Все, конечно же помнят довлатовский чемодан, тем паче, по скромным признаниям некоторых, знакомство в Довлатовым произошло тогда, когда было черед знакомиться с Флобером. Намедни, я была в гостях у одной очень занимательной семьи.
В этой семье мама папа, дочка и сынок, все живут под одной крышей, все очень любят друг друга, но почему-то наотрез отказываеются примать факт необходимости личного пространства каждого из членов семьи. Ну так бывает бывает в больших семьях, и это почти нормально. Я могла бы бесконечно долго рассказывать об этой семье, об их привычках, об их смешных претензиях друг к другу, о том, как они жалеют и поддерживают друг друга, о прозвищах, коими они величают друг друга, и прозвища эти, такие смешные, нежные, обидные, задают тон беседе. Но сейчас не об этом.
Почтенная мать этого семейства, которая к слову, дева по гороскопу, хранит все семейные документы в таком специальном чемодане - портфеле, знаете такие жесткие маленькие чемоданчики, в похожих еще носят какую-то опасную штуку за президентами? Этот чемодан имеет кучу резиночек внутри, в которые можно вложить сортированные документы. "Тут у нас метрики, тут свидетельства о рождении наших многочисленных детей, тут папин военный билет, тут документы на недвижимость - о, могло бы их быть и поболе, а вот и мой заграничный паспорт, 84 года выпуска, со сведенной печатью о поменянной валюте. Боже, неужели мы жили в это время...", растирая запястие левой, приговаривает мама этого семейства, шуруя в чемодане.
В 1944 году, молодой по нынешнем меркам, а по тому военному времени да по состоянию души уже совсем старик, медицинский работник Герш, а точнее попросту пленный и пробывший в концентрационном лагере Белжец врач Герш, топает в воротам гетто, дабы воссоединиться со своей женой и зачать в самое ближайшее время девочку, что впоследствии родит ту самую почтенную мать семейства, которая сидит и перебирает документы в чемодане.
А в 1944 году, может быть вот таким же осенним днем как сегодня, Герш идет к воротам гетто, и сердце его ухает, и душа уходит в пятки, в правой руке он несет тот самый чемодан, и там тоже лежат документы и кое-что из медицинских инстументов, но главное, уууух, подумать страшно, среди инстументов спрятаны украшения его матери. Мать его, конечно уже давно мертва, старухи не оставались в живых после зачисток в местечках. А алмазы тянут, тянут руку вниз. Ну как кто обыщет, ну как найдут!
А кроме материных камней в металле, среди скальпелей и щипцов притаился крест. Обычный такой крест польского католического священника, надо полагать, с распятием. Крест этот явно с криминальным душком, и веет, так и веет он него войной, унижением, страданиями. И вот Герш несет этот чемодан, а он, чем ближе охранный пост, тем тяжелее. Несет и что-то, видимо думает. О том, какая она жизнь, вне гетто.
Потом много разного. Кончилась война, дочка Герша, та самая, которую он еще не зачал, пока шел со своим чемоданом, будет носить октябрятскую звездочку, а потом и отчество возьмет себе другое, звучное, русское. И союз советских, и странные планы поехать в странную страну Ганну. А потом появится и другая девочка, и хлебнет разного, и странного прошлого, которого почему-то надо бояться и молчать о нем, и тот самый паспорт, опять же, со сведенной печатью о вымененной валюте... И все это время крест лежал в чемодане, ну и сам чемодан тоже лежал, не мешал никому. Алмазы из того чемодана давно разбрелись по свету, оно и понятно, семья большая, голодная, алмазы общие. И только крест никто не трогал, да сам чемодан, как негласный чехол, сюртук той стародавней истории с крестом.
А вот теперь, гляди-ка, нашлось применение и ему, чемодану грешному.
Не означает ли это, что всему, абсолютно всему в этом мире есть назначение? И нужно лишь дождаться своего часа.