Суд над Борисом Мироновым. ПРОКУРОРА ПЕРЕКОСИЛО ОТ НОВОЙ ЗВЕЗДЫ НА ПОГОНАХ
Странные случаются порой усмешки, а может быть, даже ухмылки судьбы, которая сводит в одной точке взаимоисключающие события и людей, противоположных в устремлениях. Не далее как 16-го ноября, когда в Басманном суде шло очередное заседание по делу экс-министра печати Бориса Миронова, которого судят за книгу «Битва с игом иудейским», обличающую геноцид русского народа в проклятые 90-е, в тот же самый суд привезли другого экс-министра - главу Минэкономразвития Алексея Улюкаева, соратника и подельника Гайдара и Чубайса, виновных именно в геноциде 90-х и в разорении страны. И пока толпы журналистов осаждали подъезд суда, давились в коридорах, пламенея желанием увидеть взятого с поличным министра-взяточника Улюкаева, горячо обсуждая «виноват - не виноват», перетирая детали и слухи сенсационного дела, в соседнем зале того же суда слушалось уголовное дело экс-министра печати Бориса Миронова, вскрывшего в своей книге гайдаро-чубайсовско-улюкаевский механизм грабежа России. Только вот от этого дела пресса огородилась глухой стеной молчания, словно в рот воды набрала все эти месяцы долгого процесса Бориса Миронова, словно не замечая, как нагло и беззаконно попирается свобода слова в Басманном суде. А ведь процесс экс-министра печати кровно самой прессы касается, потому что здесь и сейчас судят само право на мнение и убеждение, право думать и писать, право мыслить. Но почему-то для сегодняшней прессы предпочтительнее дешевые сенсации с арестом взяточников из высших эшелонов власти, хотя опыт последних лет, вспомните того же Сердюкова, показал каким пшиком сунутой в холодную воду головни, плевком в Закон и в лицо народа, заканчиваются эти сенсации. Мы же продолжим освещать то, что в Басманном суде делается тайком и втихомолку, избегая света юпитеров и телевизионных камер - расправу над умным, честным и мужественным словом писателя Бориса Миронова.
Допросы всех свидетелей защиты просто невозможно описать одномоментно, поэтому, чтобы не перегрузить читателя множеством свидетельских показаний, единодушно отрицающих наличие призывов к насилию и экстремистским действиям в книге Бориса Миронова «Битва с игом иудейским», обращусь сегодня к одному из тех свидетелей, чья судьба удивительным образом перекликается с судьбой подсудимого писателя.
Виктор Васильевич Бурдюг, член Союза писателей, вошел в зал до боли знакомого ему Басманного суда, глянул на памятный судебный пьедестал. Ничего не изменилось! Ничего не изменилось с тех давних пор, когда его, Виктора Бурдюга, высококвалифицированного опытного инженера, строившего ядерные объекты по всей стране и за рубежом, судили и осудили здесь на целых четыре года, на долгих 1 460 тяжких каторжных сибирских лагерных дней и ночей за … издание и распространение Евангелия, Молитвослова и Псалтири. Да-да, именно в этих стенах в 1982 году получил свой срок и отправился его отбывать в лютую морозом Восточную Сибирь человек, вся вина которого состояла в издании Священного Писания, которое буквально через три года после вынесенного ему приговора стало издаваться повсеместно и распространяться миллионными тиражами. Однако Бурдюга не освободили досрочно, нет! Наша судебная репрессивная машина назад никогда не сдаёт. Виктор Васильевич отсидел полный срок, от звонка до звонка, так и не поняв своей вины. Сегодня он широко известный поэт, лауреат многих литературных премий, в том числе имени Грибоедова, Рубцова. Стихотворный сборник его признан лучшей поэтической книгой года.
Послушаем допрос писателя Виктора Бурдюга, который он, наверняка, воспринимал с горьким сопереживанием за неизменившуюся ни на йоту судебную российскую систему.
