Водосбор и Камелия - 1
Я долго не хотела выкладывать сюда этот текст - в надежде, что вот-вот допишу, доделаю до конца, я же прекрасно знаю, что там должно быть дальше... Но человек предполагает, а располагает кто-то еще - сначала я отвлеклась на "Рондо...", а потом угробила себе компьютер.
Приблизительно половине моих френдов этот текст уже хорошо знаком. Но ведь существует еще и вторая половина, не так ли?
Некоторые пояснения перед тем, как вы начнете ЭТО читать:
1. Все это было написано в период с января по июнь 2007 года.
2. Текст очень сильно мюзикловый. Однако - и это ключевой момент!!! - на тот момент я еще не видела ни единой версии "Элизабет" и понятия не имела о театре Такарадзука!!! Наоборот, когда все это на меня свалилось, я была вынуждена прервать написание до тех пор, пока новое знание не устаканится у меня в голове и в символьных рядах. И лишь совсем недавно ощутила, что могу продолжать ЭТО дальше... увы, на тот момент мне уже было не на чем это делать.
3. Мир, в котором происходит действие, придуман от начала до конца. В 2006 г мною был закончен роман оттуда же - "Свита Мертвого бога". Поэтому некоторые реалии, разъясненные в этом романе, могут остаться для вас непонятными. Если что - спрашивайте, я отвечу.
ВОДОСБОР И КАМЕЛИЯ, или НЕТ ПОВЕСТИ БАНАЛЬНЕЕ НА СВЕТЕ
Пролог: Etre a la hauteur
"Перед рассветом в серебряном небе
зримы дороги ветров.
Плещет и плещет волна о ступени.
Холоден мокрый гранит.
Тихо, торжественно - мир в ожиданьи...
Чуть розовеет восток.
Крылья расправив, уносятся в небо
духи ночного дождя..."
Лазурная длиннохвостая бабочка опустилась на смуглую руку с длинными пальцами, уже взявшуюся за уголок страницы - и рука замерла в остановленном движении. Это умение застыть на полпути, давая налюбоваться изяществом прерванного жеста, было одним из тех свойств, за которые его столь высоко ценили.
Бабочка пошевелила усиками, переступила с лапки на лапку, щекоча кожу - красивая, словно эмалевая застежка с мелкими кристалликами, какие умеет делать лишь Белый Народ с далеких островов на юге... Жаль, что бабочка считается в Алмьяре исключительно женским символом, да и небесно-голубой, наряду с ярко-алым и изумрудно-зеленым, относится к цветам богини, не подобающим Черному Цветку.
Осторожно, боясь злоупотребить оказанным доверием, он переместил руку поближе к тарелке, на которой осталось еще пять или шесть виноградин, успевших чуть подпортиться и потому не сочтенных достойными. Видимо, привлеченная запахом сока, бабочка, не раскрывая лазурных крыльев, переползла на тарелку и закопошилась на ней.
Ну и правильно. Что толку тебе в моей руке, прелестное создание?
Он перевернул страницу.
"Вызывая огонь на себя,
Выбирал я судьбу - для себя.
Знать бы, что утечет, словно ливень сквозь пальцы,
Время выбора лишь за себя!
Выбирая любовь для себя,
Имена призывал - не любя.
Знать бы раньше, что будет тот день мною проклят,
Когда вплел в свою пряжу тебя!
Убивая твой свет - для себя,
Я опять выбирал за тебя...
О Атайнет благая, когда ты всесильна -
Научи меня жить, не губя!"
Старый добрый оль-Тессаи, один из лучших собеседников, какие только возможны... Почему все великие поэты, с которыми действительно нашлось бы, о чем поговорить, умерли за сто, а то и за двести лет до его рождения?
Впрочем, уже десять лет, с того самого момента, как открыл для себя возможность читать не ради уроков, а просто так, он откровенно предпочитал книги людям. У персонажей романов было замечательное качество - они не навязывали ему своего общества, и он мог следить за их судьбами, лишенный обязанности принимать в них участие. Стихи же привлекали тем, что, зацепив какой-то мыслью или образом, разматывали цепочку его собственных мыслей и ощущений - и, подхваченный этим потоком, он на недолгое время вообще забывал об окружающем мире с его неизбывной назойливостью.
Такие вечера одинокого покоя выпадали ему нечасто - сейчас, правда, чаще, чем раньше. Уже год или два его негласный статус был таков, что позволял отклонить почти любое приглашение, не утруждая себя объяснениями. Пусть госпожа Тиата думает, что он с госпожой Селисой, госпожа Селиса - что он с Тиатой или с молодой супругой бывшего наместника провинции Фаль-Отти, которая прибыла в столицу слишком недавно, чтобы ее имя отложилось в памяти... А он - здесь, на ступенях в сад, где тишину нарушает лишь пение цикад да шорох листьев, разлегся на теплом камне - и плевать хотел на всю знать Афрара, вместе взятую!..
Полакомившись виноградным соком, бабочка взмахнула крыльями, заставив затрепетать огонек масляной лампы, и полетела по своим делам, канув во тьму сада. Тьма и в самом деле сгустилась до полной непроглядности, лишь белые звезды душистого табака просвечивали сквозь нее, наполняя воздух своим чарующим ароматом.
Пожалуй, пора готовиться ко сну. Завтра с утра занятие с Тиу, а тот, кто перед ним прибегает к помощи зеленой склянки, сам себе худший недруг. Пользоваться тем, что носишь в волосах, надо уметь везде и всегда, а не только под воздействием бодрящего снадобья.
Он нехотя поднялся с мраморных ступеней, взял книгу и тарелку, отнес их в спальню и вернулся за лампой, на ходу потирая усталые глаза. На тыльной стороне ладони отпечатались отчетливые черные разводы. Ах да, он же перед ванной смыл краску весьма небрежно - Сайна звала очень настойчиво, уверяя, что пока он там возится, весь травяной настой выдохнется. Надо еще раз протереть веки перед тем, как отправляться в постель.
Поставив лампу на столик у дальней стены, сплошь заваленный безделушками и заставленный флаконами, он снял с полки маленькую фарфоровую чашечку, плеснул туда немного бледно-золотистого масла, затем добавил семь капель чего-то прозрачного из темного пузырька с притертой пробкой, размешал палочкой... И тут из-за легкого занавеса из деревянных бус, отделяющего спальню от гостиной, послышался перезвон колокольчиков на ножных браслетах. Еще секунда - и между свисающих нитей просунулась аккуратно причесанная головка Алги, самой младшей из его рабынь.
- Кажется, я велел не беспокоить меня до завтрашнего утра, - произнес он преувеличенно ровным тоном, в корне отсекающим малейшую возможность без разрешения вломиться в его жизнь.
- Светлый господин... к вам госпожа Селаэ и господин Золотой Левкой, - дрожа, выговорила Алга. В этом доме она была новенькой и еще не привыкла, что здесь надо сообщать суть дела сразу же, без обычного алмьярского цветистого многословия и ритуальной вежливости. Только это давало гарантию, что господин выслушает, а не пошлет тебя туда, где и стража с собаками не отыщет.
- А который час, они знают? - в его голосе промелькнула нотка хорошо знакомого раздражения. - Дружба дружбой, но всему есть свой предел!
- У них неприятность, светлый господин, - Алга сделала попытку почтительно склониться, отчего деревянные бусины на нитях занавеса звонко защелкали друг о друга.
- Она точно никак не может подождать до утра? - выдохнул он с досадой, уже смиряясь с неизбежным. Теперь, даже если выяснится, что неприятность все-таки может подождать, он уже сам не заснет без снотворного, гадая, что могло приключиться с его друзьями. - Ладно, проводи их в гостиную, я сейчас выйду.
