(no subject)
Еще одна статейка на "заявленные" темы.
Про шервудских аутло, видимо, напишу отдельно, ибо нарыл еще вкуссного материала, а в одну статью не влезет :(
*картинки увеличиваются по щелчку*
Итак, АНГЛИЙСКИЕ БРОДЯГИ
«И если в городе ночью появится какой-нибудь незнакомец и если кто-нибудь его заподозрит, должно его немедленно арестовать и отвести к шерифу, и держать под стражей, пока все не разъяснится. И если кто заподозрит другого в грабеже, убийстве или краже, будь то днем и ночью, то должен немедленно кликнуть стражу, чтобы этого человека арестовали. Если кто не подчинится аресту, следует объявить его в розыск, и стража должна искать его по городу и по близлежащим городам и деревням, пока наконец преступника не схватят и не предъявят шерифу».
ЛЕКАРИ, ШАРЛАТАНЫ, МЕНЕСТРЕЛИ, МУЗЫКАНТЫ, ШУТЫ
Самыми популярными среди бродяг, разумеется, были те, кто веселил народ, - и те, кто приносил пользу окружающим. В эту категорию входили лекари, которые предлагали людям универсальные лекарства от всех болезней, поистине бесчисленные в Средние века. Такие люди бродили по стране, буквально торгуя здоровьем. По воскресным и праздничным дням они ставили свой лоток на деревенском выгоне или на рыночной площади, раскладывали лекарства и начинали зазывать покупателей.
Вдохновенные истории, рассказы о чудесах, похвальба «благородным происхождением», заверения в безграничной преданности общественному благу, показное бескорыстие… «Мои добрые друзья, - говорил один из таких бродячих целителей, - я не из тех бедных проповедников и лекарей, которые стоят на церковной паперти в убогих дырявых плащах, носят с собой мешки и сумки и раскладывают свое имущество на земле. Знайте, что я служу у знатной дамы, которая зовется мадам Трот из Салерно - уши у нее такие огромные, что служат ей платком, а седые брови спускаются до плеч. Знайте, что она - мудрейшая в мире. Она посылает слуг в чужие земли и страны и велит готовить целебные мази из внутренностей диких зверей, а затем лечить ими тех, кто хвор телом… Когда я уходил от нее, она заставила меня поклясться всеми святыми, что я дам вам неподдельное лекарство от глистов, если вам угодно будет меня выслушать. Если вам что-нибудь нужно, подходите и покупайте, а если вам ничего не надо, ступайте мимо».
В Англии бродячие лекари пользовались той же репутацией, что и в Европе; популярные песенки и сатиры всегда изображали их завсегдатаями таверн и близкими друзьями городского «дна». Чтобы понять, что представляли собой их рецепты, нужно знать, какова в принципе была официальная медицина, защищаемая королевскими статутами. Так, Джон Гэдсден, придворный врач, лечил больных оспой, заворачивая их в красную ткань; таким образом он пользовал даже наследника престола. Но, как бы то ни было, закон четко разграничивал лицензированных медиков и дорожных шарлатанов. Официальный врач пользовался поддержкой сверху и имел прочную репутацию, а потому мог давать своим пациентам даже самые странные снадобья; такие врачи, как правило, обучались в университетах и обладали значительным авторитетом. Бродячим же лекарям, в отличие от лицензированных врачей, зачастую недоставало авторитета, чтобы пациент добровольно согласился проглотить жука, натереться смесью из толченых тараканов или съесть сваренную в молоке голову летучей мыши.
В сельской местности самозваный знахарь, как и большинство бродяг, почти неизбежно должен был скрываться от властей; но настоящие неприятности подстерегали его, если он пытался публично рекламировать свои зелья в городе. Некто Роджер Клерк был обвинен в шарлатанстве, поскольку пытался вылечить женщину, прилепив ей на грудь кусочек «целебного» пергамента. Беднягу посадили в колодки, предварительно провезя через весь город, с оглашением, задом наперед на лошади без седла, с «целебными» пергаментами и ступкой на шее.
Несомненно, красноречие, разговорчивость, дар убеждения, показная щедрость, убеждающий тон и веселость шарлатанов-лекарей привлекали толпу на ярмарках и праздниках. Так, на популярную Гусиную ярмарку в Ноттингеме самозваные эскулапы собирались в огромном количестве.
Подробно писать о менестрелях и прочих развлекателях не буду, расскажу лишь кое-что интересное.