Допрос начал подсудимый: «Виктор Васильевич, вы - литератор, поэт и прекрасный стилист, тонко чувствующий слово, можете охарактеризовать книгу «Битва с игом иудейским»? О чем она для вас?».
Бурдюг неторопливо, взвешенно: «Для меня это историко-публицистический отклик на 90-е годы, которые были открытым геноцидом нашей страны. Это болезненная тема для многих людей. Я создавал ядерный щит державы, и на моих глазах все это рассыпалось».
Подсудимый писатель: «Вас, поэтов, часто сравнивают с порохом. Какие чувства и мысли вызвала у вас эта книга, она вас не взорвала?».
Бурдюг, однако, на вспыхнувший порох совсем не похож, продолжает говорить ровным, спокойным, уверенным голосом: «Да нет, при чём тут порох. Вы аналитически систематизировали все, что в 90-е происходило в стране. В книге в систему приведены те самые «смутные времена».
Обвиняемый не отходит от прежде заданного вопроса: «Чего больше Вы получили от моей книги: эмоций или знаний?».
Виктор Бурдюг: «Ну, когда снова переживаешь то, что происходило на твоих глазах, эмоциональный окрас от этого, конечно же, есть».
Подсудимый заостряет вопрос: «Читая анализ случившегося в России и с Россией в те годы, кто больше вызывает у вас возмущения: русские или евреи, на ком вины больше в произошедшем?».
Бурдюг судит по-русски справедливо: «Вина лежит на всех одинаково. Однако активное участие в этих процессах лиц еврейской национальности стало для многих основанием считать, что они это и делали. Но это никак не снимает вины и с русских, и с других народов России».
Борис Миронов уточняет: «Моя книга возбуждает негативное отношение к евреям в целом?».
Свидетель отрицательно качает головой: «К евреям в целом - нет. Это же извечный вопрос - об отношениях русских и евреев. Приведу цитату: «Евреи и русские так часто заводят друг друга, они так слаженно шагают через мосты противоречий, что неизбежно возникает резонанс в их отношениях». Это сказал еврейский писатель. В нашей истории множество таких примеров. Петр Первый, к примеру, называл евреев чумой, и в то же время в его окружении был еврей Шафиров».
Подсудимый Борис Миронов не отступает от затронутой им темы, да это всем присутствующим в зале уже и понятно почему, потому что именно эти вопросы лежат в обосновании предъявленного ему обвинения: «Вращаясь в писательской среде, где традиционно много евреев, после прочтения моей книги Вы изменили свое отношение к коллегам еврейской национальности?».
Бурдюг не может скрыть улыбки, она у него удивительно добрая, лучистая: «Ну что вы, конечно же нет. Круг моих приятелей этим не определяется».
А Борис Миронов не забывает о главном - сопоставлять оценки свидетелей с выводами судебных экспертов, на которые ссылается обвинение: «Есть ли в книге «Битва с игом иудейским» конкретные призывы или конкретное побуждение к национальному восстанию?».
Бурдюг искренне удивлён самой постановкой такого вопроса: «Тут нет и малейшего повода говорить о каких бы то ни было призывах. Это ваша, писателя, аналитика, точка зрения, которая касается 90-х годов, когда рушили все, чем мы жили. Да, здесь много эмоций, но это, повторяю, ваша точка зрения, когда вы искали причину и хоть какой-то выход из создавшегося положения. Ведь основная часть книги и это значится в тексте, и даже даты есть, написана именно в те годы».
Борис Миронов уточняет: «Может быть, Вы, как писатель, между строк уловили скрытый призыв?».
Бурдюг оспаривает и это: «В книге много чего: и боль, и сострадание, и крик души, и даже отчаяние, которое вы тогда переживали, ища хоть какой-то выход из катастрофы, вот только призывов там точно нет».
Борис Миронов задаёт вопрос, что называется в лоб: «У вас возникло желание поучаствовать в национальном восстании, за призывы к которому меня судят?».
