Лишь чернил воздушных проза...
Есть обитаемая духом
Свобода - избранных удел.
Осип Мандельштам
И всё-таки мы с Флоренским оказались правы: прошлое - не прошло, слои времён, спавшие в немом покое, в ответ на душевное усилие проснулись и ожили, потекли ритмом времени, зашумели, как прибой веков: я начала регулярно публиковать письма Галины Васильевны Степановой - и пространство немедленно прислало ответ. Прочитав мои мемуары о Г. В. в «Зелёной лампе», мне написала её старшая племянница Инна...
Мы с ней виделись лишь однажды в Калининграде - и потом, наверное, в Электростали, на похоронах Галины Васильевны, но я этого не помню: помню только, что мы с Леной Кривопишиной всё время смотрели на брата Галины Васильевны Игоря Васильевича, очень похожего на Г. В. глазами (но не цветом, у него они синие, а у Галины Васильевны были серо-зелёные).
И вот спустя тридцать лет мы нашлись...
Инна прислала множество сканов прежде мне неведомых фотографий Галины Васильевны - и периода её детства, жизни в родительском доме, и периода взрослой, большей частью калининградской, - и сообщила важные сведения о родителях Галины Васильевны и других членах семьи Степановых.
Публикую всё это богатство - с разрешения Инны и её родных.
Вот детская: не могу точно определить, но, наверное, лет двенадцати-четырнадцати?
С трогательными косами:
Я её почистила немного:
Вот с родителями и братом Игорем в доме на Богдана Хмельницкого в Сумах (да-да-да! Галина Васильевна наполовину сумчанка! сейчас расскажу, какой веточкой...), который они построили всей семьёй (это мне всё Инночка рассказала):
Вот она с двумя братьями - Игорем (постарше) и Александром (помладше):
А вот родители - вдвоём...
...и с сыновьями:
Василий Фёдорович Степанов родился в многодетной шахтёрской семье в городе Шахты Ростовской области.
В Сумы попал так - приехал на учёбу в военное артиллерийское училище (в прошлом - кадетский корпус).
Здание Сумского высшего артиллерийского училища
Сумской кадетский корпус
Здесь же он познакомился со своей будущей женой Ольгой Даниловной Демченко, родом из семьи ремесленников, которые жили в районе биофабрики (однажды мы ходили то ли на лыжную, то ли на саночную, то ли на пешую осенне-весеннюю прогулку в тот район, и Галина Васильевна показала нам длинный белый несколькоквартирный одно- или двухэтажный дом и сказала, что там жили её дедушка и бабушка).
Дальше передаю слово Инне:
«Отец её [Ольги Даниловны] писал картины маслом (одна из них висела в зале дома на Богдана Хмельницкого). Многое пережила молодая семья Степановых: скитания по военным гарнизонам, войну, арест и тюремное заключение Василия Фёдоровича. Родились дети [Галина Васильевна родилась в Херсоне - Т. Б.]. Дедушка участвовал в военных действиях, его ранило. Осколки снаряда удаляли уже в мирное время. Дом на Б. Хмельницкого построили всей семьёй после демобилизации Василия Фёдоровича. Я помню бабушкину маму, мою прабабушку Анну Ефремовну. Чудесная спокойная женщина. Дедушка долго работал в Сумском исполкоме. По рассказам моего папы, дедушка был честным, бескорыстным человеком. После выхода на пенсию к нему часто приходили люди за советом, поздравляли в день рождения. Мы, внуки, в нём души не чаяли. Когда не стало дедушки, а потом через три года и бабушки, мне было уже восемнадцать, хотелось вернуть их любой ценой, пусть даже ценой жизни».
Это, наверное, возле того дома на биофабрике юная Галиночка Васильевна (которую отец, как сказала Инна, называл Виллиной: будто бы были на Руси такие мудрые лесные феи):
Там ещё кто-то виднеется на пороге - уж не бабушка ли Анна Ефремовна?
