Александр Алшутов
Совершенно неожиданно случайно вышла на интересного и полузабытого поэта Александра Алшутова.
В 60х одно время были популярны песни на его стихи. Исполняли их и Аида Ведищева, и Валентин Никулин, и Трошев, и Мулерман. И они пропитаны духом того времени, настроениями, мечтами
Была когда-то популярной песня: "Проходит кавалерия"
Проходит кавалерия
А. Алшутов
Каурые и белые,
Соловые и рыжие...
Проходит кавалерия, -
Вы слышите, вы слышите?
Звенят, звенят подковами
Зеленые околицы.
Эх, кони непокорные!..
Проходит мимо конница.
Каурые и белые,
Соловые и рыжие...
Проходит кавалерия,
Вы слышите?
Проходит кавалерия!
За что, не понимаю я,
Коня мы так обидели?
Парады принимаются
И то с автомобиля.
Соловые и рыжие,
В век атомный нелепые...
И все-таки, вы слышите, -
Проходит кавалерия!
Проходит кавалерия
Ночами рядом с нами.
Проходит кавалерия
Мальчишескими снами.
Под знаменем простреленным
И все же не потерянным,
Вы слышите, вы слышите, -
Проходит кавалерия!
Коротко его биография:
Алшутов Александр Яковлевич: Алшутов (псевдоним) - Бейлин (по отцу) - Голицын (по матери) (отец - профессор-еврей, мать княжеского рода)
6 апреля 1935 - родился в Москве. Умер 12 февраля 1999 в Сыктывкаре республика Коми
Жил с родителями на Патриарших Прудах, учился в школе на Малой Бронной.
Затем учился на ихтиологическом факультете рыбного института . В годы службы в армии был воздушным стрелком на дальнем бомбардировщике. Уже тогда писал стихи. После армии - шофёр самосвала на строительстве Юго-Запада Москвы. С 1959 жил на Дальнем Востоке на Сахалине, работал в краеведческом музее, геофизических экспедициях, с рыболовецкой экспедицией ходил на промысел сельди и камбалы.
С 1958 публиковал поэтические произведения в центральной печати: журналах "Молодая гвардия", "Юность", "Сельская молодежь", газетах "Литературная Россия", "Неделя", "Литературная газета". Две больших подборки "морских" стихотворений Алшутова опубликовал питерский журнал «Звезда», а издав в коллективном сборнике на правах отдельной книги цикл стихов «Рыбацкий хлеб», Александр стал членом профсоюза литераторов при «Советском писателе»; он был дружен с Владимиром Файнбергом и Юзом Алешковским, некоторое время диссидентствовал с Владимиром Буковским, затем был оболган Юнной Мориц, пустившей про него слух, что он стукач, и, убедившись, что в Москве ему свою книгу не пробить, уехал в Сыктывкар.
С 1976 жил в Республике Коми. Здесь он работал на телевидении, в издательстве, кочегарке, библиотеке посёлка Верхняя Максаковка. Опубликовал ещё три сборника стихов. Последние несколько лет издавал газету. Здесь и умер в феврале 1999 года.
Домик мой становится утлым. Принесу воды из колодца. В темноте зимнего утра Дрова звонко будут колоться. Стихи редко ко мне приходят, Написать бы успеть прозу! Не балует здесь погода: Сильно этой зимой морозит, Захочу - растоплю печку. Далеко мой родной город... На том свете я вас встречу, Потому что умру скоро. 1993
Из воспоминаний о нём
"Он числился в диссидентах. Это, думаю, по ошибке. Диссидентским был круг его друзей - от правозащитника математика Револьта Ивановича Пименова и его жены Вилены Анатольевны, оказавшихся в Сыктывкаре в ссылке, до знакомых ещё по молодости - того же Юза Алешковского. Это верно. Его круг и не мог быть иным. Очевидно, больше всего в нашей жизни Алшутова не устраивали, тяготили именно границы, причем любые, не говоря уж о пресловутом "железном занавесе". По симпатиям, по знакомствам он примыкал к группе "Апрель".Иногда было заметно, что против положения его как поэта и человека, вдруг ставшего забытым некогда наполнявшими его пространством и временем, бунтуют в нем - даже и во взаимном борении - сразу две крови: жизнелюбивая кровь потомка древних иудеев и гордая кровь русской дворянской аристократии. С такой внутри себя борьбой он и шел по жизни. И все же смею предположить, что в его всегдашней оппозиции к властям (в одном из интервью он говорил, что поэт может быть либо опальным, либо придворным, - иного он не принимал) было не столько сопротивление гражданина, исповедующего иные, нежели у власть предержащих, взгляды, сколько неприятие их всей своей личностью, видящей за той или иной официозностью не одну только социальную нелепость (хотя и это - в большой мере), но и попросту неуважение - не к "правам человека", а к человеку как таковому, к человеку, рожденному свободным и для свободы. Это было сопротивление не диссидента, но пожизненного романтика.Когда же душа его отошла, панихиду по нему служил пастор местной лютеранской церкви. Молитва за упокой русского поэта читалась на немецком языке. Душа его более не была стеснена государственными границами. И никакими другими земными пределами - тоже. Ведь снег, он заносит не только человеческие судьбы, но и уготованные для них границы. Владимир Цивунин. Сыктывкар
Снег идет предсказаньям назло,
вознесен меж землею и небом.