Бурдюг по-прежнему чуть улыбаясь: «Нет. События 93-го года можно считать восстанием. Я в нем принимал участие. Но это было задолго до вашей книги, и к этому меня подтолкнула не книга, а реальная картина, которую я наблюдал перед событиями».
Подсудимый писатель от обвинительного заключения не отходит ни на шаг: «Может после прочтения моей книги у Вас возникла нетерпимость к Конституционному строю Российской Федерации?».
Бывший политзэк Бурдюг цену таким обвинениям знает: «Мой жизненный опыт достаточен, чтобы иметь собственную точку зрения. Менять Конституционный строй - это неприемлемо».
Борис Миронов обращается к «больному» вопросу процесса: «Вас не покоробило слово «жид» в моей книге? Есть ли по-вашему мнению различия между евреем и жидом?».
Бурдюг вопрос «больным» не считает: «Нет, не покоробило. Хочу по этому поводу привести в пример Новый Завет. В одной и той же главке Евангелия употребляются сразу три слова - евреи, иудеи и жиды. И как здесь проводятся различия - неизвестно. Другой пример. В повести Чехова «Степь», где два брата разговаривают, и один говорит другому: «Варламов - он русский, но он жид. Потому что вся его жизнь заключена в накопительстве». Чехов ответил на этот вопрос очень точно».
Последний вопрос подсудимого писателя: «Как вы оцениваете лозунг «Русский, помоги русскому!»? В нем есть призыв не помогать другим народам?».
Бурдюг категоричен и здесь: «Нет, конечно. К тому же русский мир - это не только русские по крови, это и Даль, и Левитан, и Циолковский…».
Адвокат Николай Курьянович тоже не страшится острых вопросов: «Виктор Васильевич, считаете ли вы, что в названии книги «Битва с игом иудейским» есть призыв к подрыву Конституционного строя Российской Федерации?».
В голосе свидетеля впервые слышны нотки раздражения: «Да при чём тут Конституционный строй! Миронов его вовсе не касается. И в книге у него не одни евреи. И русских имён полно, тот же Черномырдин, и азербайджанских, и грузинских, да много кого. Конечно, де-факто лица еврейской национальности играли в 90-е годы главенствующую грабительскую роль. Об этом прямо тогда во весь голос заявил Эдуард Тополь, известный, авторитетный писатель, еврей по национальности, который так прямо и заявил со страниц многомиллионной газеты «Аргументы и факты», что впервые за тысячу лет евреи в России получили реальную власть, и эта власть имеет одну длинную еврейскую фамилию Березовскогусинскосмоленскоходорковский. И при чём тут Конституционный строй? В Конституции ни одной фамилии вообще не прописано».
Слово для допроса переходит к прокурору Рыбаку. Кстати, мы совершенно забыли упомянуть передислокацию сил на процессе: прокурора Князева, этого Альхена в голубом мундире, хорошо бритые щечки которого всегда горели румянцем смущения, стыдливости, застенчивости и конфуза от постоянной лжи, вновь сменили на Рыбака, успевшего словить за это время на погоны хоть и малюсенькую, а всё же третью звёздочку. Теперь он то и дело косил самодовольным глазом на обсаженный звездами погон. Но вместо благодарности к подсудимому - не могли же не учесть при возвышении Рыбака усердие и рвение в процессе Бориса Миронова, - у свежевыпеченного старшего лейтенанта юстиции к подсудимому по-прежнему лишь чувство голимой неприязни. Именно этим дышали его вопросы к свидетелю защиты: «Вы сказали, что автор различает евреев и жидов. В чем различие, если автор называет евреев жидами?».
Бурдюг улыбается привычной для него «непонятливости» обвинителя, пропустившего мимо ушей все его прежние ответы, но терпеливо растолковывает: «Не всех евреев Миронов называет жидами, а лишь ту узкую прослойку, которая разрушала и грабила страну, поносила русских на телевидении, в прессе».
