка, мой таксик, моё любимое дитятко, моя душа и любовь.
Утром начался кашель, появилась одышка.
По закону подлости телефон постоянного ветеринара не отвечал.
Я повезла Осюню в клинику, где нас два часа, несмотря на мои просьбы посмотреть и дать какие-то лекарства, промурыжили в очереди, занимаясь несрочным и заурядным приёмом.
Я периодически звонила ветеринару, он сбрасывал вызовы.
Потом мы наконец попали в кабинет, у Осика, вначале даже реагировавшего на любимых кошечек, бывших на приёме, упала температура, посинел язык, похолодели нос и губы.
Начались какие-то меры по спасению.
Вызывали даже людей с аппаратом для кардиограмм.
Умер Осенька между шестью и семью часами вечера.
В августе ему бы исполнилось десять лет.
Я принесла его - неожиданно мягкого и переливающегося в руках - домой.
Положила в коридоре - на улицу вынести не поднимается рука.
Удивлённые кошки собрались и смотрят на своего любимого Осеньку, об которого ещё утром они с такой любовью натирались.
Завтра я буду пытаться его похоронить в огороде, но ведь снег и мороз...
Сегодня утром я и не подозревала, что обычные кадры, которых я каждый день делаю десятки, если не сотни, фиксируя счастливые и невозвратимые моменты нашей жизни, окажутся последними для человека, любившего меня до самозабвения.
Кошки неистово натираются об Осика, показывая ему свою любовь: ведь он их всех вынянчил:
А Осик уже, наверное, знает...
И смотрит на меня прощающимся любящим взглядом, а я не вижу и не слышу в обычной суете дня...
А теперь он неподвижно лежит в коридоре - кусок моего кровоточащего сердца, чёрного, с рыжими подпалинами.
А я не знаю, что мне делать с собой до утра.