Он бросил быстрый взгляд в зеркало, выругался и торопливо вытер краем шторы размазанную краску под левым глазом. Завтра надо будет потребовать, чтобы повесили новую, а эту бросили в стирку... Выхватил из хаоса на столике длинную темную ленту с блестками на концах, без гребня, одними пальцами, разобрал на три части распущенные волосы - боковые перекинул на грудь, а среднюю, самую большую, быстро перевязал лентой низко на затылке. Прическа "нои даль-эньяти" - "малая эньятская", извечное спасение, если причесываться некогда. Набросил поверх серебристой рубашки черную шелковую куртку почти без отделки, лишь с каймой из стразов по отложному вороту - штаны тоже черные, хоть и из другой ткани, сойдет.
В гостиную они вошли одновременно - он из спальни, Селаэ с Левкоем из передней. С первого же взгляда на них стало понятно, что помянутая неприятность, похоже, в самом деле была именно неприятностью, а не образным преувеличением, порой свойственным Селаэ. Ибо одета танцовщица была в тунику до колен и широкие штаны алмьярской зажиточной горожанки - а этот наряд считался у нее исключительно домашним, на людях она всегда одевалась как полноправный "черный цветок". Несколько мазков краски на ее губах и глазах тоже были в городском стиле и к тому же явно наносились второпях, а голову прикрывал большой газовый шарф.
В отличие от нее, Золотой Левкой был при полном параде, сверкая роскошным золотым шитьем на коричневой куртке. Вот только высокий "скорпионий хвост" на его голове несколько сполз набок, а с другой стороны выбилось несколько больше прядей, чем допускает изящная небрежность. На губах его, помимо контура "на игле", сохранились лишь следы золота по самым краям, как бывает к концу званого ужина, на котором ты и ел, и пил вдосталь. И, в довершение всего, в руках Левкой держал изрядных размеров глиняную бутыль с горлышком, залитым воском - именно в таких продается лучшее вино с южных отрогов Рассветного хребта.
- Зови Ланну-Тьордэ, Водосбор, - бросила Селаэ вместо приветствия. - Если спит, подними. Если уже умылась и расчесала волосы, плевать - она не "черный цветок", а вольноотпущенница. Пусть идет сюда, мы ей вкусного выпить дадим.
- Зачем вам Ланна? - обреченно вздохнул Водосбор. Селаэ была одним из крайне немногих людей, которые занимали хоть какое-то место в его душе, и спорить с ней он не мог, да обычно и не желал.
- Затем, что ты, как всегда, эту благодать только понюхаешь, а я завтра танцую Тень, мне много нельзя. Не надираться же Левкою в одиночку! А надраться ему, рискну утверждать, жизненно необходимо...
Женщины, посвященные Атайнет, не играют на сцене - у них другое предназначение. Если Демайн или Тенсе, срывающий восторженные аплодисменты публики - по определению "черный цветок", то Целлера или Аралита, которую он обнимает - отнюдь не жрица, а просто девушка из артистической касты, зачастую рожденная в рабстве и получившая свободу лишь вместе с первой значительной ролью. Прав на того, кто признается ей в любви на сцене, у нее не больше, чем у любой другой жительницы Алмьяра.
И лишь один путь, изощренный, как и все алмьярское, может даровать женщине право встать вровень с "черными цветами". Для этого всего лишь надо сыграть Снежного Лорда из "Лунной власти" - мужскую роль, изначально придуманную для женщины. Ибо "черный цветок" - мужчина, созданный для женщин, а значит, существо мужского пола не имеет права соблазнять его даже понарошку, повинуясь сюжету пьесы. Пусть даже в Алмьяре никогда не видели большого греха в однополой любви - для "черных цветов" у Атайнет совсем иные законы, чем для всех прочих.
Таких женщин немного - вдесятеро, а то и меньше, чем самих "черных цветов", - и к ним всегда присматриваются заранее. Далеко не каждой танцовщице можно доверить этого персонажа - одной не позволит фигура, другой характер... Зато если уж заветная роль сыграна, весь мир у твоих ног - ты имеешь право носить расшитую куртку "черного цветка", ты выбираешь для себя любые композиции из их репертуара и так же, как они, стоишь настолько выше простых смертных, насколько это вообще возможно. А еще ты играешь Смерть в "Демайне и Целлере", а также Тень в "Героине войны", ибо эти две роли тоже танцуют лишь женщины в данном статусе. И при этом, в отличие от мужчин, тебе вовсе не обязательно умирать в тридцать с небольшим лет - наоборот, уйдя со сцены, ты еще долго будешь наставницей для новых избранников Атайнет.
А то, что почти все женщины, кроме рабынь и жриц, начинают обходить тебя по большой дуге, боясь, как бы ты не потребовала от них того же, что и мужчины - такая, в сущности, малая плата за обретенные возможности! Тем более если ни их ласки, ни их пересуды никогда тебя не волновали...
Селаэ стала "черным цветком" в тот же год, что и Водосбор, хотя была старше на целых семь лет - что поделать, раньше двадцати получить роль Снежного Лорда нереально. Оба они были мастерами так называемых "танцев-историй" и ходили на занятия к одному наставнику. Очень быстро они осознали, что схожи не только репертуаром, но и характерами, и все, что показывает молодая женщина, юноша буквально выхватывает из воздуха. Уже через два года это привело к устойчивому партнерству как на сцене, так и в постели. С постелью, правда, не заладилось - оба были слишком холодны и прекрасно это осознавали, однако отношений это не испортило.
А еще через год, когда Водосбору исполнилось семнадцать, в Афрар из северного Эста'ара привезли диво дивное по имени Золотой Левкой. Услышав его в роли Демайна, столица ахнула - и вскоре северянин, бывший ровесником Водосбора, уже пел всех Юных Любовников "новой оперы", а Селаэ, которая в тот день играла Смерть, беззастенчиво украсила им свое ложе не только в спектакле.
Казалось бы, в этой ситуации Водосбор неизбежно должен был оказаться лишним - но ничуть не бывало. Во-первых, к Селаэ он был привязан в первую очередь головой, ценя ее как партнера по сцене, и лишь потом телом; во-вторых, у гостя с севера оказался настолько солнечный и дружелюбный характер, что Водосбор сблизился с ним почти помимо своей воли. Вообще-то дружба между двумя "черными цветами", если ни один из них не девушка, всегда считалась редким явлением - избранники богини ревнивы к чужой славе. Но Водосбор был танцором, а Левкой певцом, круг _почитательниц_ у них тоже не пересекался, так что делить им, кроме Селаэ, было абсолютно нечего - а Селаэ они поделили без труда.
Вот уже семь лет Водосбор не уставал благодарить Атайнет за то, что она послала ему этих двоих. Кроме них, у него имелась еще пара знакомых, к которым он относился с приязнью и с которыми считался - но друзьями, положа руку на сердце, мог назвать лишь Селаэ и Левкоя. Лишь они имели ключи от некоторых тайников его души - и лишь эти отношения не воспринимались им как обременительная обязанность.
В больших кубках из светло-синего стекла вино казалось зеленоватым. У Левкоя и Ланны - полные почти до краев, Селаэ же отлила из своего в маленькую ониксовую чарочку, которую Водосбор, ненавидевший состояние опьянения, держал лишь для того, чтобы пробовать приносимые друзьями "вкусности".
- Ну что, понеслись? - Ланна-Тьордэ вскинула кубок, расплывшись в улыбке до ушей. Сегодня она была накрашена скромнее, чем обычно - видно, вечером навещала отца или зачем-то выходила в город.
- Понеслись! - ответная улыбка Золотого Левкоя показалась Водосбору немного вымученной. Он и Ланна в несколько глотков опустошили кубки. Селаэ отпила из своего лишь самую малость - налитое ей предстояло растягивать на целый вечер. Водосбор тоже отхлебнул чуть-чуть из своей чарки и в который раз поразился тому, как несправедливо устроен мир. Ну почему жидкость с таким восхитительным ароматом и тонкими переливами вкуса, будучи выпита в должной мере, валит с ног так же верно, как и самое дрянное кабацкое пойло?!