И куда только нас занесло?
Мы с тобой - занесенные снегом.
Занесенные так,
как гуляк
непутевых поземкой заносит...
и все шансы на выход - голяк...
и никто о нас больше не спросит?!
Или так,
как нежданный привет,
с почтой посланный вдаль голубиной,
вопреки силе мрачных примет
вдруг заносится в окна любимых?
Пусть возьмется об этом гадать
наделенный могуществом неким!
Да и то,
отгадает когда?
Мы с тобой - занесенные снегом.
Жили мы, не жалея себя,
не трясясь над деньгой и талантом.
Нас с тобой разменяла судьба
на вот эти снежинки?
Да ладно!
Часто нам не хватало тепла,
хотя воздух насыщен был гарью,
и нередко с тобою дотла
не одни корабли мы сжигали.
Не жалей! Жили правильно мы.
И, впадая в позорную слабость,
мы не станем просить у зимы
красных грамот охранных на славу.
Предназначена слава не нам.
Слава Богу, решил я: Бог с нею!
Тихо так,
что слышна
тишина.
Мы с тобой - занесенные снегом.
Эх, сюда бы теперь телефон
с ниткой провода длинной-предлинной!
Чтоб звук голоса плыл твоего
вдоль Арбата... над зимней Неглинной.
Чтоб над тем
заповедным столом,
точно гром
среди ясного неба,
вдруг послышалось в трубке:
- Алло!
Говорят
занесенные снегом.
И в ответ удивленно: - Алло?..
А метель в темноте
пребывает.
И становится так вдруг тепло,
как во сне
только в детстве бывает.
Ефим БЕРШИН Маски Духа (Роман-с из жизни осколков) Опубликовано в журнале:
«Дружба Народов» 2005, №6
Сашка действительно любил лошадей и все мечтал, что заведет у себя в Максаковке какую-нибудь кобылку, чтобы по утрам ездить верхом на работу.
Впрочем, в то утро, когда я проснулся на берегу, Алшутов еще был бездомным, потому что вместо того, чтобы купить дом, он за те же деньги купил катер. И летом кочевал из Сысолы в Вычегду вместе со своей женой Верой.
А питались они мышами. Так по крайней мере утверждал Сашка. Дело в том, что с ними по рекам кочевал еще и огромный кот. И пока они ночевали где-нибудь на берегу, кот успевал поохотиться, и к утру у изголовья каждого из них на песке, как на блюде, красовалась удавленная мышь. А может, Сашка и привирал.
Алшутов отвернулся к реке, из-за которой все еще стреляли, и читал вполголоса:
Поредела
Дело в том, что был тут у нас на севере один прозаик - стукач и гнида. Как все прозаики. Придет на работу - и давай писать. Художественные доносы. Алшутова уже замучил. Не успеет выпить или пошутить в коридоре, как его уже зовут на ковер и последний раз предупреждают. А местные писатели стоят тут же, не стесняясь, преисполненные чувства хорошо выполненного долга.
Обыск у Револьта продолжался двое суток без перерыва на сон. Выгребли полбиблиотеки, пишущую машинку, какие-то рукописи с математическими формулами и Библию. Мы с Алшутовым мрачно бродили по коридорам, не зная, что там происходит, и, честно говоря, мысленно уже с Пименовым попрощались. Потому что после таких обысков на свободе не оставляют.
