(no subject)
Раз-другой в год поток сознания захлестывает и выходит из берегов. Вот я выбегаю из дома и понимаю: кошелек забыла, а если возвращаться, то автобус пройдет мимо, издевательски прямо под окнами. А я специально решила поехать пораньше, чтобы на экзамен не опоздать на каком-нибудь непунктуальном поезде, я так уже на пары опаздывала. Поэтому не стала возвращаться - сажусь в автобус, где вежливые французские школьники говорят мне "бонжур", и вспоминаю, что ведь меня сегодня пригласили на день рождения в формате "идем в бар, и каждый просто платит за себя". Будет очень стыдно сказать: слушай, я забыла кошелек, в первый раз за все время здесь взяла и забыла. Сажусь в поезд - старая модель, но все сиденья тщательно пропылесошены - звоню Серафиме, (а она как раз из Сорбонны выходит, после экзамена по английскому), прошу выдать мне денег, и она, как она есть мой лучший камарад, соглашается снять деньги с карты и задержаться. В поезде читаю свою толстую зеленую тетрадку - Леви-Стросс, Адорно и Деррида слипаются в толстый зеленый ком, как это выучить и разобрать, непонятно, даже если бы это было не в электричке за час до.
Выхожу на бульваре Сен-Мишель и, как всегда, желаю сделаться богатым туристом, и сидеть на террасе кафе, и слушать эту дивную, эту мягкую гитарную музыку, но пока надо идти дальше, в "Дом исследований", где внизу сидит Сима и дописывает свой гигантский мемуар с многочисленными таблицами. И она дает мне денег. И мы немножко жалуемся и поддерживаем друг друга. Пока я в отупении смотрю на электронное расписание, где нет моей пары, потому что оно показывает 13 мая, а сейчас уже как-то 15 мая, мимо пробегает наш чернокожий матерый студент и активно интересуется, как у меня дела, что необычно. Сегодня вообще необычно: мсье Регар у двери класса сияет, улыбается мне как родной, французские студенты по соседству тоже - будто признают: я тебя знаю, мы тут вместе учимся и вместе пытаемся проглотить этот толстый зеленый ком. Только все заканчивается прямо сегодня - это мой последний, я надеюсь, в жизни такой экзамен "на столе", в докторантурах уже таких не бывает, если что, а в России устные. Последний, последний. Для истории: последний в моей жизни письменный французский экзамен был на английском языке, комментарий к отрывку из "Рассказа служанки" Маргарет Атвуд. Я дописываю, не успевая проверить (мсье Регар куда-то спешит и говорит нам: "Не заставляйте меня быть злым"), что-то изобразила, даже шесть страниц за два часа - на "десятку", чтобы зачли, точно будет, - и вываливаюсь на майскую улицу Серпант, морщусь от подступающей головной боли, покупаю в аптеке напротив ненужный парацетамол и иду в "Франпри" за куском пиццы по два евро, потому что ничего не ела до пяти часов вечера. А там продают курицу гриль с картошкой в лотках по четыре, и это дешево, и вилку на кассе выдают, поэтому ну ладно, не хуже пиццы.
Потом я иду к Сен-Мишель, сворачиваю на смешную улочку с бутербродными, кебабными и магазинчиками бижутерии и аксессуаров, и в одном из них, где в витрине смешные сумки в виде магнитофонов, покупаю для Сары серьги в виде полупрозрачных листочков. Потому что хотя подарки не предполагаются, ну хоть символически же. И возвращаюсь опять в "Дом исследований", где уважаемых студентов везде предупреждают, чтобы они поглощали свою еду в коридоре. Я сажусь в вестибюле и начинаю поглощать, и напротив кто-то возникает, а мне уже стыдно, но я поднимаю голову и вижу черную девочку с косичками, и тогда мне не стыдно, потому что она, мне кажется, должна понять человека, который ест в университете жареную курицу, а вот если бы это был традиционный местный юноша бледный со взором горящим, то мне бы стало стыдно, и что это говорит о гендерных и даже расовых предрассудках, блин? Дремучее сознание, мне стыдно, мне стыдно.
Я доедаю курицу, мою руки в туалете и иду на второй этаж в библиотеку для магистрантов-докторантов. Это прекрасная маленькая и светлая библиотека, где можно просто зависать, сидеть в кресле в эркере, и вот я зависаю. Приходит Сара, мы обмениваемся этими воздушными поцелуями, и ржем, и рассуждаем, как принято приветствовать друг друга в других странах. И поскольку в баре планируются еще два человека где-то часов в семь, мы идем прогуляться, разглядываем собор, который теперь видно насквозь, обнажились ребра, зияют окна, заворачиваем на остров Сен-Луи, где целая улица лавочек с мороженым, и мы покупаем в такой дорогой и винтажной - два шарика ванили, шарик апельсина и шарик ревеня, и идем потом по набережным с мороженым, где вся эта веселая весення толкотня, кораблики, счастливые бездельники на пикниках. Как все же приятно идти в мае в Париже с мороженым по набережным.