Государственный обвинитель Рыбак не выслушивает ответы, он больше слушает свои вопросы, которыми, безусловно, гордится. Ведь он, двадцати с куцым хвостиком лет отроду, всего-то старший лейтенант, не без надменности вступил в полемику с маститым писателем и, заметьте, не писатель задаёт ему вопросы, а он ДОПРАШИВАЕТ писателя: «Что вы можете сказать о названии статьи «О необходимости национального восстания»? А также о фразах «Не стреляться - стрелять», «Надо стремиться к ружейным пирамидам»?
Виктор Бурдюг, который, конечно, помнил, как точно такие же необразованные прокуроры допрашивали его в 1982 году, здесь же в Басманном суде, и самоуверенно вопрошали о том, как он докатился до издания антисоветской литературы в форме Евангелия и Молитвослова, терпеливо разъясняет очередному впавшему в запретительный раж гособвинителю, не замечающему, в силу скудости знаний, что история с запретами книг очень быстро вернулась на круги своя: «Вы сейчас говорите вещи, вынутые из контекста. В любом случае это мнение автора, это его реакция в то время на тот беспредел, который творился в стране. Он же писатель, и потому переживает за происходящее более остро, чем обычный человек. Так у нас вся русская литература может быть признана экстремистской, потому что в ней боль за происходящее и критика пороков общества. А уж Федора Достоевского просто сгноить надо было, если по вашим меркам его судить».
Упоминание имени великого писателя не произвело на прокурора Рыбака ни малейшего впечатления, в школе он, похоже, его не проходил.
Мы же с содроганием задумались над тем, по какому роковому кругу соскальзывает в пропасть запретов мысли и убеждений наша правоохранительная система. Ведь даже Евангелие, Коран и Талмуд находятся вне обвинений в экстремизме только благодаря специальному указу Президента. А остальные тексты - ату их, трави, грызи, запрещай. Так постепенно дойдем до запретов Достоевского, который обличал жидовское торгашество, Толстого, который клеймил современную ему власть, Горького, который был буревестником революции…Список можно продолжать бесконечно.
Не могу не коснуться одной роковой закономерности в традициях советско-российского государственного обвинения. С 1982 года, когда инженера Бурдюга судили за издание Молитвослова и Евангелия, минуло 35 лет. Бывшие тогда молодыми прокуроры, следователи и судьи, что «обтяпали» его дело, сегодня стали маститыми и заслуженными, кто-то уже получает внушительную пенсию, кто-то надзирает за правосудием, кто-то продолжает судить и засуживать людей. За Бурдюга не ответил ни один из них. А все нововылупившиеся прокуроры и судьи, пока молодые и зеленые, на примере своих старших товарищей хорошо знают, что не ответят и они - не ответят за кривосудие, не настигнет их кара за беззаконие. Однако, Бог не Тришка, у него своя книжка. Поживем - увидим.
Таисия Трофимова P.S. Суд над Борисом Мироновым продолжится в Басманном суде Москвы 24 ноября в 14-00.
Допросы всех свидетелей защиты просто невозможно описать одномоментно, поэтому, чтобы не перегрузить читателя множеством свидетельских показаний, единодушно отрицающих наличие призывов к насилию и экстремистским действиям в книге Бориса Миронова «Битва с игом иудейским», обращусь сегодня к одному из тех свидетелей, чья судьба удивительным образом перекликается с судьбой подсудимого писателя.