Страх настиг меня неожиданно, как осенний ледостав. И я вдруг почувствовал, что не в силах двигаться. Я боялся выйти на улицу, боялся сидеть дома, боялся людей и боялся самого себя. Подходя к подъезду собственного дома, я непременно озирался по сторонам, мгновенно взлетал на пятый этаж, трясущимися руками отпирал дверь и закрывался на все замки и запоры. Я вздрагивал от малейшего шороха. Скрип двери повергал в ужас. Тени деревьев заставляли бежать прочь, а одиноких прохожих я обходил стороной. И при этом я не знал, не понимал, чего боялся. Я был абсолютно здоров. Я был силен и молод. Но я чувствовал, что задыхаюсь и подыхаю.
- Это - остров, это - замкнутое пространство, - мрачно сказал Алшутов. - И обычным путем отсюда не выбраться.
И я увидел, как этот огромный кудлатый выродок, сын московского профессора и княгини Голицыной, погасив свои бешеные глаза, плачет тихо и мужественно, как на собственных похоронах. Он был обречен. А я не мог его спасти, потому что никого спасти невозможно.
худ-к Дмитриев Г.А. Поэт Александр Алшутов
1991. Холст, масло . 139 х 114,5
Возможно, единственный прижизненный портрет поэта Александра Яковлевича Алшутова (Бейлина) (1935-1999). Живописец постарался создать драматический образ Поэта - через напряженный колорит холста, дробность нервных красочных мазков. Пламенеющий куст боярышника - метафора творческой зрелости, дающей свои плоды, но и - символ бренности, угасания, столь остро ощутимой поэтом в последние годы его жизни. Контуры фигуры растворяются в живописном пространстве холста, прорастают колючими ветками, тонкие нервные руки, словно древесные корни, - как воплощение нерасторжимого единства Поэта с мирозданием...
Я вернусь к вам каким-нибудь камнем.
Или маленьким, хрупким цветком…
А. Алшутов
В 60х одно время были популярны песни на его стихи. Исполняли их и Аида Ведищева, и Валентин Никулин, и Трошев, и Мулерман. И они пропитаны духом того времени, настроениями, мечтами
Click to viewБыла когда-то популярной песня: "Проходит кавалерия"
Проходит кавалерия
А. Алшутов
Каурые и белые,
Соловые и рыжие...
Проходит кавалерия, -
Вы слышите, вы слышите?
Звенят, звенят подковами
Зеленые околицы.
Эх, кони непокорные!..
Проходит мимо конница.
Каурые и белые,
Соловые и рыжие...
Проходит кавалерия,
Вы слышите?
Проходит кавалерия!
За что, не понимаю я,
Коня мы так обидели?
Парады принимаются
И то с автомобиля.
Соловые и рыжие,
В век атомный нелепые...
И все-таки, вы слышите, -
Проходит кавалерия!
Проходит кавалерия
Ночами рядом с нами.
Проходит кавалерия
Мальчишескими снами.
Под знаменем простреленным
И все же не потерянным,
Вы слышите, вы слышите, -
Проходит кавалерия!
Коротко его биография:
Алшутов Александр Яковлевич: Алшутов (псевдоним) - Бейлин (по отцу) - Голицын (по матери) (отец - профессор-еврей, мать княжеского рода)
6 апреля 1935 - родился в Москве. Умер 12 февраля 1999 в Сыктывкаре республика Коми
Жил с родителями на Патриарших Прудах, учился в школе на Малой Бронной.
Затем учился на ихтиологическом факультете рыбного института . В годы службы в армии был воздушным стрелком на дальнем бомбардировщике. Уже тогда писал стихи. После армии - шофёр самосвала на строительстве Юго-Запада Москвы. С 1959 жил на Дальнем Востоке на Сахалине, работал в краеведческом музее, геофизических экспедициях, с рыболовецкой экспедицией ходил на промысел сельди и камбалы.