- А теперь рассказывай, что у тебя за неприятность, - потребовал он, повернувшись к другу. - Если ко мне вламываются в столь поздний час, я имею право знать, по какой причине.
- Имеешь, конечно, - Левкой замялся. Водосбор даже не помнил, видел ли хоть когда-нибудь его таким оторопевшим. - Ну, в общем, был обычный прием у Ривани... ты же знаешь, ему я отказывать не вправе...
- Еще бы, - кивнул Водосбор. Именно лорд оль-Ривани, семь лет назад посланный с инспекцией в Эста'ар, обнаружил там Левкоя и перетащил его в столицу, преодолев упорное сопротивление тамошних храма и театра. С тех пор он считался официальным покровителем молодого певца, и покровительство это дорогого стоило.
- И там был его младший брат... Раньше я видел его всего раз или два, и то издалека - он служит в приграничном гарнизоне на северо-западе и почти не бывает в Афраре. И... покажите мне офицера из пограничья, который совсем не интересуется мальчиками...
- Не верю в таких, - снова кивнул Водосбор.
- В общем, я с самого начала видел, что он смотрит на меня как-то не так, но подумал - и пусть смотрит, не полный же он дурак, чтоб высказывать, что у него в голове... Но потом он то ли выпил столько, что у него плотину прорвало, то ли... даже не знаю. Сначала это были просто намеки издалека, чем дальше, тем двусмысленнее. Я пытался отвечать насмешками, надеялся заткнуть ему пасть, прежде чем он договорится до прямого оскорбления. Сам понимаешь, устроить скандал в доме Ривани - не самая лучшая благодарность за его заботу. Но тут его попытался унять еще кто-то из гостей, причем в очень резкой форме - не забывайся, их хранит закон, и все такое. А он на это - мол, потому закон и хранит, что они сами за себя постоять не способны. Так что я могу не беспокоиться - его ведет с мужчин, а можно ли считать мужчиной такого, как я, он не уверен. Пестиком в ступе шуровать, мол, дело нехитрое, а вот если я против него с настоящим клинком хоть три минуты продержусь, только тогда он поверит. Такое уже нельзя было оставлять без внимания. Я встал, хотел подойти к Ривани - пусть очертит круг, тогда я смогу вызвать его по всем правилам. А дальше... нас же учат работать на опережение, я хоть как первый его поцарапаю... И тут этот лев пустынь орет: "Куда?" - и _хватает_меня_за_руку!
- Ничего себе! - ахнула Селаэ. - Этого ты мне не сказал!
- Выше локтя или ниже? - уточнил Водосбор.
- В том-то и дело, что выше! - Золотой Левкой с размаху плеснул себе еще вина, пролив немного на льняную скатерть. - Правда, мы так стояли, что окружающим не разобрать было... Я оторопел на миг, потом вырвался, потянулся за стилетом, а он же у меня на ноге, а не в волосах - я ведь не танцор, - и стою я так неудобно... упустил несколько секунд... Тут подскочил сам Ривани и отвесил братцу такую оплеуху, что тот через столик с напитками вверх ногами перелетел. И кричит - благодари богиню, животное, что позволила коснуться его лишь ниже локтя, иначе ты уже валялся бы тут, как падаль! А я смотрю на Ривани и понимаю - он прекрасно знает, как было дело, но смерти брата тоже не желает. Значит, если сейчас я попытаюсь опровергнуть его слова своим клинком, то окажусь неблагодарной скотиной. А если не попытаюсь - я опозорен... и неужели никто из гостей в самом деле ничего не видел?
- Так почему он не вмешался раньше, если так дорожит жизнью своего родственничка? - холодно бросил Водосбор.
- Откуда я знаю?! - Левкой залпом опорожнил кубок. - Заболтался с гостями, не понял, насколько все серьезно... я что, мысли его могу прочесть? В общем, стою я, клинка не выхватив... минуту, другую - жду, когда кто-нибудь из гостей скажет, что не так все было. Никто не говорит. Один этот орел-гуляка под столом возится да бубнит, что брат с братом так поступать не должен. В конце концов я повернулся к Ривани и говорю ему отчетливо, чтоб все слышали - терпеть такое я не вправе, а доводить до кровопролития не хочу, так что позвольте откланяться. Тоже с намеком - все я понял, а вот понял ли ты? И вышел... никто меня не остановил... и сразу бегом к Селаэ.
- Иными словами, даже если гости ничего не разобрали, теперь есть человек, который знает, что может дотронуться до "черного цветка" и остаться в живых, - раздельно произнес Водосбор.
- Знает ли? - усомнилась Селаэ. - Вряд ли он сам понял, что натворил по пьяни. А когда проспится, думаю, Ривани постарается вбить ему в голову ту версию, которая устроит всех.
Золотой Левкой ничего не ответил - лишь умоляюще посмотрел на любовницу, словно в ее силах было сделать так, чтобы эти слова оказались правдой. Свет лампы золотил его кожу, светлую, как у многих выходцев с севера, плясал отблесками в удивительных глазах, словно сделанных из прозрачного светло-зеленого камня. На миг Водосбору почудилось, что глаза эти столь ярки из-за стоящих в них слез.
Достанься такая внешность ему самому, уж он-то без конца играл бы оттенком кожи, умело припудривая ее разными цветами в сочетании с цветом одежды. Но Водосбор родился в столице, и внешность его была классической алмьярской - золотисто-оливковая кожа, ночной ливень прямых волос и длинные почти черные глаза, в которых лишь на ярком свету проступала полупрозрачность дорогого раухтопаза. Самому же Левкою все эти ухищрения были просто ни к чему - их ему заменяло огромное, невероятное, неисчерпаемое обаяние, сияющая улыбка и подвижность черт. В отличие от Водосбора, он относился к "теплой" разновидности "черных цветов" - тех, что дарят себя людям без остатка и лишь расцветают от этого...
- Понимаю, что ты не мог поступить иначе, - наконец произнес Водосбор, неотрывно глядя на вино, плещущееся в кубке Селаэ. - Но я на твоем месте не терзался бы раздумьями, а перешагнул бы через стол и убил. В конце концов, закон есть закон. К тому же тебе простится даже такое пятно - а я из тех, кому не прощают ничего и никогда. Я просто обязан быть безупречным.
Tu dous te marier
- Твой отец клятвенно обещал твою сестру Ронсейлю эм Зарги! - повысила голос Атана.
- Клятвенно? - усмехнулся Карсаль. - Так-таки вытянул из-за пояса сатрил и поклялся сталью и кровью? Простите, маменька, не верю. Слишком ничтожный повод.
- Ты хочешь сказать, что твоя мать говорит неправду? - Атана приподнялась с подушки, на которой сидела, чтобы бросить яростный взгляд на сына, расхаживавшего по комнате туда-сюда.
- Я всего лишь хочу сказать, что теперь, когда отец и брат лежат на дне морском, старшим мужчиной в семье стал я, - Карсаль гибким движением опустился на ковер рядом с матерью. - Маменька, ну поймите же наконец, что этот брак ровным счетом ничего не даст ни клану, ни нам лично! Ронсейль - Онхо, как и мы сами, клановые связи достаточно прочны, чтобы не требовать дополнительного подтверждения. А вот заполучить в клан такого человека, как Тайилу...
- Значит, ты совершенно не думаешь о счастье Ками! - отрезала Атана. - Отдать ее какому-то голодранцу, у которого даже корабля своего нет! Одной древностью рода сыт не будешь! В то время как у Ронсейля роскошный дом не только на Итанке, но и на Сейя-ранга, а жемчужный промысел приносит ему такой доход, какого...