Виктор Васильевич Бурдюг, член Союза писателей, вошел в зал до боли знакомого ему Басманного суда, глянул на памятный судебный пьедестал. Ничего не изменилось! Ничего не изменилось с тех давних пор, когда его, Виктора Бурдюга, высококвалифицированного опытного инженера, строившего ядерные объекты по всей стране и за рубежом, судили и осудили здесь на целых четыре года, на долгих 1 460 тяжких каторжных сибирских лагерных дней и ночей за … издание и распространение Евангелия, Молитвослова и Псалтири. Да-да, именно в этих стенах в 1982 году получил свой срок и отправился его отбывать в лютую морозом Восточную Сибирь человек, вся вина которого состояла в издании Священного Писания, которое буквально через три года после вынесенного ему приговора стало издаваться повсеместно и распространяться миллионными тиражами. Однако Бурдюга не освободили досрочно, нет! Наша судебная репрессивная машина назад никогда не сдаёт. Виктор Васильевич отсидел полный срок, от звонка до звонка, так и не поняв своей вины. Сегодня он широко известный поэт, лауреат многих литературных премий, в том числе имени Грибоедова, Рубцова. Стихотворный сборник его признан лучшей поэтической книгой года.
Послушаем допрос писателя Виктора Бурдюга, который он, наверняка, воспринимал с горьким сопереживанием за неизменившуюся ни на йоту судебную российскую систему.
Допрос начал подсудимый: «Виктор Васильевич, вы - литератор, поэт и прекрасный стилист, тонко чувствующий слово, можете охарактеризовать книгу «Битва с игом иудейским»? О чем она для вас?».
Бурдюг неторопливо, взвешенно: «Для меня это историко-публицистический отклик на 90-е годы, которые были открытым геноцидом нашей страны. Это болезненная тема для многих людей. Я создавал ядерный щит державы, и на моих глазах все это рассыпалось».
Подсудимый писатель: «Вас, поэтов, часто сравнивают с порохом. Какие чувства и мысли вызвала у вас эта книга, она вас не взорвала?».
Бурдюг, однако, на вспыхнувший порох совсем не похож, продолжает говорить ровным, спокойным, уверенным голосом: «Да нет, при чём тут порох. Вы аналитически систематизировали все, что в 90-е происходило в стране. В книге в систему приведены те самые «смутные времена».
Обвиняемый не отходит от прежде заданного вопроса: «Чего больше Вы получили от моей книги: эмоций или знаний?».
Виктор Бурдюг: «Ну, когда снова переживаешь то, что происходило на твоих глазах, эмоциональный окрас от этого, конечно же, есть».
Подсудимый заостряет вопрос: «Читая анализ случившегося в России и с Россией в те годы, кто больше вызывает у вас возмущения: русские или евреи, на ком вины больше в произошедшем?».
Бурдюг судит по-русски справедливо: «Вина лежит на всех одинаково. Однако активное участие в этих процессах лиц еврейской национальности стало для многих основанием считать, что они это и делали. Но это никак не снимает вины и с русских, и с других народов России».
Борис Миронов уточняет: «Моя книга возбуждает негативное отношение к евреям в целом?».
Свидетель отрицательно качает головой: «К евреям в целом - нет. Это же извечный вопрос - об отношениях русских и евреев. Приведу цитату: «Евреи и русские так часто заводят друг друга, они так слаженно шагают через мосты противоречий, что неизбежно возникает резонанс в их отношениях». Это сказал еврейский писатель. В нашей истории множество таких примеров. Петр Первый, к примеру, называл евреев чумой, и в то же время в его окружении был еврей Шафиров».
Подсудимый Борис Миронов не отступает от затронутой им темы, да это всем присутствующим в зале уже и понятно почему, потому что именно эти вопросы лежат в обосновании предъявленного ему обвинения: «Вращаясь в писательской среде, где традиционно много евреев, после прочтения моей книги Вы изменили свое отношение к коллегам еврейской национальности?».
Бурдюг не может скрыть улыбки, она у него удивительно добрая, лучистая: «Ну что вы, конечно же нет. Круг моих приятелей этим не определяется».
А Борис Миронов не забывает о главном - сопоставлять оценки свидетелей с выводами судебных экспертов, на которые ссылается обвинение: «Есть ли в книге «Битва с игом иудейским» конкретные призывы или конкретное побуждение к национальному восстанию?».