А потом мы садимся в метро на "Шатле", едем до "Ги Моке" в страшной давке, и американская тетенька возмущается веселым гнусавым голосом, что кто-то касается ее попы, а Сара говорит: "А что она вот мне локтем в попу уперлась, она не понимает - определенно, первый раз в городе". Я немного знаю район "Ги Моке", мы там останавливались на неделю с друзьями, когда они приезжали в марте. Мы идем в немецкий "биргартн", потому что Сара в июле едет в Берлин учиться проджект-менеджменту и хочет там остаться, а пока уже начинает адаптироваться. По дороге Сара рассказывает, как познакомилась с мальчиком на свадьбе дяди ее лучшей подруги с другим мужчиной, и мальчик хорошо танцует, но отказывается идти с ней танцевать на набережную Сен-Бернар, а заманивает в свое банльё. Потому что на Сен-Бернаре все профессионалы типа. Мы осуждаем мальчика. "Биргартн" оказывается малюсеньким французским двориком, забитым до отказа, едва место нашлось, и французы в нем весело пьют пиво и едят колбасу. Я рассказываю про русскую традицию произносить тосты на дни рождения и произношу тост, и Сару это очень веселит. Потом приходит ее подруга Сильвия, она из Конго и говорит с таким понятным и приятным мне африканским акцентом (это для меня он африканский, я же не разбираюсь). А наша общая знакомая Минроуз так и не приходит, но мы особо и не ждали, она на своей волне. У Сильвии проблема - она едет в Конго на свадьбу к подружке, а подружка превращается в брайдзиллу на глазах. У нее предполагается три смены одежды - традиционная свадьба в национальных костюмах, свадьба в мэрии, где все в белом, и вечеринка, где все в синем, и надо еще букетики на запястья, как на американском проме, и мы закатываем глаза и сочувствуем, а Сильвия говорит: "Спасибо". Поезда мои уходят рано, поэтому я оставляю девушек и в добром настроении иду по улицам, мимо уютно освещенных ресторанчиков, и листва такая кружевная в свете фонарей, и воздух такой нежный, и парижских окон негасимый свет.
В метро понимаю, что как-то уже опаздываю, предупреждаю камарада Серафиму о возможном визите. "О, давай, у меня есть еда", говорит эта добрая девушка. Но я успеваю вскочить в последний поезд на Лионском вокзале, электронное табло в нем не работает, извините, вглядывайтесь в черноту весенней ночи, ищите в ней свой Море-Венё-ле-Саблон или Немур-Сен-Пьер, или в какую еще там винную этикетку вы едете. Спасибо розеткам в поезде и гуглу, я слежу за своей синей точечкой и выхожу, и иду под звездами по темной деревне, а в моем окне горит свет. Боль в голове нарастает, не слушается парацетамола, но я засыпаю лицом в. подушку, просыпаюсь на следующий день и понимаю, что меня раздавило катком и на день рождения к Маше я сегодня не попаду. А очень хотела, Маша, мне очень жаль.
Выхожу на бульваре Сен-Мишель и, как всегда, желаю сделаться богатым туристом, и сидеть на террасе кафе, и слушать эту дивную, эту мягкую гитарную музыку, но пока надо идти дальше, в "Дом исследований", где внизу сидит Сима и дописывает свой гигантский мемуар с многочисленными таблицами. И она дает мне денег. И мы немножко жалуемся и поддерживаем друг друга. Пока я в отупении смотрю на электронное расписание, где нет моей пары, потому что оно показывает 13 мая, а сейчас уже как-то 15 мая, мимо пробегает наш чернокожий матерый студент и активно интересуется, как у меня дела, что необычно. Сегодня вообще необычно: мсье Регар у двери класса сияет, улыбается мне как родной, французские студенты по соседству тоже - будто признают: я тебя знаю, мы тут вместе учимся и вместе пытаемся проглотить этот толстый зеленый ком. Только все заканчивается прямо сегодня - это мой последний, я надеюсь, в жизни такой экзамен "на столе", в докторантурах уже таких не бывает, если что, а в России устные. Последний, последний. Для истории: последний в моей жизни письменный французский экзамен был на английском языке, комментарий к отрывку из "Рассказа служанки" Маргарет Атвуд. Я дописываю, не успевая проверить (мсье Регар куда-то спешит и говорит нам: "Не заставляйте меня быть злым"), что-то изобразила, даже шесть страниц за два часа - на "десятку", чтобы зачли, точно будет, - и вываливаюсь на майскую улицу Серпант, морщусь от подступающей головной боли, покупаю в аптеке напротив ненужный парацетамол и иду в "Франпри" за куском пиццы по два евро, потому что ничего не ела до пяти часов вечера. А там продают курицу гриль с картошкой в лотках по четыре, и это дешево, и вилку на кассе выдают, поэтому ну ладно, не хуже пиццы.