- Как раз о ее счастье я и подумал, когда мне в голову пришла эта идея! - перебил Карсаль. - И отдам я ее не голодранцу, а молодому капитану, который будет под стать ей на ложе и не оставит ее вдовой в расцвете сил! В то время как сын Ронсейля всего на пять лет моложе Ками, да и на его матери тот женился довольно поздно. Такой муж и ее сделает старой раньше срока!
Невольная виновница этого спора, девушка лет восемнадцати, словно отлитая из великолепной темной бронзы, ерзала на своей подушке чуть в отдалении, но не смела вмешаться. Как и мать, и Карсаль, она прекрасно знала, что никаких клятвенных обещаний эм Зарги ее отец не давал. Просто ему польстило, что подросшая дочь стала первой женщиной, на которую его старый товарищ обратил внимание после десяти лет верности умершей жене. С официальной помолвкой никто не торопился, хотя подразумевалось, что однажды она непременно состоится... А потом ужасный шторм, налетевший, когда море должно бы уже успокоиться после полосы весенних ненастий, разломил их "Литу Истеанеру" пополам, как гнилую скорлупу. Второй корабль охранения подобрал немногих уцелевших, но ни отца, ни второго из братьев, Ириля, среди них не оказалось.
Свадьбу Карсаля, подготовка к которой уже шла полным ходом, пришлось отложить до конца обязательного траура - год по отцу да еще полгода по брату. О ее же помолвке речь тем более не заводили... до сегодняшнего дня, когда она узнала, что на ее руку имеется еще один претендент - Тайилу эм Корат, молодой внеклановый аристократ с Итанки, который несколько раз бывал у них дома в числе прочих друзей Карсаля. Однако мать, услышав об этом, прямо-таки взвилась, и вот уже второй час они с Карсалем вели совершенно бесплодный спор...
- А ты сама чего хочешь, Анни? - вдруг обратился к ней брат. - Только не говори, что ради жемчуга готова остаток жизни воевать с пасынком и его родней по матери. Или не веришь, что Тайилу возьмет все, что вам нужно для счастья, своим клинком!
- Девушка в ее годы сама не знает, что для нее лучше! - вскинулась Атана. - Когда я шла замуж за твоего отца, никто не интересовался, чего хочу я! Я была в отцовской воле и даже помыслить не могла, чтоб ее нарушить!
- Ах, какие замечательные слова - "отцовская воля"! - с издевкой бросил Карсаль. - Прикрываясь волей умершего, можно не обращать внимания на волю живущего - и все ради того, чтобы сделать гадость собственной дочери. Раз меня когда-то не спросили, нечего и ее спрашивать, не заслужила! Я вас правильно понял, маменька?
- Я отказываюсь разговаривать с тобой в таком тоне! - Атана величественно откинулась на подушки. - Даже став старшим мужчиной в семье, сын не имеет права так обращаться к своей матери!
- Что ж, если вам перестал нравиться мой тон, значит, крыть вам больше нечем, - Карсаль выпрямился. - Только не рассчитывайте, что все переиграете, едва мой парус скроется за горизонтом. Зная вашу деятельную натуру, я возьму Камелеани с собой в первый же поход, и до окончания траура она будет жить в нашем алмьярском доме, где вы не сможете тянуть из нее жилы.
"Видите, я все рассчитал", - хотел добавить он, но в последний момент сдержался, решив, что не стоит злить мать еще больше.
- Эти торговцы с Западного предела ради прибыли готовы на все! - Камелеани отставила в сторону зонтик от солнца и переместилась в тень паруса, которая после выполненного маневра снова накрыла изрядную часть палубы. Впрочем, здесь, у передней мачты, какой-то кусок тени имелся при любом курсе корабля - не то что у средней и задней, оснащенных косыми парусами. - Хочешь выйти раньше срока - ради всего святого, иди без конвоя! Какое право они имеют указывать клановой аристократии, которая защищает их же деньги?
- И имеет в этих деньгах немалую долю, - сдержанно возразил Линьялле. Он был всего на год старше очаровательной пассажирки "Литы Ансиэлир", и каждый раз, сменившись с дежурства, не упускал случая слегка пофлиртовать с нею. В иной ситуации ему, простому корабельному офицеру из незначительной семьи, вряд ли довелось бы хоть словом перекинуться с внучатой племянницей главы клана Онхо. Но сейчас, помимо всего прочего, он был одним из тех, кому удалось спастись после гибели "Литы Истеанеры", и общая скорбь по отцу Камелеани на время убрала все преграды меж ними. О да, разумеется, ее врата не раскроются перед ним никогда - такие вообще часто приходят к брачному алтарю нетронутыми. К чему постельная наука и подтверждение плодовитости той, чья цена и так запредельна? Но поболтать-то можно всегда, за бойкий язык руки не рубят, как гласит пословица анатао...
- Старики говорят, так случается время от времени - десять, двенадцать дней затишья, кажется, что ненастья больше не будет, и вдруг снова налетает шторм, - продолжил он после паузы. - Конечно, в этом году море притихло уж очень рано, можно было предположить, что это еще не конец... А с другой стороны, все указывало на то, что погода устоялась, даже рыба начала подходить к берегам - и тут такая беда! Так что, госпожа, винить здесь некого, кроме Всеобщего Врага, а с него какой спрос?
Камелеани поспешно сделала охранительный жест.
- Знаешь, - вдруг с неожиданной доверчивостью повернулась она к Линьялле, - на самом деле самое страшное для меня даже не это. Мужчины всегда гибли и будут гибнуть в море, на то мы и люди кораблей. А страшнее всего - то, что Ириль был у нашей матери любимым. Сколько себя помню, ему всегда сходило с рук то, что нам с Карсалем не сошло бы никогда. И теперь, когда его не стало... знаю, так нехорошо говорить, но мать словно не может простить, что его нету, а мы живем. Что бы мы ни сделали, все ей неладно. А уж когда узнала, что Карсаль собрался дать в приданое за мной корабль, который заложили для Ириля - тут нам совсем житья не стало. Так что мне сейчас хоть в Алмьяр, хоть к долгоживущим, хоть на Великий Полдень - лишь бы домой не возвращаться...
- Не горюйте, госпожа, - Линьялле утешительно коснулся ее плеча под белой полупрозрачной шалью. - Вот выйдете замуж за хорошего человека, и все ваши беды развеются, как дурной сон.
- Скажи, а этот Тайилу в самом деле так хорош, как уверяет Карсаль? - почти шепотом спросила Камелеани. - Я видела его только мельком, ничего не знаю, кроме внешности... Брат про него говорит такое, что заслушаешься - но ведь про того, кто тебе жизнь спас, и не положено говорить иначе!
- Я знаком с ним не так уж близко, - так же вполголоса отозвался Линьялле. - Он замкнутый, сдержанный человек, не думаю, что многие знают его лучше. Очень умен, крайне осторожен, однако если прижать его к стенке, способен на весьма решительные действия. Тот бой, когда вашего брата оглушило и Тайилу принял командование, я видел со стороны, сами понимаете, с "Истеанеры", - он вздохнул. - Но смею думать, столь идеально вывести корабль из-под пиратского обстрела не удалось бы и вашему отцу. Тайилу из тех, кто предпочтет сохранить свое, нежели нанести урон чужому. А в паре с вашим братом... о, такая пара в бою стоит иной эскадры!
Камелеани поморщилась. Она хотела услышать о своем будущем супруге немного другое, но не умела объяснить Линьялле, что именно.
В просвете меж парусов мелькнул силуэт в траурном темно-красном. Прозвучала команда, отнесенная в сторону ветром, но прекрасно расслышанная матросами, которые тут же кинулись к парусам. Корабль снова немного сменил курс, и Линьялле поспешно вскинул зонтик над головой собеседницы.