Бурдюг искренне удивлён самой постановкой такого вопроса: «Тут нет и малейшего повода говорить о каких бы то ни было призывах. Это ваша, писателя, аналитика, точка зрения, которая касается 90-х годов, когда рушили все, чем мы жили. Да, здесь много эмоций, но это, повторяю, ваша точка зрения, когда вы искали причину и хоть какой-то выход из создавшегося положения. Ведь основная часть книги и это значится в тексте, и даже даты есть, написана именно в те годы».
Борис Миронов уточняет: «Может быть, Вы, как писатель, между строк уловили скрытый призыв?».
Бурдюг оспаривает и это: «В книге много чего: и боль, и сострадание, и крик души, и даже отчаяние, которое вы тогда переживали, ища хоть какой-то выход из катастрофы, вот только призывов там точно нет».
Борис Миронов задаёт вопрос, что называется в лоб: «У вас возникло желание поучаствовать в национальном восстании, за призывы к которому меня судят?».
Бурдюг по-прежнему чуть улыбаясь: «Нет. События 93-го года можно считать восстанием. Я в нем принимал участие. Но это было задолго до вашей книги, и к этому меня подтолкнула не книга, а реальная картина, которую я наблюдал перед событиями».
Подсудимый писатель от обвинительного заключения не отходит ни на шаг: «Может после прочтения моей книги у Вас возникла нетерпимость к Конституционному строю Российской Федерации?».
Бывший политзэк Бурдюг цену таким обвинениям знает: «Мой жизненный опыт достаточен, чтобы иметь собственную точку зрения. Менять Конституционный строй - это неприемлемо».
Борис Миронов обращается к «больному» вопросу процесса: «Вас не покоробило слово «жид» в моей книге? Есть ли по-вашему мнению различия между евреем и жидом?».
Бурдюг вопрос «больным» не считает: «Нет, не покоробило. Хочу по этому поводу привести в пример Новый Завет. В одной и той же главке Евангелия употребляются сразу три слова - евреи, иудеи и жиды. И как здесь проводятся различия - неизвестно. Другой пример. В повести Чехова «Степь», где два брата разговаривают, и один говорит другому: «Варламов - он русский, но он жид. Потому что вся его жизнь заключена в накопительстве». Чехов ответил на этот вопрос очень точно».
Последний вопрос подсудимого писателя: «Как вы оцениваете лозунг «Русский, помоги русскому!»? В нем есть призыв не помогать другим народам?».
Бурдюг категоричен и здесь: «Нет, конечно. К тому же русский мир - это не только русские по крови, это и Даль, и Левитан, и Циолковский…».
Адвокат Николай Курьянович тоже не страшится острых вопросов: «Виктор Васильевич, считаете ли вы, что в названии книги «Битва с игом иудейским» есть призыв к подрыву Конституционного строя Российской Федерации?».
В голосе свидетеля впервые слышны нотки раздражения: «Да при чём тут Конституционный строй! Миронов его вовсе не касается. И в книге у него не одни евреи. И русских имён полно, тот же Черномырдин, и азербайджанских, и грузинских, да много кого. Конечно, де-факто лица еврейской национальности играли в 90-е годы главенствующую грабительскую роль. Об этом прямо тогда во весь голос заявил Эдуард Тополь, известный, авторитетный писатель, еврей по национальности, который так прямо и заявил со страниц многомиллионной газеты «Аргументы и факты», что впервые за тысячу лет евреи в России получили реальную власть, и эта власть имеет одну длинную еврейскую фамилию Березовскогусинскосмоленскоходорковский. И при чём тут Конституционный строй? В Конституции ни одной фамилии вообще не прописано».