Менестрели исполняли long ballads - нечто среднее между стихотворным романом, рассказом и песней; это не привычная нам (через Маршака :)), относительно короткая, баллада XVI-XVII вв., с рефренами и припевом, а повествование, зачастую очень длинное, разделенное на несколько «глав». В таком виде бытовали ранние баллады о Робин Гуде, а также французская эпическая поэзия, перелицованная на английский лад и подогнанная под английское стихосложение. Даже бродячие, никому не служившие музыканты, редко уходили из замков, не получив подарков в виде плащей, подбитых мехом одежд, еды и денег, и средневековые моралисты зачастую сожалели, что подобная щедрость изливается на недостойных фигляров, а не на «менестрелей Господа» - бедняков, которые побираются под окнами. «Священники и рыцари привечают менестрелей и приглашают их на пиры, хотя мне кажется, что более подобает богатым приглашать за стол бедняков…»
Излюбленными инструментами бродячих музыкантов конца XII - начал XIII вв. был вьель (нечто вроде скрипки), требовавший изрядного умения; с ним соперничал тамбурин, на котором можно было выучиться играть за короткий срок, и музыканты «старой школы» сетовали на современные вкусы. Также играли на арфах, лютнях, волынках, ротах (маленькая арфа) и т.д.
На этот момент официальной гильдии «королевских менестрелей» еще не существовало, и всякий волен был добывать себе пропитание при помощи своих музыкальных и певческих талантов, не опасаясь штрафа. Впрочем, у властей были поводы присматривать за бродячими певцами и музыкантами; если «официальным» менестрелям знатных особ они нередко попустительствовали, то изрядно опасались тех, кто, странствуя, распевал песни сатирического и политического содержания. Под таким соусом нередко, особенно в XIV в., провозглашались призывы к восстанию; сатирические песенки, хорошо известные простонародью, подстрекали недовольных, и парламент, первоначально приравнявший уличных певцов к обыкновенным бродягам, в конце концов вынужден был признать, что менестрели бывают опаснее грабителей…
О! Правда нынче правит суд,
Ее царицею зовут,
И отлучен от власти плут.
Закон - наш путеводный свет,
А кривда не плетет тенет,
Благоразумьем жизнь полна,
Повсюду мир, раздора нет,
И в небе - сырная луна.
Король всегда за тех, кто прав,
Живет лишь Господом прелат,
За Правду в бой стремится граф,
Священник беден, чист и свят,
В церквях царят покой и лад;
От мира отрешась сполна,
Монахи свары не чинят,
И в небе - сырная луна.
Купцов нажива не влечет,
И ростовщичеству - каюк,
Отныне чуждый странных мод,
Стал женский пол нам верный друг.
Нет больше нерадивых слуг -
Отринув праздность, дотемна
В трудах, не покладая рук.
И в небе - сырная луна.
Отсюда изгнано навек
Все то, что Господа гневит.
Разумен каждый человек,
У женщин смирный, кроткий вид,
С мужьями кончена война,
И речь насмешкой не язвит.
И в небе - сырная луна.
Церковный суд карает грех,
Превыше благ мирских - Господь,
И правосудие - для всех.
Без взятки кривду побороть,
Поставить выше дух, чем плоть -
Да будет взыскана вина!
Судья не станет вздор молоть.
И в небе - сырная луна.
Здесь справедлив шерифский суд,
Не обдирает бедняков.
Присяжным взяток не несут,
Невинный избежит оков,
В суде свидетели не врут -
Прошли былые времена!
Жить честно - благородный труд.
И в небе - сырная луна.
Здесь песен гадких не слыхать,
Спасает душу стар и млад.
И не одну лишь только знать -
Всех менестрели веселят.
Сойдясь на праздник, станут в ряд,
И бойко зазвенит струна.
Кто унывал - тот станет рад.
И в небе - сырная луна.
Кроме музыкантов, на ярмарках и в замках выступали шуты, чьи безыскусные грубые трюки потешали зрителей. Впрочем, какими бы малопристойными ни были эти шутки, они неизменно пользовались популярностью - там, где появлялись шуты и мимы, начиналось буйное веселье. Благочестивые люди предостерегали современников от слушания фривольных песенок, намекая, что они оставляют в сознании такие образы и идеи, от которых трудно впоследствии отделаться. «Знал я одного человека, который на Рождество услышал одну из таких постыдных песенок. Непристойные вещи, о которых в ней пелось, произвели на него такое впечатление, что он никак не мог избавиться от этих образов либо изгнать их совершенно из ума. Потому он впал в глубокую меланхолию, которая в конце концов привела его к смерти».