С 1958 публиковал поэтические произведения в центральной печати: журналах "Молодая гвардия", "Юность", "Сельская молодежь", газетах "Литературная Россия", "Неделя", "Литературная газета". Две больших подборки "морских" стихотворений Алшутова опубликовал питерский журнал «Звезда», а издав в коллективном сборнике на правах отдельной книги цикл стихов «Рыбацкий хлеб», Александр стал членом профсоюза литераторов при «Советском писателе»; он был дружен с Владимиром Файнбергом и Юзом Алешковским, некоторое время диссидентствовал с Владимиром Буковским, затем был оболган Юнной Мориц, пустившей про него слух, что он стукач, и, убедившись, что в Москве ему свою книгу не пробить, уехал в Сыктывкар.
С 1976 жил в Республике Коми. Здесь он работал на телевидении, в издательстве, кочегарке, библиотеке посёлка Верхняя Максаковка. Опубликовал ещё три сборника стихов. Последние несколько лет издавал газету. Здесь и умер в феврале 1999 года.
Домик мой становится утлым. Принесу воды из колодца. В темноте зимнего утра Дрова звонко будут колоться. Стихи редко ко мне приходят, Написать бы успеть прозу! Не балует здесь погода: Сильно этой зимой морозит, Захочу - растоплю печку. Далеко мой родной город... На том свете я вас встречу, Потому что умру скоро. 1993
Из воспоминаний о нём
"Он числился в диссидентах. Это, думаю, по ошибке. Диссидентским был круг его друзей - от правозащитника математика Револьта Ивановича Пименова и его жены Вилены Анатольевны, оказавшихся в Сыктывкаре в ссылке, до знакомых ещё по молодости - того же Юза Алешковского. Это верно. Его круг и не мог быть иным. Очевидно, больше всего в нашей жизни Алшутова не устраивали, тяготили именно границы, причем любые, не говоря уж о пресловутом "железном занавесе". По симпатиям, по знакомствам он примыкал к группе "Апрель".Иногда было заметно, что против положения его как поэта и человека, вдруг ставшего забытым некогда наполнявшими его пространством и временем, бунтуют в нем - даже и во взаимном борении - сразу две крови: жизнелюбивая кровь потомка древних иудеев и гордая кровь русской дворянской аристократии. С такой внутри себя борьбой он и шел по жизни. И все же смею предположить, что в его всегдашней оппозиции к властям (в одном из интервью он говорил, что поэт может быть либо опальным, либо придворным, - иного он не принимал) было не столько сопротивление гражданина, исповедующего иные, нежели у власть предержащих, взгляды, сколько неприятие их всей своей личностью, видящей за той или иной официозностью не одну только социальную нелепость (хотя и это - в большой мере), но и попросту неуважение - не к "правам человека", а к человеку как таковому, к человеку, рожденному свободным и для свободы. Это было сопротивление не диссидента, но пожизненного романтика.Когда же душа его отошла, панихиду по нему служил пастор местной лютеранской церкви. Молитва за упокой русского поэта читалась на немецком языке. Душа его более не была стеснена государственными границами. И никакими другими земными пределами - тоже. Ведь снег, он заносит не только человеческие судьбы, но и уготованные для них границы. Владимир Цивунин. Сыктывкар
Снег идет предсказаньям назло,
вознесен меж землею и небом.
И куда только нас занесло?
Мы с тобой - занесенные снегом.
Занесенные так,
как гуляк
непутевых поземкой заносит...
и все шансы на выход - голяк...
и никто о нас больше не спросит?!
Или так,
как нежданный привет,
с почтой посланный вдаль голубиной,
вопреки силе мрачных примет
вдруг заносится в окна любимых?
Пусть возьмется об этом гадать
наделенный могуществом неким!
Да и то,
отгадает когда?
Мы с тобой - занесенные снегом.
Жили мы, не жалея себя,
не трясясь над деньгой и талантом.
Нас с тобой разменяла судьба
на вот эти снежинки?
Да ладно!
Часто нам не хватало тепла,
хотя воздух насыщен был гарью,
и нередко с тобою дотла
не одни корабли мы сжигали.
Не жалей! Жили правильно мы.
И, впадая в позорную слабость,
мы не станем просить у зимы
красных грамот охранных на славу.
Предназначена слава не нам.
Слава Богу, решил я: Бог с нею!
Тихо так,
что слышна
тишина.
Мы с тобой - занесенные снегом.
Эх, сюда бы теперь телефон
с ниткой провода длинной-предлинной!
Чтоб звук голоса плыл твоего
вдоль Арбата... над зимней Неглинной.
