О-да даче
В одном из русских журналов прочитала статью о Марине Шаховой и её «Дачниках». Цикл передач этот я, к сожалению, благополучно пропустила, но в утешение ожидается книга «Гости съезжались на дачу», которая должна выйти в ноябре, как раз ближе к моему следующему приезду. Так вот, там было несколько строк, открывающихся вопросом - «что для Вас дача». Журнальный ответ я дословно уже не помню, но и не беда, напишу свой.
Дача - это вечноголодные карпики в пруду, нагретые солнцем плитки дорожек, заготовка варенья на радость осам, послеобеденная дрема всех членов семьи в разных укромных местах, душистые розы, таинственный лесной полумрак, детская возня в тени валдайской сосны, дровница за сараем, малина-ежевика-земляника, тиканье часов в тишине дома, глиняные горшочки на печке, подсолнухи в поле, парное козье молоко, тенистый сад, яблони, заглядывающие в окна, книжные полки, чаепития в беседке, тихие и умиротворенные вечера и безмятежный сон звездными ночами.
Дача - это поэзия обыденной жизни и способ выражения любви к природе.
А что дача для вас?
Зимой с космических спутников ясно видно, насколько своеобразно окружение больших городов России. Сразу за кольцом спальных районов в лоскутное одеяло пригородных сёл, полей и лесов вклиниваются огромные вытянутые острова совершенно особого ландшафта: на тысячах небольших густо заросших участках стоят занесённые снегом безжизненные дома и домики. Редкий дымок увидишь тут в январе. Эта местность начнёт понемногу заселяться лишь с возвратом тепла. С мая по сентябрь жизнь будет кипеть здесь вовсю, потом начнётся её осеннее угасание, и к первому снегу опять воцарится безлюдье.
В России никому не надо объяснять, что речь идёт о дачах. Особенно много, бесконечно много дач вокруг Москвы. Двенадцать главных и десять второстепенных направлений, расходящихся от столицы, унизаны крупными и мелкими бусинами дачных посёлков. Даже тем, кто никогда не бывал в Москве, знакомы их названия: Переделкино, Барвиха, Абрамцево, Николина Гора, Жуковка, Мураново, Пахра… Знакомы по изящной словесности, мемуарам, фильмам.
Подобной, совершенно особой - и притом исполинской - инфраструктуры нет больше нигде в мире. Нет таких мегаполисов, половина населения которых переселялась бы на лето за город.
Дачная жизнь появилась в России ещё и потому, что её жители имели больше всех досуга в христианском мире. В Российской империи конца XIX века нерабочими были 98 дней в году, тогда как, скажем, в Австро-Венгрии - 53. Европа и Америка вплоть до I мировой войны отдыхали мало. Отдых не входил в программу жизни. Воскресенье посвящалось церкви и домашним делам, отпуск был ещё в диковину. Отдыхал тонкий слой богатых бездельников. На появление в России массовой дачной жизни в столь далёкие времена можно смотреть и как на опережающий социальный прорыв, и как на пример того, насколько народу опасно расслабляться до построения основ изобилия. Верны обе точки зрения.
Дача стала непременной частью советского идеала жизни. Это была неосознанная замена многому из того, что отняли большевики, прежде всего, двум фундаментальным вещам: возможности видеть мир и возможности побыть наедине с собой. Дача полагалась всей миллионноголовой номенклатуре. Сословно-цеховой подход породил дачные посёлки писателей, учёных, художников, журналистов.
Иногда мне хочется составить дачную антологию в нескольких томах. Среди прочего, туда попадёт стихотворение "Генеральская дача" Николая Заболоцкого и повесть Андрея Битова "Дачная местность". "Вилла в окрестностях Парижа", усилиями наших соотечественников из рассказа Тэффи "Летом", становится "дачей в окрестностях Тамбова". Пытаясь воспроизвести дачную жизнь в чуждых ей странах своего нового обитания, русские эмигранты 1920-х годов были уверены, что стараются ради детей (считалось, что дети умрут, если их не "вывезти" на лето), хотя подсознательно старались ради самих себя. За самообманом стояла попытка вернуть утраченное счастье, отнятую родину.
Когда приходят холода, начинаешь понимать, почему наши классики писали "Зимние заметки о летних впечатлениях". С растущей нежностью вспоминается июльская жара, лесная малина, возня детей и собак в тёплой траве, и глаза бы не глядели на мокрый снег за окном.
Особенно сладостными, кажется мне, должны быть дачные воспоминания человека, который всего однажды пожил на даче с начала сезона и до самого его конца, пожил в своё удовольствие, никем и ничем не подгоняемый, но больше уже никогда в жизни не смог повторить дивного опыта. Впечатления разных лет не будут наслаиваться, вытесняя друг друга, они сохранятся в его душе как одна чистая и прекрасная мелодия, слегка грустнеющая к своему концу.
Разве можно забыть эти долгие летние дни, когда солнце норовит разбудить в половине пятого утра, забыть яростные ночные грозы, то, как пахнет в начале июня жасмин, и как вскоре его начинает теснить запах липы, забыть особое восприятие прочитанного в плетёном кресле или гамаке, поздние беседы, гитару и хохот на веранде, прогулки с прекрасной соседкой к озеру и по грибы?
В "Оксфордском русско-английском словаре" слово дача переводится как dacha. Если бы авторы словаря чувствовали, что даче соответствует, скажем, summer cottage, country house или holiday lodge, они бы так и написали. Но чувствовали, что не соответствует. И "Русско-французский словарь" того же мнения: дача - это datcha, а зимняя дача - это datcha que l'on peut chauffer.
Одна из самых больших драгоценностей русской судьбы - детство, проведённое на даче. Моя знакомая Надя Дмитриева (державинский адресат - её предок) росла в Песках, самом дальнем среди известных подмосковных дачных посёлков. Он дальше даже знаменитых своей отдалённостью Вербилок и Рузы. Это 101-й километр. Основателю Песков (старожилы спорят о том, кто это был) запрещено было жить хотя бы на метр ближе к Москве.
В 1934-м здесь возникла дачная колония художников. Среди её обитателей много известных имён: Лентулов, Куприн, Бялыницкий-Бируля, Лансере, Герасимов, Дейнека, Бакшеев, Рындин, Белашова, Пименов. Дети об их известности не ведали. Это были просто живущие в поселке старички, знакомые родителей. Детям хватало своих забот: удрать на Москву-реку, устроить засаду деревенским, поймать мышь и принести ее лисёнку, живущему у Комаровых, а вечером на чердаке у Глебовых слушать продолжение бесконечного рассказа про черную руку мертвеца.
Обихоженные дети, вспоминает Надя, завидовали сыновьям графика Т., которых выпускали в мае, а собирали перед сентябрем, и они носились по посёлку босые, чёрные, счастливые, орали по-тарзаньи с каких-то деревьев и ныряли в запретных местах. Что же до художника Комарова, он иллюстрировал учебники зоологии, и половина его натурщиков жила прямо у него на участке - кто в клетке, кто вольноотпущенником.
У каждого народа свой способ воскрешения утерянного рая. Дача - это русский способ.