Женщины, состоявшие в бродячих труппах, нередко исполняли акробатический «танец Саломеи»; известно, что одна из таких танцовщиц, некая «Катерина из Венеции», получила за свое представление шесть фунтов тринадцать шиллингов и четыре пенса.
Неудивительно, что общественное мнение, в лице строгих моралистов, должно было заклеймить шутов, заодно с менестрелями: «Эти пьяные, вульгарные паразиты наводнили страну… они поют непристойные, мерзостные песни в тавернах, трактирах, на постоялых дворах и прочих местах публичных сборищ… Их жизнь подобна их песням. В каждом городе, городке и деревне полно таких менестрелей, которые играют и пляшут, прославляя дьявола; благочестивых среди них так мало, что и вовсе не сыскать».
ГОНЦЫ, БРОДЯЧИЕ ТОРГОВЦЫ И КОРОБЕЙНИКИ
Слухи и сплетни, наводнявшие страну, зачастую разносились гонцами и курьерами, которые представляли собой единственный эквивалент современной почты. Они состояли на службе у аббатов, епископов, дворян, шерифов и, конечно, короля. Разумеется, их услуги были доступны не каждому; беднякам приходилось ждать оказии, а богатым было достаточно позвать гонца и передать ему устное поручение или письмо (написанное под диктовку писцом на листе пергамента и запечатанное личной печатью). В начале XIII в. в распоряжении короля находились двенадцать специальных гонцов, которые сопутствовали ему повсюду в ожидании приказа и получали жалование - три пенса в день «командировочных» (плюс четыре шиллинга восемь пенсов в год на покупку обуви, которая, несомненно, быстро изнашивалась).
Курьеры и гонцы помимо писем переносили множество самых странных посылок - подарки прекрасным дамам, всевозможные предметы роскоши… Некий управляющий по имени Дью де Берри послал своего человека сначала в Шотландию, а затем во Францию за борзыми, которые особенно понравились его лорду. А король мог приказать гонцам разнести части тела четвертованного преступника по крупнейшим городам, для устрашения жителей.
Гонцы путешествовали быстрее всех - они отлично ездили верхом и ловко умели выпутываться из затруднений на дорогах и в трактирах. Горе тому, кто пытался их задержать; такого человека непременно привлекали к суду и крупно штрафовали - особенно если он был повинен в задержке королевского гонца. Гонец королевы Елизаветы, заключенный в тюрьму констеблем Роксбурского замка, не задумываясь потребовал выплаты десяти тысяч фунтов стерлингов в пользу казны и двух тысяч самому себе - в качестве моральной компенсации.
Три пенса в день были относительно скудной платой; зато тот, кому посчастливилось доставить знатной особе весть о счастливых событиях, мог получить неожиданно большое вознаграждение.
КОРОБЕЙНИКИ И ТОРГОВЦЫ
Странниками, сочетавшими в себе расчетливость купцов и бесстрашие курьеров, были бродячие коробейники, наводнявшие в Средние века дороги Англии. По большей части, их преуспеяние зависело от умения красно говорить и завлекать покупателей - а как привлечь зевак, если не шутками и прибаутками? Они придавали интерес старым, полинялым, зачастую поломанным вещицам, помогали скрывать очевидные дефекты. Коробейники всегда были бойки и остры на язык; какова бы ни была мера их честности, в средневековой Англии они оставались в ладах с законом. Пускай местные власти по итогам разных инцидентов зачастую приравнивали их к бродягам, но, по крайней мере, коробейники могли с полным правом утверждать, что против них не издано ни одного официального парламентского эдикта - вплоть до эпохи Эдуарда VI.
А до тех пор они свободно бродили по дорогам, снабжая всякой мелочью, в первую очередь, деревенских жителей. Предметы домашнего обихода расходились по стране точно так же, как слухи, новости, песни и известия. В мешках бродячих коробейников лежали нижние рубашки, шапки, перчатки, дудки и свистульки, кошельки, пояса, столовые ножи, оловянная посуда - и так далее… Торговали они и всякой съестной мелочью вразнос.
Вишни, вишни,
Спелые вишни,
Фунт за пенни,
Для Лиззи и Дженни!
Большие, как сливы,
Сладки, красивы,
Подходи-налетай!
А вот посуда,
Тарелки, блюда!
Вот репка крепка! Горох стручистый!
А вот метелки, чтоб было чисто!
К столу капуста,
Жуй до хруста.
Бери с тележки!
Грызи орешки!