Чтоб над тем
заповедным столом,
точно гром
среди ясного неба,
вдруг послышалось в трубке:
- Алло!
Говорят
занесенные снегом.
И в ответ удивленно: - Алло?..
А метель в темноте
пребывает.
И становится так вдруг тепло,
как во сне
только в детстве бывает.
Ефим БЕРШИН Маски Духа (Роман-с из жизни осколков) Опубликовано в журнале:
«Дружба Народов» 2005, №6
Сашка действительно любил лошадей и все мечтал, что заведет у себя в Максаковке какую-нибудь кобылку, чтобы по утрам ездить верхом на работу.
Впрочем, в то утро, когда я проснулся на берегу, Алшутов еще был бездомным, потому что вместо того, чтобы купить дом, он за те же деньги купил катер. И летом кочевал из Сысолы в Вычегду вместе со своей женой Верой.
А питались они мышами. Так по крайней мере утверждал Сашка. Дело в том, что с ними по рекам кочевал еще и огромный кот. И пока они ночевали где-нибудь на берегу, кот успевал поохотиться, и к утру у изголовья каждого из них на песке, как на блюде, красовалась удавленная мышь. А может, Сашка и привирал.
Алшутов отвернулся к реке, из-за которой все еще стреляли, и читал вполголоса:
Поредела
- в густом небе синь.
Пролетели
гуськом лебеди.
Над утками серыми
высоко-высоко
Пролетели с севера,
севера и востока.
Поводили в пути крыльями
медленно, трудно.
Превратились в пунктир, крикнули медно, трубно.
След их снегом замело.
Опустились низко.
Сшили небо с землей
на живую нитку.
Дело в том, что был тут у нас на севере один прозаик - стукач и гнида. Как все прозаики. Придет на работу - и давай писать. Художественные доносы. Алшутова уже замучил. Не успеет выпить или пошутить в коридоре, как его уже зовут на ковер и последний раз предупреждают. А местные писатели стоят тут же, не стесняясь, преисполненные чувства хорошо выполненного долга.
Обыск у Револьта продолжался двое суток без перерыва на сон. Выгребли полбиблиотеки, пишущую машинку, какие-то рукописи с математическими формулами и Библию. Мы с Алшутовым мрачно бродили по коридорам, не зная, что там происходит, и, честно говоря, мысленно уже с Пименовым попрощались. Потому что после таких обысков на свободе не оставляют.
Страх настиг меня неожиданно, как осенний ледостав. И я вдруг почувствовал, что не в силах двигаться. Я боялся выйти на улицу, боялся сидеть дома, боялся людей и боялся самого себя. Подходя к подъезду собственного дома, я непременно озирался по сторонам, мгновенно взлетал на пятый этаж, трясущимися руками отпирал дверь и закрывался на все замки и запоры. Я вздрагивал от малейшего шороха. Скрип двери повергал в ужас. Тени деревьев заставляли бежать прочь, а одиноких прохожих я обходил стороной. И при этом я не знал, не понимал, чего боялся. Я был абсолютно здоров. Я был силен и молод. Но я чувствовал, что задыхаюсь и подыхаю.
- Это - остров, это - замкнутое пространство, - мрачно сказал Алшутов. - И обычным путем отсюда не выбраться.
И я увидел, как этот огромный кудлатый выродок, сын московского профессора и княгини Голицыной, погасив свои бешеные глаза, плачет тихо и мужественно, как на собственных похоронах. Он был обречен. А я не мог его спасти, потому что никого спасти невозможно.
худ-к Дмитриев Г.А. Поэт Александр Алшутов
1991. Холст, масло . 139 х 114,5
Возможно, единственный прижизненный портрет поэта Александра Яковлевича Алшутова (Бейлина) (1935-1999). Живописец постарался создать драматический образ Поэта - через напряженный колорит холста, дробность нервных красочных мазков. Пламенеющий куст боярышника - метафора творческой зрелости, дающей свои плоды, но и - символ бренности, угасания, столь остро ощутимой поэтом в последние годы его жизни. Контуры фигуры растворяются в живописном пространстве холста, прорастают колючими ветками, тонкие нервные руки, словно древесные корни, - как воплощение нерасторжимого единства Поэта с мирозданием...
Я вернусь к вам каким-нибудь камнем.
Или маленьким, хрупким цветком…
А. Алшутов