- Видите, там, впереди, в море вдается земля странной формы? - указал он в сторону правого борта. - Это мыс Дохлая Собака. Уж не знаю, кто и зачем дал ему такое название, но за ним кончаются меналийские берега и начинаются алмьярские. Значит, завтра к середине дня мы уже войдем в гавань Афрара.
Приблизительно половине моих френдов этот текст уже хорошо знаком. Но ведь существует еще и вторая половина, не так ли?
Некоторые пояснения перед тем, как вы начнете ЭТО читать:
1. Все это было написано в период с января по июнь 2007 года.
2. Текст очень сильно мюзикловый. Однако - и это ключевой момент!!! - на тот момент я еще не видела ни единой версии "Элизабет" и понятия не имела о театре Такарадзука!!! Наоборот, когда все это на меня свалилось, я была вынуждена прервать написание до тех пор, пока новое знание не устаканится у меня в голове и в символьных рядах. И лишь совсем недавно ощутила, что могу продолжать ЭТО дальше... увы, на тот момент мне уже было не на чем это делать.
3. Мир, в котором происходит действие, придуман от начала до конца. В 2006 г мною был закончен роман оттуда же - "Свита Мертвого бога". Поэтому некоторые реалии, разъясненные в этом романе, могут остаться для вас непонятными. Если что - спрашивайте, я отвечу.
ВОДОСБОР И КАМЕЛИЯ, или НЕТ ПОВЕСТИ БАНАЛЬНЕЕ НА СВЕТЕ
Пролог: Etre a la hauteur
"Перед рассветом в серебряном небе
зримы дороги ветров.
Плещет и плещет волна о ступени.
Холоден мокрый гранит.
Тихо, торжественно - мир в ожиданьи...
Чуть розовеет восток.
Крылья расправив, уносятся в небо
духи ночного дождя..."
Лазурная длиннохвостая бабочка опустилась на смуглую руку с длинными пальцами, уже взявшуюся за уголок страницы - и рука замерла в остановленном движении. Это умение застыть на полпути, давая налюбоваться изяществом прерванного жеста, было одним из тех свойств, за которые его столь высоко ценили.
Бабочка пошевелила усиками, переступила с лапки на лапку, щекоча кожу - красивая, словно эмалевая застежка с мелкими кристалликами, какие умеет делать лишь Белый Народ с далеких островов на юге... Жаль, что бабочка считается в Алмьяре исключительно женским символом, да и небесно-голубой, наряду с ярко-алым и изумрудно-зеленым, относится к цветам богини, не подобающим Черному Цветку.
Осторожно, боясь злоупотребить оказанным доверием, он переместил руку поближе к тарелке, на которой осталось еще пять или шесть виноградин, успевших чуть подпортиться и потому не сочтенных достойными. Видимо, привлеченная запахом сока, бабочка, не раскрывая лазурных крыльев, переползла на тарелку и закопошилась на ней.
Ну и правильно. Что толку тебе в моей руке, прелестное создание?
Он перевернул страницу.
"Вызывая огонь на себя,
Выбирал я судьбу - для себя.
Знать бы, что утечет, словно ливень сквозь пальцы,
Время выбора лишь за себя!
Выбирая любовь для себя,
Имена призывал - не любя.
Знать бы раньше, что будет тот день мною проклят,
Когда вплел в свою пряжу тебя!
Убивая твой свет - для себя,
Я опять выбирал за тебя...
О Атайнет благая, когда ты всесильна -
Научи меня жить, не губя!"
Старый добрый оль-Тессаи, один из лучших собеседников, какие только возможны... Почему все великие поэты, с которыми действительно нашлось бы, о чем поговорить, умерли за сто, а то и за двести лет до его рождения?
Впрочем, уже десять лет, с того самого момента, как открыл для себя возможность читать не ради уроков, а просто так, он откровенно предпочитал книги людям. У персонажей романов было замечательное качество - они не навязывали ему своего общества, и он мог следить за их судьбами, лишенный обязанности принимать в них участие. Стихи же привлекали тем, что, зацепив какой-то мыслью или образом, разматывали цепочку его собственных мыслей и ощущений - и, подхваченный этим потоком, он на недолгое время вообще забывал об окружающем мире с его неизбывной назойливостью.
Такие вечера одинокого покоя выпадали ему нечасто - сейчас, правда, чаще, чем раньше. Уже год или два его негласный статус был таков, что позволял отклонить почти любое приглашение, не утруждая себя объяснениями. Пусть госпожа Тиата думает, что он с госпожой Селисой, госпожа Селиса - что он с Тиатой или с молодой супругой бывшего наместника провинции Фаль-Отти, которая прибыла в столицу слишком недавно, чтобы ее имя отложилось в памяти... А он - здесь, на ступенях в сад, где тишину нарушает лишь пение цикад да шорох листьев, разлегся на теплом камне - и плевать хотел на всю знать Афрара, вместе взятую!..
Полакомившись виноградным соком, бабочка взмахнула крыльями, заставив затрепетать огонек масляной лампы, и полетела по своим делам, канув во тьму сада. Тьма и в самом деле сгустилась до полной непроглядности, лишь белые звезды душистого табака просвечивали сквозь нее, наполняя воздух своим чарующим ароматом.
Пожалуй, пора готовиться ко сну. Завтра с утра занятие с Тиу, а тот, кто перед ним прибегает к помощи зеленой склянки, сам себе худший недруг. Пользоваться тем, что носишь в волосах, надо уметь везде и всегда, а не только под воздействием бодрящего снадобья.
Он нехотя поднялся с мраморных ступеней, взял книгу и тарелку, отнес их в спальню и вернулся за лампой, на ходу потирая усталые глаза. На тыльной стороне ладони отпечатались отчетливые черные разводы. Ах да, он же перед ванной смыл краску весьма небрежно - Сайна звала очень настойчиво, уверяя, что пока он там возится, весь травяной настой выдохнется. Надо еще раз протереть веки перед тем, как отправляться в постель.
Поставив лампу на столик у дальней стены, сплошь заваленный безделушками и заставленный флаконами, он снял с полки маленькую фарфоровую чашечку, плеснул туда немного бледно-золотистого масла, затем добавил семь капель чего-то прозрачного из темного пузырька с притертой пробкой, размешал палочкой... И тут из-за легкого занавеса из деревянных бус, отделяющего спальню от гостиной, послышался перезвон колокольчиков на ножных браслетах. Еще секунда - и между свисающих нитей просунулась аккуратно причесанная головка Алги, самой младшей из его рабынь.
- Кажется, я велел не беспокоить меня до завтрашнего утра, - произнес он преувеличенно ровным тоном, в корне отсекающим малейшую возможность без разрешения вломиться в его жизнь.
- Светлый господин... к вам госпожа Селаэ и господин Золотой Левкой, - дрожа, выговорила Алга. В этом доме она была новенькой и еще не привыкла, что здесь надо сообщать суть дела сразу же, без обычного алмьярского цветистого многословия и ритуальной вежливости. Только это давало гарантию, что господин выслушает, а не пошлет тебя туда, где и стража с собаками не отыщет.
- А который час, они знают? - в его голосе промелькнула нотка хорошо знакомого раздражения. - Дружба дружбой, но всему есть свой предел!
- У них неприятность, светлый господин, - Алга сделала попытку почтительно склониться, отчего деревянные бусины на нитях занавеса звонко защелкали друг о друга.
- Она точно никак не может подождать до утра? - выдохнул он с досадой, уже смиряясь с неизбежным. Теперь, даже если выяснится, что неприятность все-таки может подождать, он уже сам не заснет без снотворного, гадая, что могло приключиться с его друзьями. - Ладно, проводи их в гостиную, я сейчас выйду.