(а это, обратите внимание, книгоноша :)
ИЗГНАННИКИ, БРОДЯЧИЕ ПОДЕНЩИКИ, БЕГЛЫЕ КРЕПОСТНЫЕ
Шуты и музыканты собирали толпы зрителей на улицах и во дворах замков; бродячие коробейники промышляли на ярмарках и рынках. Что касается изгнанников, стоявших вне закона, то эти бедолаги предпочитали нехоженые тропы и лесные чащобы - тем более что Англия представляла собой практически один сплошной лес, почти такой же, что и во времена римского владычества, и этот лес тщательно охранялся именем короля. Чаща давала приют разбойникам и тем, кто бежал от суда. В представлении простых людей «вольная жизнь», которую вели смельчаки, была неизменно окрашена сочувствием - поэтому Гервард, Фалк фиц Уоррен и Робин Гуд были столь популярны. Спасаясь от погони, человек неизбежно уходил в леса - там было проще спрятаться, и вдобавок он не утрачивал связи с родственниками. Жить в лесу было ничуть не хуже, чем бежать за границу. В лесной глуши находили себе приют грабители, мятежники, разбойники, браконьеры, впавшие в немилость рыцари, неудачливые воры, попавшиеся на краже имущества дороже чем на шиллинг… Человек, испугавшийся суда, в лесу зачастую становился профессиональным грабителем.
Однако, помимо преступников, в лесах укрывались и разнообразные бродяги без статуса аутло - в первую очередь, беглые сервы. Виллан, покинувший свой манор без специального разрешения, мог вернуться к прежней жизни, лишь сдавшись на милость господина, либо - что было зачастую безопаснее - проведя год и один день в «вольном городе». В таком случае он становился свободным человеком, и узы, связывавшие его с конкретной землей, считались расторгнутыми. Но если беглый предпочитал бродяжничать, его могли схватить, как только он показывался на своей земле. «Если виллан убежал и через несколько лет вернулся домой, где был схвачен, то арестовавший его бейлиф не нарушает закон. Виллан может бродяжничать шесть, семь лет или даже больше, но если в конце концов он возвращается к своему очагу, его должно схватить, поскольку он не перестал быть законной собственностью своего господина. По возвращении он оказывается в тех же условиях, что и до побега».
Многие, разумеется, бежали в надежде на лучшие заработки и пытались выдавать себя за свободных поденщиков. Впрочем, мало кому удавалось скрыть свое прошлое; боясь оказаться в колодках и попасть к прежнему господину, такие рабочие при малейшем подозрении бежали, переселялись в другое графство и окончательно делались бродягами. Другие, недовольные своим лордом, покидали родные деревни лишь затем, чтобы немедленно превратиться в опасных преступников, без крова и приюта. Третьи же, неспособные или просто нежелающие работать, делались нищими либо промышляли случайным воровством. «Огромное количество помянутых бродячих поденщиков становятся опасными грабителями, и их грабежи и злодейства умножаются с каждым днем. Нужно воспретить оказывать им какую-либо помощь; нужно сажать их в колодки или отправлять в ближайшую тюрьму, а затем отсылать на родину… эти бесстыдные нищие, с мешками на плечах, ходят и клянчат у дверей, хотя могли бы, при желании, заработать хлеба и пива трудом. Как правило, они знают ремесла, но предпочитают не работать».
«Судья Уильям ле Сэвидж схватил двух мужчин, пришедших неизвестно откуда, и одну женщину и заточил их в тюрьму и держал там, пока один из мужчин не умер, а другой не лишился ноги. Женщина тоже лишилась ступни из-за грязи и заражения. Затем они предстали перед судом и были допрошены; когда же выяснилось, что они не причастны ни к какому грабежу или иному злодеянию, им позволено было уйти восвояси».
Впрочем, ни колодки, ни тюрьмы не уменьшили количество беглых крестьян, которым надоело быть буквально прикованными к земле. Многие пользовались любым способом, чтобы покинуть родные края - иногда под предлогом паломничества. Они отправлялись в путь с посохом пилигрима… и более не возвращались, несмотря даже на то, что каждому серву надлежало заручиться письменным разрешением, если он намеревался покинуть пределы своего манора (и уж тем более выйти за границы графства).