Возможно, что этот образ Василию Фёдоровичу был подсказан ещё и волковским «Волшебником Изумрудного города»: там есть такая фея Виллина, обладающая способностью к мгновенному перемещению с места на место (о, как это похоже на Г. В.!), черпающая знания и заклинания из волшебной книги - огромного тома, который Виллина легко уменьшает до размеров крохотной книжечки и прячет в складках мантии. Этот полезный навык снискал Виллине уважение всех прочих волшебниц: «сами они не умели так обращаться со своими волшебными книгами и таскали их с собой в натуральном виде».
И про книги абсолютная правда: одна из сумских тётушек Галины Васильевны (Инна сказала - Наталья Даниловна, сестра мамы Г. В.) как-то воскликнула, адресуясь к племяннице, купившей очередную книгу:
- У тебя книги к рукам прилипают!
А вот здесь уже годы юности, годы учёбы и работы:
Возможно, это то самое платье, которое (как и бабушки Марусины жёлтые ботиночки) поразило моё воображение чисто эстетически: однажды Галина Васильевна рассказала нам, что у неё было необыкновенно красивое платье (кажется, сшитое её мамой) с редкими крупными маками, шедшими по основному фону цве́та... свежескошенного сена!
А здесь мы наконец можем посмотреть легендарный мастер-класс по сбеганию по ступеням: однажды Галина Васильевна рассказала нам, как о ней написали в какой-то газете (наверное, калининградской? она окончила два вуза: Калининградский пед и МГУ, а кандидатскую писала в МГПИ):
«- Как всегда, пять! - сказала сталинская стипендиатка Галина Степанова и легко сбежала по ступеням».
И однокашники задразнили Г. В.:
- А ну-ка покажи, как надо сбегать по ступеням!
А вот как:
Вот здесь она уже похожа на ту Галину Васильевну, которую мы узнали в 1979 году:
И потом мы её знали и запомнили навсегда такой:
Но было у неё два особенных взгляда (и какое счастье, что фотографии нашлись в семье у Инны и её родителей!), которыми она смотрела на нас и «вне нас», но беседуя с нами...
Это непередаваемо тёплый, мягкий, приязненно-материнский взгляд, каким она смотрела на нас - поджидая, пока мы подойдём к ней после долгой разлуки (в один из приездов на ту самую «майскую конференцию» - с сиренью и разбором «Грифельной оды» Мандельштама); или когда мы достигали какого-то успеха в мыслях или делах (пусть даже порой только в сооружении каких-то небывалых нарядов)... в общем, махали разнообразными крыла́ми:
И взгляд-мысль: разговаривая с нами, она отводила глаза чуть в сторону, в себя, в глубину, чему-то затаённо улыбаясь... и через секунду возвращалась, и говорила нечто совершенно удивительное, открывающее проблему с абсолютно иной стороны, в небывалом контексте, аспекте, как будто считывала её в каких-то неведомых мирах, сверкающих россыпями мудрых мыслей...
...Скорее даже не взгляд-мысль - улыбка-мысль:
Это, наверное, во время последнего похода на Шешупу кто-то её сфотографировал.
Она постоянно куда-то двигалась, оправдывая ласковое прозвище, данное отцом ещё и за способность к мгновенным перемещениям.
И вокруг неё всегда были люди: родные, друзья, коллеги:
Это шешупские фотографии (Галина Васильевна брала с собой туда племянника Рому, сына младшего брата Александра):
Когда Инна прислала мне фотографии, я сразу поделилась ими в письмах к близким друзьям.
И Лидочка lidiamp отозвалась так точно и пронзительно, что я хочу процитировать её слова:
«Получила ваше письмо с фоточками. Как их много и какие они все тёплые и живые, эти фотографии.
Наверно, вы сегодня, когда получили, наплакались...
Знаете, мне тоже хочется плакать. Смотрела и хотелось всё время плакать. И какое-то недоумение: как это нет её? Не может не быть. Она на снимках такая живая, СИЮМИНУТНАЯ, как будто вот только вчера или даже сегодня утром её щёлкнули.
Наверно, это оттого что Г. В. не позирует, а занимается каким-то делом, идёт, спускается со ступенек, завязывает шнурок, что-то чистит у стола, несёт корзинку... Жизнь в движении.
И острое ощущение какой-то ошибки, сбоя, нелепости какой-то, что вот этой деятельной жизни, такой полной, умной, разнообразной жизни - нет.