Он бросил быстрый взгляд в зеркало, выругался и торопливо вытер краем шторы размазанную краску под левым глазом. Завтра надо будет потребовать, чтобы повесили новую, а эту бросили в стирку... Выхватил из хаоса на столике длинную темную ленту с блестками на концах, без гребня, одними пальцами, разобрал на три части распущенные волосы - боковые перекинул на грудь, а среднюю, самую большую, быстро перевязал лентой низко на затылке. Прическа "нои даль-эньяти" - "малая эньятская", извечное спасение, если причесываться некогда. Набросил поверх серебристой рубашки черную шелковую куртку почти без отделки, лишь с каймой из стразов по отложному вороту - штаны тоже черные, хоть и из другой ткани, сойдет.
В гостиную они вошли одновременно - он из спальни, Селаэ с Левкоем из передней. С первого же взгляда на них стало понятно, что помянутая неприятность, похоже, в самом деле была именно неприятностью, а не образным преувеличением, порой свойственным Селаэ. Ибо одета танцовщица была в тунику до колен и широкие штаны алмьярской зажиточной горожанки - а этот наряд считался у нее исключительно домашним, на людях она всегда одевалась как полноправный "черный цветок". Несколько мазков краски на ее губах и глазах тоже были в городском стиле и к тому же явно наносились второпях, а голову прикрывал большой газовый шарф.
В отличие от нее, Золотой Левкой был при полном параде, сверкая роскошным золотым шитьем на коричневой куртке. Вот только высокий "скорпионий хвост" на его голове несколько сполз набок, а с другой стороны выбилось несколько больше прядей, чем допускает изящная небрежность. На губах его, помимо контура "на игле", сохранились лишь следы золота по самым краям, как бывает к концу званого ужина, на котором ты и ел, и пил вдосталь. И, в довершение всего, в руках Левкой держал изрядных размеров глиняную бутыль с горлышком, залитым воском - именно в таких продается лучшее вино с южных отрогов Рассветного хребта.
- Зови Ланну-Тьордэ, Водосбор, - бросила Селаэ вместо приветствия. - Если спит, подними. Если уже умылась и расчесала волосы, плевать - она не "черный цветок", а вольноотпущенница. Пусть идет сюда, мы ей вкусного выпить дадим.
- Зачем вам Ланна? - обреченно вздохнул Водосбор. Селаэ была одним из крайне немногих людей, которые занимали хоть какое-то место в его душе, и спорить с ней он не мог, да обычно и не желал.
- Затем, что ты, как всегда, эту благодать только понюхаешь, а я завтра танцую Тень, мне много нельзя. Не надираться же Левкою в одиночку! А надраться ему, рискну утверждать, жизненно необходимо...
Женщины, посвященные Атайнет, не играют на сцене - у них другое предназначение. Если Демайн или Тенсе, срывающий восторженные аплодисменты публики - по определению "черный цветок", то Целлера или Аралита, которую он обнимает - отнюдь не жрица, а просто девушка из артистической касты, зачастую рожденная в рабстве и получившая свободу лишь вместе с первой значительной ролью. Прав на того, кто признается ей в любви на сцене, у нее не больше, чем у любой другой жительницы Алмьяра.
И лишь один путь, изощренный, как и все алмьярское, может даровать женщине право встать вровень с "черными цветами". Для этого всего лишь надо сыграть Снежного Лорда из "Лунной власти" - мужскую роль, изначально придуманную для женщины. Ибо "черный цветок" - мужчина, созданный для женщин, а значит, существо мужского пола не имеет права соблазнять его даже понарошку, повинуясь сюжету пьесы. Пусть даже в Алмьяре никогда не видели большого греха в однополой любви - для "черных цветов" у Атайнет совсем иные законы, чем для всех прочих.
Таких женщин немного - вдесятеро, а то и меньше, чем самих "черных цветов", - и к ним всегда присматриваются заранее. Далеко не каждой танцовщице можно доверить этого персонажа - одной не позволит фигура, другой характер... Зато если уж заветная роль сыграна, весь мир у твоих ног - ты имеешь право носить расшитую куртку "черного цветка", ты выбираешь для себя любые композиции из их репертуара и так же, как они, стоишь настолько выше простых смертных, насколько это вообще возможно. А еще ты играешь Смерть в "Демайне и Целлере", а также Тень в "Героине войны", ибо эти две роли тоже танцуют лишь женщины в данном статусе. И при этом, в отличие от мужчин, тебе вовсе не обязательно умирать в тридцать с небольшим лет - наоборот, уйдя со сцены, ты еще долго будешь наставницей для новых избранников Атайнет.
А то, что почти все женщины, кроме рабынь и жриц, начинают обходить тебя по большой дуге, боясь, как бы ты не потребовала от них того же, что и мужчины - такая, в сущности, малая плата за обретенные возможности! Тем более если ни их ласки, ни их пересуды никогда тебя не волновали...
Селаэ стала "черным цветком" в тот же год, что и Водосбор, хотя была старше на целых семь лет - что поделать, раньше двадцати получить роль Снежного Лорда нереально. Оба они были мастерами так называемых "танцев-историй" и ходили на занятия к одному наставнику. Очень быстро они осознали, что схожи не только репертуаром, но и характерами, и все, что показывает молодая женщина, юноша буквально выхватывает из воздуха. Уже через два года это привело к устойчивому партнерству как на сцене, так и в постели. С постелью, правда, не заладилось - оба были слишком холодны и прекрасно это осознавали, однако отношений это не испортило.
А еще через год, когда Водосбору исполнилось семнадцать, в Афрар из северного Эста'ара привезли диво дивное по имени Золотой Левкой. Услышав его в роли Демайна, столица ахнула - и вскоре северянин, бывший ровесником Водосбора, уже пел всех Юных Любовников "новой оперы", а Селаэ, которая в тот день играла Смерть, беззастенчиво украсила им свое ложе не только в спектакле.
Казалось бы, в этой ситуации Водосбор неизбежно должен был оказаться лишним - но ничуть не бывало. Во-первых, к Селаэ он был привязан в первую очередь головой, ценя ее как партнера по сцене, и лишь потом телом; во-вторых, у гостя с севера оказался настолько солнечный и дружелюбный характер, что Водосбор сблизился с ним почти помимо своей воли. Вообще-то дружба между двумя "черными цветами", если ни один из них не девушка, всегда считалась редким явлением - избранники богини ревнивы к чужой славе. Но Водосбор был танцором, а Левкой певцом, круг _почитательниц_ у них тоже не пересекался, так что делить им, кроме Селаэ, было абсолютно нечего - а Селаэ они поделили без труда.
Вот уже семь лет Водосбор не уставал благодарить Атайнет за то, что она послала ему этих двоих. Кроме них, у него имелась еще пара знакомых, к которым он относился с приязнью и с которыми считался - но друзьями, положа руку на сердце, мог назвать лишь Селаэ и Левкоя. Лишь они имели ключи от некоторых тайников его души - и лишь эти отношения не воспринимались им как обременительная обязанность.
В больших кубках из светло-синего стекла вино казалось зеленоватым. У Левкоя и Ланны - полные почти до краев, Селаэ же отлила из своего в маленькую ониксовую чарочку, которую Водосбор, ненавидевший состояние опьянения, держал лишь для того, чтобы пробовать приносимые друзьями "вкусности".
- Ну что, понеслись? - Ланна-Тьордэ вскинула кубок, расплывшись в улыбке до ушей. Сегодня она была накрашена скромнее, чем обычно - видно, вечером навещала отца или зачем-то выходила в город.
- Понеслись! - ответная улыбка Золотого Левкоя показалась Водосбору немного вымученной. Он и Ланна в несколько глотков опустошили кубки. Селаэ отпила из своего лишь самую малость - налитое ей предстояло растягивать на целый вечер. Водосбор тоже отхлебнул чуть-чуть из своей чарки и в который раз поразился тому, как несправедливо устроен мир. Ну почему жидкость с таким восхитительным ароматом и тонкими переливами вкуса, будучи выпита в должной мере, валит с ног так же верно, как и самое дрянное кабацкое пойло?!