Власти старались сократить число нищих; иногда их вынуждали навечно поселиться в том городе, где они были обнаружены, или насильственно отсылали на родину, с запретом покидать пределы родного округа. В той же категории зачастую оказывались бродячие школяры - из-за пристрастия к попрошайничеству и мелкому воровству. Местные власти равняли их с нищими и сажали в колодки, за неимением соответствующих писем от университетского начальства, дарующих школяру разрешение просить милостыню в период вакаций…
Про шервудских аутло, видимо, напишу отдельно, ибо нарыл еще вкуссного материала, а в одну статью не влезет :(
*картинки увеличиваются по щелчку*
Итак, АНГЛИЙСКИЕ БРОДЯГИ
«И если в городе ночью появится какой-нибудь незнакомец и если кто-нибудь его заподозрит, должно его немедленно арестовать и отвести к шерифу, и держать под стражей, пока все не разъяснится. И если кто заподозрит другого в грабеже, убийстве или краже, будь то днем и ночью, то должен немедленно кликнуть стражу, чтобы этого человека арестовали. Если кто не подчинится аресту, следует объявить его в розыск, и стража должна искать его по городу и по близлежащим городам и деревням, пока наконец преступника не схватят и не предъявят шерифу».
ЛЕКАРИ, ШАРЛАТАНЫ, МЕНЕСТРЕЛИ, МУЗЫКАНТЫ, ШУТЫ
Самыми популярными среди бродяг, разумеется, были те, кто веселил народ, - и те, кто приносил пользу окружающим. В эту категорию входили лекари, которые предлагали людям универсальные лекарства от всех болезней, поистине бесчисленные в Средние века. Такие люди бродили по стране, буквально торгуя здоровьем. По воскресным и праздничным дням они ставили свой лоток на деревенском выгоне или на рыночной площади, раскладывали лекарства и начинали зазывать покупателей.
Вдохновенные истории, рассказы о чудесах, похвальба «благородным происхождением», заверения в безграничной преданности общественному благу, показное бескорыстие… «Мои добрые друзья, - говорил один из таких бродячих целителей, - я не из тех бедных проповедников и лекарей, которые стоят на церковной паперти в убогих дырявых плащах, носят с собой мешки и сумки и раскладывают свое имущество на земле. Знайте, что я служу у знатной дамы, которая зовется мадам Трот из Салерно - уши у нее такие огромные, что служат ей платком, а седые брови спускаются до плеч. Знайте, что она - мудрейшая в мире. Она посылает слуг в чужие земли и страны и велит готовить целебные мази из внутренностей диких зверей, а затем лечить ими тех, кто хвор телом… Когда я уходил от нее, она заставила меня поклясться всеми святыми, что я дам вам неподдельное лекарство от глистов, если вам угодно будет меня выслушать. Если вам что-нибудь нужно, подходите и покупайте, а если вам ничего не надо, ступайте мимо».
В Англии бродячие лекари пользовались той же репутацией, что и в Европе; популярные песенки и сатиры всегда изображали их завсегдатаями таверн и близкими друзьями городского «дна». Чтобы понять, что представляли собой их рецепты, нужно знать, какова в принципе была официальная медицина, защищаемая королевскими статутами. Так, Джон Гэдсден, придворный врач, лечил больных оспой, заворачивая их в красную ткань; таким образом он пользовал даже наследника престола. Но, как бы то ни было, закон четко разграничивал лицензированных медиков и дорожных шарлатанов. Официальный врач пользовался поддержкой сверху и имел прочную репутацию, а потому мог давать своим пациентам даже самые странные снадобья; такие врачи, как правило, обучались в университетах и обладали значительным авторитетом. Бродячим же лекарям, в отличие от лицензированных врачей, зачастую недоставало авторитета, чтобы пациент добровольно согласился проглотить жука, натереться смесью из толченых тараканов или съесть сваренную в молоке голову летучей мыши.
В сельской местности самозваный знахарь, как и большинство бродяг, почти неизбежно должен был скрываться от властей; но настоящие неприятности подстерегали его, если он пытался публично рекламировать свои зелья в городе. Некто Роджер Клерк был обвинен в шарлатанстве, поскольку пытался вылечить женщину, прилепив ей на грудь кусочек «целебного» пергамента. Беднягу посадили в колодки, предварительно провезя через весь город, с оглашением, задом наперед на лошади без седла, с «целебными» пергаментами и ступкой на шее.
Несомненно, красноречие, разговорчивость, дар убеждения, показная щедрость, убеждающий тон и веселость шарлатанов-лекарей привлекали толпу на ярмарках и праздниках. Так, на популярную Гусиную ярмарку в Ноттингеме самозваные эскулапы собирались в огромном количестве.
Подробно писать о менестрелях и прочих развлекателях не буду, расскажу лишь кое-что интересное.