Г. В. такая естественная везде на снимках. Не пытается принять эффектную позу, на лице что-то такое изобразить, как это у женщин обычно бывает:) И кажется, что я тоже её знала, давно и долго. Это потому что письма читала, наверно».
...Да, призна́юсь, - наплакалась.
Но не сразу, как получила фотографии: сначала я была просто ошеломлена неожиданной радостью: ведь я-то думала, что фотографий нет, - а их вон сколько!
Да ещё и Инна нашлась, и столько всего рассказала!
А потом, через несколько дней, - настигло ощущение утраты. Невозвратимой, невосполнимой утраты такой осмысленной, такой живой, такой умной, такой «обитаемой духом» и свободной жизни...
И я опять ощутила себя в безвидной - безводной и безвоздушной - пустыне, как ощущала себя в первые годы после смерти Галины Васильевны, когда не с кем стало разговаривать в полный голос, невозможно дышать полной грудью, стоять в полный рост, не пригибаясь и не «уменьшаясь»...
Но потом вспомнила Лиду, Свету, Аиду, Таню, Марьяшу, Наташу, Олю... - всех, кто читает письма Галины Васильевны сейчас, - подумала об Инне, её маме и папе, о всей семье Степановых, для кого письма Г. В. - это продолжающееся общение с ней, - и снова стало мне легко...
Ещё одно письмо Г. В. - и закончится 1983-й год.
Но впереди ещё три счастливых года переписки: 84-й, 85-й, 86-й.
Впереди память и любовь.
Инна рассказала мне, как они, племянники, ждали приезда Галины Васильевны:
«В Сумах прошла золотая пора моего детства, 70-е годы. Самое яркое впечатление - это, без преувеличения, приезд тёти Гали. Как только мы, дети, узнавали точную дату, составлялся календарь. Каждый день зачёркивалось число, приближая долгожданный миг».
И как Галина Васильевна заботилась о духовном развитии племянников:
«Тамару Львовну помню с детства, впервые увидела её лет в 12. На зимние каникулы Г. В. пригласила меня в гости в Калининград [потом Инна какое-то время жила у Галины Васильевны, когда училась в КГУ на биофаке - Т. Б.]. Поездка превратилась в праздник: читались запоем книжки, просматривались фильмы, в гостях появлялись необыкновенные люди... Попутно на две недели приглашался репетитор английского. Открывались глаза на другую реальность, другую иерархию ценностей. Забота о хлебе насущном отодвигалась на второй план, нет, не на второй, а куда-то... Сколько усилий прилагала Г. В., чтобы “разбудить” моё восприятие! Перед ретроспективой фильмов Тарковского мне читалась лекция о символике и мироощущении человека. Она открыла для меня и Ларису Шепитько, и Визбора, Висконти, импрессионистов, Чюрлениса и многое-многое. Что-то я поняла только сейчас. Или кажется, что поняла.
<...>
Как и Вы, уверена в существовании тонкого мира. Место, где похоронена Галина Васильевна, считаю местом силы. Иногда приходим с отцом, чаще одна. Зажигаю свечку, закрываю глаза, останавливаю поток мыслей. На сердце - бесконечная благодарность мирозданию, что Галина Васильевна жила рядом. Вы правы, лучшая память о ней - активное действие, творчество. Помню, как возмущали её сплетни, обсуждение отсутствующих знакомых и пустое времяпрепровождение!
<...>
Чту своих родителей, но своим настоящим, вторым рождением я обязана Галине Васильевне».
Игорь Васильевич Степанов, отец Инны
Валентина Петровна, мама Инны. Это она ухаживала за Галиной Васильевной во время её последней болезни, делала обезболивающие инъекции... Низкий ей поклон
Инна (справа) со своей дочерью Анечкой, Лена со своей старшей дочерью Галиночкой (этим малышкам сейчас уже 24 и 23 года...)
У Галины Васильевны есть три племянника: две племянницы (Инна и Леночка, младше Инны на 6 лет) и племянник Рома.
У Ромы двое детей, у Инны Анечка, у Лены - четверо!