Слово для допроса переходит к прокурору Рыбаку. Кстати, мы совершенно забыли упомянуть передислокацию сил на процессе: прокурора Князева, этого Альхена в голубом мундире, хорошо бритые щечки которого всегда горели румянцем смущения, стыдливости, застенчивости и конфуза от постоянной лжи, вновь сменили на Рыбака, успевшего словить за это время на погоны хоть и малюсенькую, а всё же третью звёздочку. Теперь он то и дело косил самодовольным глазом на обсаженный звездами погон. Но вместо благодарности к подсудимому - не могли же не учесть при возвышении Рыбака усердие и рвение в процессе Бориса Миронова, - у свежевыпеченного старшего лейтенанта юстиции к подсудимому по-прежнему лишь чувство голимой неприязни. Именно этим дышали его вопросы к свидетелю защиты: «Вы сказали, что автор различает евреев и жидов. В чем различие, если автор называет евреев жидами?».
Бурдюг улыбается привычной для него «непонятливости» обвинителя, пропустившего мимо ушей все его прежние ответы, но терпеливо растолковывает: «Не всех евреев Миронов называет жидами, а лишь ту узкую прослойку, которая разрушала и грабила страну, поносила русских на телевидении, в прессе».
Государственный обвинитель Рыбак не выслушивает ответы, он больше слушает свои вопросы, которыми, безусловно, гордится. Ведь он, двадцати с куцым хвостиком лет отроду, всего-то старший лейтенант, не без надменности вступил в полемику с маститым писателем и, заметьте, не писатель задаёт ему вопросы, а он ДОПРАШИВАЕТ писателя: «Что вы можете сказать о названии статьи «О необходимости национального восстания»? А также о фразах «Не стреляться - стрелять», «Надо стремиться к ружейным пирамидам»?
Виктор Бурдюг, который, конечно, помнил, как точно такие же необразованные прокуроры допрашивали его в 1982 году, здесь же в Басманном суде, и самоуверенно вопрошали о том, как он докатился до издания антисоветской литературы в форме Евангелия и Молитвослова, терпеливо разъясняет очередному впавшему в запретительный раж гособвинителю, не замечающему, в силу скудости знаний, что история с запретами книг очень быстро вернулась на круги своя: «Вы сейчас говорите вещи, вынутые из контекста. В любом случае это мнение автора, это его реакция в то время на тот беспредел, который творился в стране. Он же писатель, и потому переживает за происходящее более остро, чем обычный человек. Так у нас вся русская литература может быть признана экстремистской, потому что в ней боль за происходящее и критика пороков общества. А уж Федора Достоевского просто сгноить надо было, если по вашим меркам его судить».
Упоминание имени великого писателя не произвело на прокурора Рыбака ни малейшего впечатления, в школе он, похоже, его не проходил.
Мы же с содроганием задумались над тем, по какому роковому кругу соскальзывает в пропасть запретов мысли и убеждений наша правоохранительная система. Ведь даже Евангелие, Коран и Талмуд находятся вне обвинений в экстремизме только благодаря специальному указу Президента. А остальные тексты - ату их, трави, грызи, запрещай. Так постепенно дойдем до запретов Достоевского, который обличал жидовское торгашество, Толстого, который клеймил современную ему власть, Горького, который был буревестником революции…Список можно продолжать бесконечно.
Не могу не коснуться одной роковой закономерности в традициях советско-российского государственного обвинения. С 1982 года, когда инженера Бурдюга судили за издание Молитвослова и Евангелия, минуло 35 лет. Бывшие тогда молодыми прокуроры, следователи и судьи, что «обтяпали» его дело, сегодня стали маститыми и заслуженными, кто-то уже получает внушительную пенсию, кто-то надзирает за правосудием, кто-то продолжает судить и засуживать людей. За Бурдюга не ответил ни один из них. А все нововылупившиеся прокуроры и судьи, пока молодые и зеленые, на примере своих старших товарищей хорошо знают, что не ответят и они - не ответят за кривосудие, не настигнет их кара за беззаконие. Однако, Бог не Тришка, у него своя книжка. Поживем - увидим.
Таисия Трофимова P.S. Суд над Борисом Мироновым продолжится в Басманном суде Москвы 24 ноября в 14-00.