Менестрели исполняли long ballads - нечто среднее между стихотворным романом, рассказом и песней; это не привычная нам (через Маршака :)), относительно короткая, баллада XVI-XVII вв., с рефренами и припевом, а повествование, зачастую очень длинное, разделенное на несколько «глав». В таком виде бытовали ранние баллады о Робин Гуде, а также французская эпическая поэзия, перелицованная на английский лад и подогнанная под английское стихосложение. Даже бродячие, никому не служившие музыканты, редко уходили из замков, не получив подарков в виде плащей, подбитых мехом одежд, еды и денег, и средневековые моралисты зачастую сожалели, что подобная щедрость изливается на недостойных фигляров, а не на «менестрелей Господа» - бедняков, которые побираются под окнами. «Священники и рыцари привечают менестрелей и приглашают их на пиры, хотя мне кажется, что более подобает богатым приглашать за стол бедняков…»
Излюбленными инструментами бродячих музыкантов конца XII - начал XIII вв. был вьель (нечто вроде скрипки), требовавший изрядного умения; с ним соперничал тамбурин, на котором можно было выучиться играть за короткий срок, и музыканты «старой школы» сетовали на современные вкусы. Также играли на арфах, лютнях, волынках, ротах (маленькая арфа) и т.д.
На этот момент официальной гильдии «королевских менестрелей» еще не существовало, и всякий волен был добывать себе пропитание при помощи своих музыкальных и певческих талантов, не опасаясь штрафа. Впрочем, у властей были поводы присматривать за бродячими певцами и музыкантами; если «официальным» менестрелям знатных особ они нередко попустительствовали, то изрядно опасались тех, кто, странствуя, распевал песни сатирического и политического содержания. Под таким соусом нередко, особенно в XIV в., провозглашались призывы к восстанию; сатирические песенки, хорошо известные простонародью, подстрекали недовольных, и парламент, первоначально приравнявший уличных певцов к обыкновенным бродягам, в конце концов вынужден был признать, что менестрели бывают опаснее грабителей…
О! Правда нынче правит суд,
Ее царицею зовут,
И отлучен от власти плут.
Закон - наш путеводный свет,
А кривда не плетет тенет,
Благоразумьем жизнь полна,
Повсюду мир, раздора нет,
И в небе - сырная луна.
Король всегда за тех, кто прав,
Живет лишь Господом прелат,
За Правду в бой стремится граф,
Священник беден, чист и свят,
В церквях царят покой и лад;
От мира отрешась сполна,
Монахи свары не чинят,
И в небе - сырная луна.
Купцов нажива не влечет,
И ростовщичеству - каюк,
Отныне чуждый странных мод,
Стал женский пол нам верный друг.
Нет больше нерадивых слуг -
Отринув праздность, дотемна
В трудах, не покладая рук.
И в небе - сырная луна.
Отсюда изгнано навек
Все то, что Господа гневит.
Разумен каждый человек,
У женщин смирный, кроткий вид,
С мужьями кончена война,
И речь насмешкой не язвит.
И в небе - сырная луна.
Церковный суд карает грех,
Превыше благ мирских - Господь,
И правосудие - для всех.
Без взятки кривду побороть,
Поставить выше дух, чем плоть -
Да будет взыскана вина!
Судья не станет вздор молоть.
И в небе - сырная луна.
Здесь справедлив шерифский суд,
Не обдирает бедняков.
Присяжным взяток не несут,
Невинный избежит оков,
В суде свидетели не врут -
Прошли былые времена!
Жить честно - благородный труд.
И в небе - сырная луна.
Здесь песен гадких не слыхать,
Спасает душу стар и млад.
И не одну лишь только знать -
Всех менестрели веселят.
Сойдясь на праздник, станут в ряд,
И бойко зазвенит струна.
Кто унывал - тот станет рад.
И в небе - сырная луна.
Кроме музыкантов, на ярмарках и в замках выступали шуты, чьи безыскусные грубые трюки потешали зрителей. Впрочем, какими бы малопристойными ни были эти шутки, они неизменно пользовались популярностью - там, где появлялись шуты и мимы, начиналось буйное веселье. Благочестивые люди предостерегали современников от слушания фривольных песенок, намекая, что они оставляют в сознании такие образы и идеи, от которых трудно впоследствии отделаться. «Знал я одного человека, который на Рождество услышал одну из таких постыдных песенок. Непристойные вещи, о которых в ней пелось, произвели на него такое впечатление, что он никак не мог избавиться от этих образов либо изгнать их совершенно из ума. Потому он впал в глубокую меланхолию, которая в конце концов привела его к смерти».