Таким образом, у Галины Васильевны семь двоюродных внуков.
Мы с Инной надеемся, что, найдя в инете эту публикацию, откликнутся люди, знавшие Галину Васильевну. Особенно калининградцы - ведь именно в этом городе прошла бо́льшая часть жизни Галины Васильевны...
Можно писать сюда: tamara_borisova(пёсик)mail.ru
Я храню каждый клочок бумаги, так или иначе связанный с Галиной Васильевной: у меня есть билеты в Глухов (я ездила туда к Г. В., бывшей там в 1982 году председателем ГЭК и пытавшейся устроить меня туда на работу ассистентом), есть две телеграммы, посланные ею оттуда же по поводу присылки моих документов глуховскому начальству, есть даже мамина записка - чтобы я позвонила Галине Васильевне, не заставшей меня дома...
И не потому, что я этакий плюшкин, собирающий всё когда-то написанное на любом клочке бумаги, - великое множество и чужих и моих писем, тетрадей и записных книжек без малейшего сожаления утрачены «на дорогах жизни»...
Но мне дорого любое материальное свидетельство живого присутствия Галины Васильевны на земле: мне важно знать, что она не только была: она запечатлелась навсегда... На стёкла вечности уже легло - её дыхание, её тепло, она записана на скрижалях толковыми лиловыми мандельштамовскими чернилами.
Ими написаны все её тексты: я давно уже сканировала, распознала текст и опубликовала в «Лампе» две книги Галины Васильевны - «Семантика многозначного слова» и (в соавторстве с А. Н. Шраммом) «Введение в семасиологию русского языка», - и я продолжаю публиковать письма.
На одной из них (на «Введении в семасиологию») есть дарственная надпись Галины Васильевны - я как раз писала дипломную под её руководством, когда эта книга вышла, а вторую («Семантику многозначного слова») мне подарила Светлана Исааковна Липсман, изъяв её в мою пользу из библиотеки кабинета старославянского языка, которым она тогда заведовала.
...То ли перед появлением Инны, то ли сразу после того, как она нашлась, мне приснился сон.
Я давно не видела во сне Галину Васильевну. Но когда она мне снится, она всегда весёлая, энергичная, хотя очень больная.
Я знаю, что она болеет, где-то долго была, мне писем не писала, и я думала, что она умерла, а на самом деле она просто где-то жила далеко и вестей о себе не подавала.
И вот она приезжает, обещает писать, мы какое-то время разговариваем, но ей пора уходить или уезжать, и я знаю, что она опять не будет писать... И мне грустно, но я не обижаюсь, понимаю, что она болеет, что ей не до писем.
Но в этот раз она не была больной - она была весёлая, бодрая, энергичная, я ей была ужасно рада, и она мне.
И она очень довольна и тем, что я регулярно занимаюсь письмами, и тем, что мы с Инной нашлись и вспоминаем о ней...
И я всё пытаюсь начать ей рассказывать о своей теории бессмертия, а она как-то не очень внимательно меня слушает (точнее, не очень внимательно отнеслась к моему намерению рассказывать), потому что - как я поняла во сне - она и без того всё знает о бессмертии...
Вехи дальние обоза
Сквозь стекло особняка.
От тепла и от мороза
Близкой кажется река.
И какой там лес - еловый?
Не еловый, а лиловый,
И какая там берёза,
Не скажу наверняка -
Лишь чернил воздушных проза
Неразборчива, легка.
26 декабря 1936
Осип Мандельштам
Музыкальный киоск
«Вдруг» нашла такую же «воздушную» интерпретацию одного из любимейших concerto grosso Генделя - уже свободную от той глубокой и тягучей «медовой» печали, какая есть в традиционных исполнениях, - как будто над ним поработали те самые мандельштамовские пчёлы, превращающие тяжёлый мёд жизни - в текст-солнце.
https://cloud.mail.ru/public/5kTW/2rm99MXzm
Отсюда.
Для сравнения «типовой» вариант largo из этого генделевского concerto grosso:
https://cloud.mail.ru/public/4m6E/4DPQUG4HH
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами-плагиаторами.
Свобода - избранных удел.