- А теперь рассказывай, что у тебя за неприятность, - потребовал он, повернувшись к другу. - Если ко мне вламываются в столь поздний час, я имею право знать, по какой причине.
- Имеешь, конечно, - Левкой замялся. Водосбор даже не помнил, видел ли хоть когда-нибудь его таким оторопевшим. - Ну, в общем, был обычный прием у Ривани... ты же знаешь, ему я отказывать не вправе...
- Еще бы, - кивнул Водосбор. Именно лорд оль-Ривани, семь лет назад посланный с инспекцией в Эста'ар, обнаружил там Левкоя и перетащил его в столицу, преодолев упорное сопротивление тамошних храма и театра. С тех пор он считался официальным покровителем молодого певца, и покровительство это дорогого стоило.
- И там был его младший брат... Раньше я видел его всего раз или два, и то издалека - он служит в приграничном гарнизоне на северо-западе и почти не бывает в Афраре. И... покажите мне офицера из пограничья, который совсем не интересуется мальчиками...
- Не верю в таких, - снова кивнул Водосбор.
- В общем, я с самого начала видел, что он смотрит на меня как-то не так, но подумал - и пусть смотрит, не полный же он дурак, чтоб высказывать, что у него в голове... Но потом он то ли выпил столько, что у него плотину прорвало, то ли... даже не знаю. Сначала это были просто намеки издалека, чем дальше, тем двусмысленнее. Я пытался отвечать насмешками, надеялся заткнуть ему пасть, прежде чем он договорится до прямого оскорбления. Сам понимаешь, устроить скандал в доме Ривани - не самая лучшая благодарность за его заботу. Но тут его попытался унять еще кто-то из гостей, причем в очень резкой форме - не забывайся, их хранит закон, и все такое. А он на это - мол, потому закон и хранит, что они сами за себя постоять не способны. Так что я могу не беспокоиться - его ведет с мужчин, а можно ли считать мужчиной такого, как я, он не уверен. Пестиком в ступе шуровать, мол, дело нехитрое, а вот если я против него с настоящим клинком хоть три минуты продержусь, только тогда он поверит. Такое уже нельзя было оставлять без внимания. Я встал, хотел подойти к Ривани - пусть очертит круг, тогда я смогу вызвать его по всем правилам. А дальше... нас же учат работать на опережение, я хоть как первый его поцарапаю... И тут этот лев пустынь орет: "Куда?" - и _хватает_меня_за_руку!
- Ничего себе! - ахнула Селаэ. - Этого ты мне не сказал!
- Выше локтя или ниже? - уточнил Водосбор.
- В том-то и дело, что выше! - Золотой Левкой с размаху плеснул себе еще вина, пролив немного на льняную скатерть. - Правда, мы так стояли, что окружающим не разобрать было... Я оторопел на миг, потом вырвался, потянулся за стилетом, а он же у меня на ноге, а не в волосах - я ведь не танцор, - и стою я так неудобно... упустил несколько секунд... Тут подскочил сам Ривани и отвесил братцу такую оплеуху, что тот через столик с напитками вверх ногами перелетел. И кричит - благодари богиню, животное, что позволила коснуться его лишь ниже локтя, иначе ты уже валялся бы тут, как падаль! А я смотрю на Ривани и понимаю - он прекрасно знает, как было дело, но смерти брата тоже не желает. Значит, если сейчас я попытаюсь опровергнуть его слова своим клинком, то окажусь неблагодарной скотиной. А если не попытаюсь - я опозорен... и неужели никто из гостей в самом деле ничего не видел?
- Так почему он не вмешался раньше, если так дорожит жизнью своего родственничка? - холодно бросил Водосбор.
- Откуда я знаю?! - Левкой залпом опорожнил кубок. - Заболтался с гостями, не понял, насколько все серьезно... я что, мысли его могу прочесть? В общем, стою я, клинка не выхватив... минуту, другую - жду, когда кто-нибудь из гостей скажет, что не так все было. Никто не говорит. Один этот орел-гуляка под столом возится да бубнит, что брат с братом так поступать не должен. В конце концов я повернулся к Ривани и говорю ему отчетливо, чтоб все слышали - терпеть такое я не вправе, а доводить до кровопролития не хочу, так что позвольте откланяться. Тоже с намеком - все я понял, а вот понял ли ты? И вышел... никто меня не остановил... и сразу бегом к Селаэ.
- Иными словами, даже если гости ничего не разобрали, теперь есть человек, который знает, что может дотронуться до "черного цветка" и остаться в живых, - раздельно произнес Водосбор.
- Знает ли? - усомнилась Селаэ. - Вряд ли он сам понял, что натворил по пьяни. А когда проспится, думаю, Ривани постарается вбить ему в голову ту версию, которая устроит всех.
Золотой Левкой ничего не ответил - лишь умоляюще посмотрел на любовницу, словно в ее силах было сделать так, чтобы эти слова оказались правдой. Свет лампы золотил его кожу, светлую, как у многих выходцев с севера, плясал отблесками в удивительных глазах, словно сделанных из прозрачного светло-зеленого камня. На миг Водосбору почудилось, что глаза эти столь ярки из-за стоящих в них слез.
Достанься такая внешность ему самому, уж он-то без конца играл бы оттенком кожи, умело припудривая ее разными цветами в сочетании с цветом одежды. Но Водосбор родился в столице, и внешность его была классической алмьярской - золотисто-оливковая кожа, ночной ливень прямых волос и длинные почти черные глаза, в которых лишь на ярком свету проступала полупрозрачность дорогого раухтопаза. Самому же Левкою все эти ухищрения были просто ни к чему - их ему заменяло огромное, невероятное, неисчерпаемое обаяние, сияющая улыбка и подвижность черт. В отличие от Водосбора, он относился к "теплой" разновидности "черных цветов" - тех, что дарят себя людям без остатка и лишь расцветают от этого...
- Понимаю, что ты не мог поступить иначе, - наконец произнес Водосбор, неотрывно глядя на вино, плещущееся в кубке Селаэ. - Но я на твоем месте не терзался бы раздумьями, а перешагнул бы через стол и убил. В конце концов, закон есть закон. К тому же тебе простится даже такое пятно - а я из тех, кому не прощают ничего и никогда. Я просто обязан быть безупречным.
Tu dous te marier
- Твой отец клятвенно обещал твою сестру Ронсейлю эм Зарги! - повысила голос Атана.
- Клятвенно? - усмехнулся Карсаль. - Так-таки вытянул из-за пояса сатрил и поклялся сталью и кровью? Простите, маменька, не верю. Слишком ничтожный повод.
- Ты хочешь сказать, что твоя мать говорит неправду? - Атана приподнялась с подушки, на которой сидела, чтобы бросить яростный взгляд на сына, расхаживавшего по комнате туда-сюда.
- Я всего лишь хочу сказать, что теперь, когда отец и брат лежат на дне морском, старшим мужчиной в семье стал я, - Карсаль гибким движением опустился на ковер рядом с матерью. - Маменька, ну поймите же наконец, что этот брак ровным счетом ничего не даст ни клану, ни нам лично! Ронсейль - Онхо, как и мы сами, клановые связи достаточно прочны, чтобы не требовать дополнительного подтверждения. А вот заполучить в клан такого человека, как Тайилу...
- Значит, ты совершенно не думаешь о счастье Ками! - отрезала Атана. - Отдать ее какому-то голодранцу, у которого даже корабля своего нет! Одной древностью рода сыт не будешь! В то время как у Ронсейля роскошный дом не только на Итанке, но и на Сейя-ранга, а жемчужный промысел приносит ему такой доход, какого...
- Как раз о ее счастье я и подумал, когда мне в голову пришла эта идея! - перебил Карсаль. - И отдам я ее не голодранцу, а молодому капитану, который будет под стать ей на ложе и не оставит ее вдовой в расцвете сил! В то время как сын Ронсейля всего на пять лет моложе Ками, да и на его матери тот женился довольно поздно. Такой муж и ее сделает старой раньше срока!