Женщины, состоявшие в бродячих труппах, нередко исполняли акробатический «танец Саломеи»; известно, что одна из таких танцовщиц, некая «Катерина из Венеции», получила за свое представление шесть фунтов тринадцать шиллингов и четыре пенса.
Неудивительно, что общественное мнение, в лице строгих моралистов, должно было заклеймить шутов, заодно с менестрелями: «Эти пьяные, вульгарные паразиты наводнили страну… они поют непристойные, мерзостные песни в тавернах, трактирах, на постоялых дворах и прочих местах публичных сборищ… Их жизнь подобна их песням. В каждом городе, городке и деревне полно таких менестрелей, которые играют и пляшут, прославляя дьявола; благочестивых среди них так мало, что и вовсе не сыскать».
ГОНЦЫ, БРОДЯЧИЕ ТОРГОВЦЫ И КОРОБЕЙНИКИ
Слухи и сплетни, наводнявшие страну, зачастую разносились гонцами и курьерами, которые представляли собой единственный эквивалент современной почты. Они состояли на службе у аббатов, епископов, дворян, шерифов и, конечно, короля. Разумеется, их услуги были доступны не каждому; беднякам приходилось ждать оказии, а богатым было достаточно позвать гонца и передать ему устное поручение или письмо (написанное под диктовку писцом на листе пергамента и запечатанное личной печатью). В начале XIII в. в распоряжении короля находились двенадцать специальных гонцов, которые сопутствовали ему повсюду в ожидании приказа и получали жалование - три пенса в день «командировочных» (плюс четыре шиллинга восемь пенсов в год на покупку обуви, которая, несомненно, быстро изнашивалась).
Курьеры и гонцы помимо писем переносили множество самых странных посылок - подарки прекрасным дамам, всевозможные предметы роскоши… Некий управляющий по имени Дью де Берри послал своего человека сначала в Шотландию, а затем во Францию за борзыми, которые особенно понравились его лорду. А король мог приказать гонцам разнести части тела четвертованного преступника по крупнейшим городам, для устрашения жителей.
Гонцы путешествовали быстрее всех - они отлично ездили верхом и ловко умели выпутываться из затруднений на дорогах и в трактирах. Горе тому, кто пытался их задержать; такого человека непременно привлекали к суду и крупно штрафовали - особенно если он был повинен в задержке королевского гонца. Гонец королевы Елизаветы, заключенный в тюрьму констеблем Роксбурского замка, не задумываясь потребовал выплаты десяти тысяч фунтов стерлингов в пользу казны и двух тысяч самому себе - в качестве моральной компенсации.
Три пенса в день были относительно скудной платой; зато тот, кому посчастливилось доставить знатной особе весть о счастливых событиях, мог получить неожиданно большое вознаграждение.
КОРОБЕЙНИКИ И ТОРГОВЦЫ
Странниками, сочетавшими в себе расчетливость купцов и бесстрашие курьеров, были бродячие коробейники, наводнявшие в Средние века дороги Англии. По большей части, их преуспеяние зависело от умения красно говорить и завлекать покупателей - а как привлечь зевак, если не шутками и прибаутками? Они придавали интерес старым, полинялым, зачастую поломанным вещицам, помогали скрывать очевидные дефекты. Коробейники всегда были бойки и остры на язык; какова бы ни была мера их честности, в средневековой Англии они оставались в ладах с законом. Пускай местные власти по итогам разных инцидентов зачастую приравнивали их к бродягам, но, по крайней мере, коробейники могли с полным правом утверждать, что против них не издано ни одного официального парламентского эдикта - вплоть до эпохи Эдуарда VI.
А до тех пор они свободно бродили по дорогам, снабжая всякой мелочью, в первую очередь, деревенских жителей. Предметы домашнего обихода расходились по стране точно так же, как слухи, новости, песни и известия. В мешках бродячих коробейников лежали нижние рубашки, шапки, перчатки, дудки и свистульки, кошельки, пояса, столовые ножи, оловянная посуда - и так далее… Торговали они и всякой съестной мелочью вразнос.
Вишни, вишни,
Спелые вишни,
Фунт за пенни,
Для Лиззи и Дженни!
Большие, как сливы,
Сладки, красивы,
Подходи-налетай!
А вот посуда,
Тарелки, блюда!
Вот репка крепка! Горох стручистый!
А вот метелки, чтоб было чисто!
К столу капуста,
Жуй до хруста.
Бери с тележки!
Грызи орешки!