Осип Мандельштам
И всё-таки мы с Флоренским оказались правы: прошлое - не прошло, слои времён, спавшие в немом покое, в ответ на душевное усилие проснулись и ожили, потекли ритмом времени, зашумели, как прибой веков: я начала регулярно публиковать письма Галины Васильевны Степановой - и пространство немедленно прислало ответ. Прочитав мои мемуары о Г. В. в «Зелёной лампе», мне написала её старшая племянница Инна...
Мы с ней виделись лишь однажды в Калининграде - и потом, наверное, в Электростали, на похоронах Галины Васильевны, но я этого не помню: помню только, что мы с Леной Кривопишиной всё время смотрели на брата Галины Васильевны Игоря Васильевича, очень похожего на Г. В. глазами (но не цветом, у него они синие, а у Галины Васильевны были серо-зелёные).
И вот спустя тридцать лет мы нашлись...
Инна прислала множество сканов прежде мне неведомых фотографий Галины Васильевны - и периода её детства, жизни в родительском доме, и периода взрослой, большей частью калининградской, - и сообщила важные сведения о родителях Галины Васильевны и других членах семьи Степановых.
Публикую всё это богатство - с разрешения Инны и её родных.
Вот детская: не могу точно определить, но, наверное, лет двенадцати-четырнадцати?
С трогательными косами:
Я её почистила немного:
Вот с родителями и братом Игорем в доме на Богдана Хмельницкого в Сумах (да-да-да! Галина Васильевна наполовину сумчанка! сейчас расскажу, какой веточкой...), который они построили всей семьёй (это мне всё Инночка рассказала):
Вот она с двумя братьями - Игорем (постарше) и Александром (помладше):
А вот родители - вдвоём...
...и с сыновьями:
Василий Фёдорович Степанов родился в многодетной шахтёрской семье в городе Шахты Ростовской области.
В Сумы попал так - приехал на учёбу в военное артиллерийское училище (в прошлом - кадетский корпус).
Здание Сумского высшего артиллерийского училища
Сумской кадетский корпус
Здесь же он познакомился со своей будущей женой Ольгой Даниловной Демченко, родом из семьи ремесленников, которые жили в районе биофабрики (однажды мы ходили то ли на лыжную, то ли на саночную, то ли на пешую осенне-весеннюю прогулку в тот район, и Галина Васильевна показала нам длинный белый несколькоквартирный одно- или двухэтажный дом и сказала, что там жили её дедушка и бабушка).
Дальше передаю слово Инне:
«Отец её [Ольги Даниловны] писал картины маслом (одна из них висела в зале дома на Богдана Хмельницкого). Многое пережила молодая семья Степановых: скитания по военным гарнизонам, войну, арест и тюремное заключение Василия Фёдоровича. Родились дети [Галина Васильевна родилась в Херсоне - Т. Б.]. Дедушка участвовал в военных действиях, его ранило. Осколки снаряда удаляли уже в мирное время. Дом на Б. Хмельницкого построили всей семьёй после демобилизации Василия Фёдоровича. Я помню бабушкину маму, мою прабабушку Анну Ефремовну. Чудесная спокойная женщина. Дедушка долго работал в Сумском исполкоме. По рассказам моего папы, дедушка был честным, бескорыстным человеком. После выхода на пенсию к нему часто приходили люди за советом, поздравляли в день рождения. Мы, внуки, в нём души не чаяли. Когда не стало дедушки, а потом через три года и бабушки, мне было уже восемнадцать, хотелось вернуть их любой ценой, пусть даже ценой жизни».
Это, наверное, возле того дома на биофабрике юная Галиночка Васильевна (которую отец, как сказала Инна, называл Виллиной: будто бы были на Руси такие мудрые лесные феи):
Там ещё кто-то виднеется на пороге - уж не бабушка ли Анна Ефремовна?
Возможно, что этот образ Василию Фёдоровичу был подсказан ещё и волковским «Волшебником Изумрудного города»: там есть такая фея Виллина, обладающая способностью к мгновенному перемещению с места на место (о, как это похоже на Г. В.!), черпающая знания и заклинания из волшебной книги - огромного тома, который Виллина легко уменьшает до размеров крохотной книжечки и прячет в складках мантии. Этот полезный навык снискал Виллине уважение всех прочих волшебниц: «сами они не умели так обращаться со своими волшебными книгами и таскали их с собой в натуральном виде».