Невольная виновница этого спора, девушка лет восемнадцати, словно отлитая из великолепной темной бронзы, ерзала на своей подушке чуть в отдалении, но не смела вмешаться. Как и мать, и Карсаль, она прекрасно знала, что никаких клятвенных обещаний эм Зарги ее отец не давал. Просто ему польстило, что подросшая дочь стала первой женщиной, на которую его старый товарищ обратил внимание после десяти лет верности умершей жене. С официальной помолвкой никто не торопился, хотя подразумевалось, что однажды она непременно состоится... А потом ужасный шторм, налетевший, когда море должно бы уже успокоиться после полосы весенних ненастий, разломил их "Литу Истеанеру" пополам, как гнилую скорлупу. Второй корабль охранения подобрал немногих уцелевших, но ни отца, ни второго из братьев, Ириля, среди них не оказалось.
Свадьбу Карсаля, подготовка к которой уже шла полным ходом, пришлось отложить до конца обязательного траура - год по отцу да еще полгода по брату. О ее же помолвке речь тем более не заводили... до сегодняшнего дня, когда она узнала, что на ее руку имеется еще один претендент - Тайилу эм Корат, молодой внеклановый аристократ с Итанки, который несколько раз бывал у них дома в числе прочих друзей Карсаля. Однако мать, услышав об этом, прямо-таки взвилась, и вот уже второй час они с Карсалем вели совершенно бесплодный спор...
- А ты сама чего хочешь, Анни? - вдруг обратился к ней брат. - Только не говори, что ради жемчуга готова остаток жизни воевать с пасынком и его родней по матери. Или не веришь, что Тайилу возьмет все, что вам нужно для счастья, своим клинком!
- Девушка в ее годы сама не знает, что для нее лучше! - вскинулась Атана. - Когда я шла замуж за твоего отца, никто не интересовался, чего хочу я! Я была в отцовской воле и даже помыслить не могла, чтоб ее нарушить!
- Ах, какие замечательные слова - "отцовская воля"! - с издевкой бросил Карсаль. - Прикрываясь волей умершего, можно не обращать внимания на волю живущего - и все ради того, чтобы сделать гадость собственной дочери. Раз меня когда-то не спросили, нечего и ее спрашивать, не заслужила! Я вас правильно понял, маменька?
- Я отказываюсь разговаривать с тобой в таком тоне! - Атана величественно откинулась на подушки. - Даже став старшим мужчиной в семье, сын не имеет права так обращаться к своей матери!
- Что ж, если вам перестал нравиться мой тон, значит, крыть вам больше нечем, - Карсаль выпрямился. - Только не рассчитывайте, что все переиграете, едва мой парус скроется за горизонтом. Зная вашу деятельную натуру, я возьму Камелеани с собой в первый же поход, и до окончания траура она будет жить в нашем алмьярском доме, где вы не сможете тянуть из нее жилы.
"Видите, я все рассчитал", - хотел добавить он, но в последний момент сдержался, решив, что не стоит злить мать еще больше.
- Эти торговцы с Западного предела ради прибыли готовы на все! - Камелеани отставила в сторону зонтик от солнца и переместилась в тень паруса, которая после выполненного маневра снова накрыла изрядную часть палубы. Впрочем, здесь, у передней мачты, какой-то кусок тени имелся при любом курсе корабля - не то что у средней и задней, оснащенных косыми парусами. - Хочешь выйти раньше срока - ради всего святого, иди без конвоя! Какое право они имеют указывать клановой аристократии, которая защищает их же деньги?
- И имеет в этих деньгах немалую долю, - сдержанно возразил Линьялле. Он был всего на год старше очаровательной пассажирки "Литы Ансиэлир", и каждый раз, сменившись с дежурства, не упускал случая слегка пофлиртовать с нею. В иной ситуации ему, простому корабельному офицеру из незначительной семьи, вряд ли довелось бы хоть словом перекинуться с внучатой племянницей главы клана Онхо. Но сейчас, помимо всего прочего, он был одним из тех, кому удалось спастись после гибели "Литы Истеанеры", и общая скорбь по отцу Камелеани на время убрала все преграды меж ними. О да, разумеется, ее врата не раскроются перед ним никогда - такие вообще часто приходят к брачному алтарю нетронутыми. К чему постельная наука и подтверждение плодовитости той, чья цена и так запредельна? Но поболтать-то можно всегда, за бойкий язык руки не рубят, как гласит пословица анатао...
- Старики говорят, так случается время от времени - десять, двенадцать дней затишья, кажется, что ненастья больше не будет, и вдруг снова налетает шторм, - продолжил он после паузы. - Конечно, в этом году море притихло уж очень рано, можно было предположить, что это еще не конец... А с другой стороны, все указывало на то, что погода устоялась, даже рыба начала подходить к берегам - и тут такая беда! Так что, госпожа, винить здесь некого, кроме Всеобщего Врага, а с него какой спрос?
Камелеани поспешно сделала охранительный жест.
- Знаешь, - вдруг с неожиданной доверчивостью повернулась она к Линьялле, - на самом деле самое страшное для меня даже не это. Мужчины всегда гибли и будут гибнуть в море, на то мы и люди кораблей. А страшнее всего - то, что Ириль был у нашей матери любимым. Сколько себя помню, ему всегда сходило с рук то, что нам с Карсалем не сошло бы никогда. И теперь, когда его не стало... знаю, так нехорошо говорить, но мать словно не может простить, что его нету, а мы живем. Что бы мы ни сделали, все ей неладно. А уж когда узнала, что Карсаль собрался дать в приданое за мной корабль, который заложили для Ириля - тут нам совсем житья не стало. Так что мне сейчас хоть в Алмьяр, хоть к долгоживущим, хоть на Великий Полдень - лишь бы домой не возвращаться...
- Не горюйте, госпожа, - Линьялле утешительно коснулся ее плеча под белой полупрозрачной шалью. - Вот выйдете замуж за хорошего человека, и все ваши беды развеются, как дурной сон.
- Скажи, а этот Тайилу в самом деле так хорош, как уверяет Карсаль? - почти шепотом спросила Камелеани. - Я видела его только мельком, ничего не знаю, кроме внешности... Брат про него говорит такое, что заслушаешься - но ведь про того, кто тебе жизнь спас, и не положено говорить иначе!
- Я знаком с ним не так уж близко, - так же вполголоса отозвался Линьялле. - Он замкнутый, сдержанный человек, не думаю, что многие знают его лучше. Очень умен, крайне осторожен, однако если прижать его к стенке, способен на весьма решительные действия. Тот бой, когда вашего брата оглушило и Тайилу принял командование, я видел со стороны, сами понимаете, с "Истеанеры", - он вздохнул. - Но смею думать, столь идеально вывести корабль из-под пиратского обстрела не удалось бы и вашему отцу. Тайилу из тех, кто предпочтет сохранить свое, нежели нанести урон чужому. А в паре с вашим братом... о, такая пара в бою стоит иной эскадры!
Камелеани поморщилась. Она хотела услышать о своем будущем супруге немного другое, но не умела объяснить Линьялле, что именно.
В просвете меж парусов мелькнул силуэт в траурном темно-красном. Прозвучала команда, отнесенная в сторону ветром, но прекрасно расслышанная матросами, которые тут же кинулись к парусам. Корабль снова немного сменил курс, и Линьялле поспешно вскинул зонтик над головой собеседницы.
- Видите, там, впереди, в море вдается земля странной формы? - указал он в сторону правого борта. - Это мыс Дохлая Собака. Уж не знаю, кто и зачем дал ему такое название, но за ним кончаются меналийские берега и начинаются алмьярские. Значит, завтра к середине дня мы уже войдем в гавань Афрара.