(а это, обратите внимание, книгоноша :)
ИЗГНАННИКИ, БРОДЯЧИЕ ПОДЕНЩИКИ, БЕГЛЫЕ КРЕПОСТНЫЕ
Шуты и музыканты собирали толпы зрителей на улицах и во дворах замков; бродячие коробейники промышляли на ярмарках и рынках. Что касается изгнанников, стоявших вне закона, то эти бедолаги предпочитали нехоженые тропы и лесные чащобы - тем более что Англия представляла собой практически один сплошной лес, почти такой же, что и во времена римского владычества, и этот лес тщательно охранялся именем короля. Чаща давала приют разбойникам и тем, кто бежал от суда. В представлении простых людей «вольная жизнь», которую вели смельчаки, была неизменно окрашена сочувствием - поэтому Гервард, Фалк фиц Уоррен и Робин Гуд были столь популярны. Спасаясь от погони, человек неизбежно уходил в леса - там было проще спрятаться, и вдобавок он не утрачивал связи с родственниками. Жить в лесу было ничуть не хуже, чем бежать за границу. В лесной глуши находили себе приют грабители, мятежники, разбойники, браконьеры, впавшие в немилость рыцари, неудачливые воры, попавшиеся на краже имущества дороже чем на шиллинг… Человек, испугавшийся суда, в лесу зачастую становился профессиональным грабителем.
Однако, помимо преступников, в лесах укрывались и разнообразные бродяги без статуса аутло - в первую очередь, беглые сервы. Виллан, покинувший свой манор без специального разрешения, мог вернуться к прежней жизни, лишь сдавшись на милость господина, либо - что было зачастую безопаснее - проведя год и один день в «вольном городе». В таком случае он становился свободным человеком, и узы, связывавшие его с конкретной землей, считались расторгнутыми. Но если беглый предпочитал бродяжничать, его могли схватить, как только он показывался на своей земле. «Если виллан убежал и через несколько лет вернулся домой, где был схвачен, то арестовавший его бейлиф не нарушает закон. Виллан может бродяжничать шесть, семь лет или даже больше, но если в конце концов он возвращается к своему очагу, его должно схватить, поскольку он не перестал быть законной собственностью своего господина. По возвращении он оказывается в тех же условиях, что и до побега».
Многие, разумеется, бежали в надежде на лучшие заработки и пытались выдавать себя за свободных поденщиков. Впрочем, мало кому удавалось скрыть свое прошлое; боясь оказаться в колодках и попасть к прежнему господину, такие рабочие при малейшем подозрении бежали, переселялись в другое графство и окончательно делались бродягами. Другие, недовольные своим лордом, покидали родные деревни лишь затем, чтобы немедленно превратиться в опасных преступников, без крова и приюта. Третьи же, неспособные или просто нежелающие работать, делались нищими либо промышляли случайным воровством. «Огромное количество помянутых бродячих поденщиков становятся опасными грабителями, и их грабежи и злодейства умножаются с каждым днем. Нужно воспретить оказывать им какую-либо помощь; нужно сажать их в колодки или отправлять в ближайшую тюрьму, а затем отсылать на родину… эти бесстыдные нищие, с мешками на плечах, ходят и клянчат у дверей, хотя могли бы, при желании, заработать хлеба и пива трудом. Как правило, они знают ремесла, но предпочитают не работать».
«Судья Уильям ле Сэвидж схватил двух мужчин, пришедших неизвестно откуда, и одну женщину и заточил их в тюрьму и держал там, пока один из мужчин не умер, а другой не лишился ноги. Женщина тоже лишилась ступни из-за грязи и заражения. Затем они предстали перед судом и были допрошены; когда же выяснилось, что они не причастны ни к какому грабежу или иному злодеянию, им позволено было уйти восвояси».
Впрочем, ни колодки, ни тюрьмы не уменьшили количество беглых крестьян, которым надоело быть буквально прикованными к земле. Многие пользовались любым способом, чтобы покинуть родные края - иногда под предлогом паломничества. Они отправлялись в путь с посохом пилигрима… и более не возвращались, несмотря даже на то, что каждому серву надлежало заручиться письменным разрешением, если он намеревался покинуть пределы своего манора (и уж тем более выйти за границы графства).
Власти старались сократить число нищих; иногда их вынуждали навечно поселиться в том городе, где они были обнаружены, или насильственно отсылали на родину, с запретом покидать пределы родного округа. В той же категории зачастую оказывались бродячие школяры - из-за пристрастия к попрошайничеству и мелкому воровству. Местные власти равняли их с нищими и сажали в колодки, за неимением соответствующих писем от университетского начальства, дарующих школяру разрешение просить милостыню в период вакаций…