И про книги абсолютная правда: одна из сумских тётушек Галины Васильевны (Инна сказала - Наталья Даниловна, сестра мамы Г. В.) как-то воскликнула, адресуясь к племяннице, купившей очередную книгу:
- У тебя книги к рукам прилипают!
А вот здесь уже годы юности, годы учёбы и работы:
Возможно, это то самое платье, которое (как и бабушки Марусины жёлтые ботиночки) поразило моё воображение чисто эстетически: однажды Галина Васильевна рассказала нам, что у неё было необыкновенно красивое платье (кажется, сшитое её мамой) с редкими крупными маками, шедшими по основному фону цве́та... свежескошенного сена!
А здесь мы наконец можем посмотреть легендарный мастер-класс по сбеганию по ступеням: однажды Галина Васильевна рассказала нам, как о ней написали в какой-то газете (наверное, калининградской? она окончила два вуза: Калининградский пед и МГУ, а кандидатскую писала в МГПИ):
«- Как всегда, пять! - сказала сталинская стипендиатка Галина Степанова и легко сбежала по ступеням».
И однокашники задразнили Г. В.:
- А ну-ка покажи, как надо сбегать по ступеням!
А вот как:
Вот здесь она уже похожа на ту Галину Васильевну, которую мы узнали в 1979 году:
И потом мы её знали и запомнили навсегда такой:
Но было у неё два особенных взгляда (и какое счастье, что фотографии нашлись в семье у Инны и её родителей!), которыми она смотрела на нас и «вне нас», но беседуя с нами...
Это непередаваемо тёплый, мягкий, приязненно-материнский взгляд, каким она смотрела на нас - поджидая, пока мы подойдём к ней после долгой разлуки (в один из приездов на ту самую «майскую конференцию» - с сиренью и разбором «Грифельной оды» Мандельштама); или когда мы достигали какого-то успеха в мыслях или делах (пусть даже порой только в сооружении каких-то небывалых нарядов)... в общем, махали разнообразными крыла́ми:
И взгляд-мысль: разговаривая с нами, она отводила глаза чуть в сторону, в себя, в глубину, чему-то затаённо улыбаясь... и через секунду возвращалась, и говорила нечто совершенно удивительное, открывающее проблему с абсолютно иной стороны, в небывалом контексте, аспекте, как будто считывала её в каких-то неведомых мирах, сверкающих россыпями мудрых мыслей...
...Скорее даже не взгляд-мысль - улыбка-мысль:
Это, наверное, во время последнего похода на Шешупу кто-то её сфотографировал.
Она постоянно куда-то двигалась, оправдывая ласковое прозвище, данное отцом ещё и за способность к мгновенным перемещениям.
И вокруг неё всегда были люди: родные, друзья, коллеги:
Это шешупские фотографии (Галина Васильевна брала с собой туда племянника Рому, сына младшего брата Александра):
Когда Инна прислала мне фотографии, я сразу поделилась ими в письмах к близким друзьям.
И Лидочка lidiamp отозвалась так точно и пронзительно, что я хочу процитировать её слова:
«Получила ваше письмо с фоточками. Как их много и какие они все тёплые и живые, эти фотографии.
Наверно, вы сегодня, когда получили, наплакались...
Знаете, мне тоже хочется плакать. Смотрела и хотелось всё время плакать. И какое-то недоумение: как это нет её? Не может не быть. Она на снимках такая живая, СИЮМИНУТНАЯ, как будто вот только вчера или даже сегодня утром её щёлкнули.
Наверно, это оттого что Г. В. не позирует, а занимается каким-то делом, идёт, спускается со ступенек, завязывает шнурок, что-то чистит у стола, несёт корзинку... Жизнь в движении.
И острое ощущение какой-то ошибки, сбоя, нелепости какой-то, что вот этой деятельной жизни, такой полной, умной, разнообразной жизни - нет.