Потом я иду к Сен-Мишель, сворачиваю на смешную улочку с бутербродными, кебабными и магазинчиками бижутерии и аксессуаров, и в одном из них, где в витрине смешные сумки в виде магнитофонов, покупаю для Сары серьги в виде полупрозрачных листочков. Потому что хотя подарки не предполагаются, ну хоть символически же. И возвращаюсь опять в "Дом исследований", где уважаемых студентов везде предупреждают, чтобы они поглощали свою еду в коридоре. Я сажусь в вестибюле и начинаю поглощать, и напротив кто-то возникает, а мне уже стыдно, но я поднимаю голову и вижу черную девочку с косичками, и тогда мне не стыдно, потому что она, мне кажется, должна понять человека, который ест в университете жареную курицу, а вот если бы это был традиционный местный юноша бледный со взором горящим, то мне бы стало стыдно, и что это говорит о гендерных и даже расовых предрассудках, блин? Дремучее сознание, мне стыдно, мне стыдно.
Я доедаю курицу, мою руки в туалете и иду на второй этаж в библиотеку для магистрантов-докторантов. Это прекрасная маленькая и светлая библиотека, где можно просто зависать, сидеть в кресле в эркере, и вот я зависаю. Приходит Сара, мы обмениваемся этими воздушными поцелуями, и ржем, и рассуждаем, как принято приветствовать друг друга в других странах. И поскольку в баре планируются еще два человека где-то часов в семь, мы идем прогуляться, разглядываем собор, который теперь видно насквозь, обнажились ребра, зияют окна, заворачиваем на остров Сен-Луи, где целая улица лавочек с мороженым, и мы покупаем в такой дорогой и винтажной - два шарика ванили, шарик апельсина и шарик ревеня, и идем потом по набережным с мороженым, где вся эта веселая весення толкотня, кораблики, счастливые бездельники на пикниках. Как все же приятно идти в мае в Париже с мороженым по набережным.
А потом мы садимся в метро на "Шатле", едем до "Ги Моке" в страшной давке, и американская тетенька возмущается веселым гнусавым голосом, что кто-то касается ее попы, а Сара говорит: "А что она вот мне локтем в попу уперлась, она не понимает - определенно, первый раз в городе". Я немного знаю район "Ги Моке", мы там останавливались на неделю с друзьями, когда они приезжали в марте. Мы идем в немецкий "биргартн", потому что Сара в июле едет в Берлин учиться проджект-менеджменту и хочет там остаться, а пока уже начинает адаптироваться. По дороге Сара рассказывает, как познакомилась с мальчиком на свадьбе дяди ее лучшей подруги с другим мужчиной, и мальчик хорошо танцует, но отказывается идти с ней танцевать на набережную Сен-Бернар, а заманивает в свое банльё. Потому что на Сен-Бернаре все профессионалы типа. Мы осуждаем мальчика. "Биргартн" оказывается малюсеньким французским двориком, забитым до отказа, едва место нашлось, и французы в нем весело пьют пиво и едят колбасу. Я рассказываю про русскую традицию произносить тосты на дни рождения и произношу тост, и Сару это очень веселит. Потом приходит ее подруга Сильвия, она из Конго и говорит с таким понятным и приятным мне африканским акцентом (это для меня он африканский, я же не разбираюсь). А наша общая знакомая Минроуз так и не приходит, но мы особо и не ждали, она на своей волне. У Сильвии проблема - она едет в Конго на свадьбу к подружке, а подружка превращается в брайдзиллу на глазах. У нее предполагается три смены одежды - традиционная свадьба в национальных костюмах, свадьба в мэрии, где все в белом, и вечеринка, где все в синем, и надо еще букетики на запястья, как на американском проме, и мы закатываем глаза и сочувствуем, а Сильвия говорит: "Спасибо". Поезда мои уходят рано, поэтому я оставляю девушек и в добром настроении иду по улицам, мимо уютно освещенных ресторанчиков, и листва такая кружевная в свете фонарей, и воздух такой нежный, и парижских окон негасимый свет.
В метро понимаю, что как-то уже опаздываю, предупреждаю камарада Серафиму о возможном визите. "О, давай, у меня есть еда", говорит эта добрая девушка. Но я успеваю вскочить в последний поезд на Лионском вокзале, электронное табло в нем не работает, извините, вглядывайтесь в черноту весенней ночи, ищите в ней свой Море-Венё-ле-Саблон или Немур-Сен-Пьер, или в какую еще там винную этикетку вы едете. Спасибо розеткам в поезде и гуглу, я слежу за своей синей точечкой и выхожу, и иду под звездами по темной деревне, а в моем окне горит свет. Боль в голове нарастает, не слушается парацетамола, но я засыпаю лицом в. подушку, просыпаюсь на следующий день и понимаю, что меня раздавило катком и на день рождения к Маше я сегодня не попаду. А очень хотела, Маша, мне очень жаль.