Г. В. такая естественная везде на снимках. Не пытается принять эффектную позу, на лице что-то такое изобразить, как это у женщин обычно бывает:) И кажется, что я тоже её знала, давно и долго. Это потому что письма читала, наверно».
...Да, призна́юсь, - наплакалась.
Но не сразу, как получила фотографии: сначала я была просто ошеломлена неожиданной радостью: ведь я-то думала, что фотографий нет, - а их вон сколько!
Да ещё и Инна нашлась, и столько всего рассказала!
А потом, через несколько дней, - настигло ощущение утраты. Невозвратимой, невосполнимой утраты такой осмысленной, такой живой, такой умной, такой «обитаемой духом» и свободной жизни...
И я опять ощутила себя в безвидной - безводной и безвоздушной - пустыне, как ощущала себя в первые годы после смерти Галины Васильевны, когда не с кем стало разговаривать в полный голос, невозможно дышать полной грудью, стоять в полный рост, не пригибаясь и не «уменьшаясь»...
Но потом вспомнила Лиду, Свету, Аиду, Таню, Марьяшу, Наташу, Олю... - всех, кто читает письма Галины Васильевны сейчас, - подумала об Инне, её маме и папе, о всей семье Степановых, для кого письма Г. В. - это продолжающееся общение с ней, - и снова стало мне легко...
Ещё одно письмо Г. В. - и закончится 1983-й год.
Но впереди ещё три счастливых года переписки: 84-й, 85-й, 86-й.
Впереди память и любовь.
Инна рассказала мне, как они, племянники, ждали приезда Галины Васильевны:
«В Сумах прошла золотая пора моего детства, 70-е годы. Самое яркое впечатление - это, без преувеличения, приезд тёти Гали. Как только мы, дети, узнавали точную дату, составлялся календарь. Каждый день зачёркивалось число, приближая долгожданный миг».
И как Галина Васильевна заботилась о духовном развитии племянников:
«Тамару Львовну помню с детства, впервые увидела её лет в 12. На зимние каникулы Г. В. пригласила меня в гости в Калининград [потом Инна какое-то время жила у Галины Васильевны, когда училась в КГУ на биофаке - Т. Б.]. Поездка превратилась в праздник: читались запоем книжки, просматривались фильмы, в гостях появлялись необыкновенные люди... Попутно на две недели приглашался репетитор английского. Открывались глаза на другую реальность, другую иерархию ценностей. Забота о хлебе насущном отодвигалась на второй план, нет, не на второй, а куда-то... Сколько усилий прилагала Г. В., чтобы “разбудить” моё восприятие! Перед ретроспективой фильмов Тарковского мне читалась лекция о символике и мироощущении человека. Она открыла для меня и Ларису Шепитько, и Визбора, Висконти, импрессионистов, Чюрлениса и многое-многое. Что-то я поняла только сейчас. Или кажется, что поняла.
<...>
Как и Вы, уверена в существовании тонкого мира. Место, где похоронена Галина Васильевна, считаю местом силы. Иногда приходим с отцом, чаще одна. Зажигаю свечку, закрываю глаза, останавливаю поток мыслей. На сердце - бесконечная благодарность мирозданию, что Галина Васильевна жила рядом. Вы правы, лучшая память о ней - активное действие, творчество. Помню, как возмущали её сплетни, обсуждение отсутствующих знакомых и пустое времяпрепровождение!
<...>
Чту своих родителей, но своим настоящим, вторым рождением я обязана Галине Васильевне».
Игорь Васильевич Степанов, отец Инны
Валентина Петровна, мама Инны. Это она ухаживала за Галиной Васильевной во время её последней болезни, делала обезболивающие инъекции... Низкий ей поклон
Инна (справа) со своей дочерью Анечкой, Лена со своей старшей дочерью Галиночкой (этим малышкам сейчас уже 24 и 23 года...)
У Галины Васильевны есть три племянника: две племянницы (Инна и Леночка, младше Инны на 6 лет) и племянник Рома.
У Ромы двое детей, у Инны Анечка, у Лены - четверо!
Таким образом, у Галины Васильевны семь двоюродных внуков.
Мы с Инной надеемся, что, найдя в инете эту публикацию, откликнутся люди, знавшие Галину Васильевну. Особенно калининградцы - ведь именно в этом городе прошла бо́льшая часть жизни Галины Васильевны...
Можно писать сюда: tamara_borisova(пёсик)mail.ru
Я храню каждый клочок бумаги, так или иначе связанный с Галиной Васильевной: у меня есть билеты в Глухов (я ездила туда к Г. В., бывшей там в 1982 году председателем ГЭК и пытавшейся устроить меня туда на работу ассистентом), есть две телеграммы, посланные ею оттуда же по поводу присылки моих документов глуховскому начальству, есть даже мамина записка - чтобы я позвонила Галине Васильевне, не заставшей меня дома...
И не потому, что я этакий плюшкин, собирающий всё когда-то написанное на любом клочке бумаги, - великое множество и чужих и моих писем, тетрадей и записных книжек без малейшего сожаления утрачены «на дорогах жизни»...
Но мне дорого любое материальное свидетельство живого присутствия Галины Васильевны на земле: мне важно знать, что она не только была: она запечатлелась навсегда... На стёкла вечности уже легло - её дыхание, её тепло, она записана на скрижалях толковыми лиловыми мандельштамовскими чернилами.
Ими написаны все её тексты: я давно уже сканировала, распознала текст и опубликовала в «Лампе» две книги Галины Васильевны - «Семантика многозначного слова» и (в соавторстве с А. Н. Шраммом) «Введение в семасиологию русского языка», - и я продолжаю публиковать письма.
На одной из них (на «Введении в семасиологию») есть дарственная надпись Галины Васильевны - я как раз писала дипломную под её руководством, когда эта книга вышла, а вторую («Семантику многозначного слова») мне подарила Светлана Исааковна Липсман, изъяв её в мою пользу из библиотеки кабинета старославянского языка, которым она тогда заведовала.
...То ли перед появлением Инны, то ли сразу после того, как она нашлась, мне приснился сон.
Я давно не видела во сне Галину Васильевну. Но когда она мне снится, она всегда весёлая, энергичная, хотя очень больная.
Я знаю, что она болеет, где-то долго была, мне писем не писала, и я думала, что она умерла, а на самом деле она просто где-то жила далеко и вестей о себе не подавала.
И вот она приезжает, обещает писать, мы какое-то время разговариваем, но ей пора уходить или уезжать, и я знаю, что она опять не будет писать... И мне грустно, но я не обижаюсь, понимаю, что она болеет, что ей не до писем.
Но в этот раз она не была больной - она была весёлая, бодрая, энергичная, я ей была ужасно рада, и она мне.
И она очень довольна и тем, что я регулярно занимаюсь письмами, и тем, что мы с Инной нашлись и вспоминаем о ней...
И я всё пытаюсь начать ей рассказывать о своей теории бессмертия, а она как-то не очень внимательно меня слушает (точнее, не очень внимательно отнеслась к моему намерению рассказывать), потому что - как я поняла во сне - она и без того всё знает о бессмертии...
Вехи дальние обоза
Сквозь стекло особняка.
От тепла и от мороза
Близкой кажется река.
И какой там лес - еловый?
Не еловый, а лиловый,
И какая там берёза,
Не скажу наверняка -
Лишь чернил воздушных проза
Неразборчива, легка.
26 декабря 1936
Осип Мандельштам
Музыкальный киоск
«Вдруг» нашла такую же «воздушную» интерпретацию одного из любимейших concerto grosso Генделя - уже свободную от той глубокой и тягучей «медовой» печали, какая есть в традиционных исполнениях, - как будто над ним поработали те самые мандельштамовские пчёлы, превращающие тяжёлый мёд жизни - в текст-солнце.
Click to viewhttps://cloud.mail.ru/public/5kTW/2rm99MXzm
Отсюда.
Для сравнения «типовой» вариант largo из этого генделевского concerto grosso:
https://cloud.mail.ru/public/4m6E/4DPQUG4HH
© Тамара Борисова
Если вы видите эту запись не на страницах моего журнала http://tamara-borisova.livejournal.com и без указания моего авторства - значит, текст уворован ботами-плагиаторами.