Бунин забрасывает сети
А ведь похоже, что я поторопилась - и как минимум на Мандельштама Бунин мог откликаться сознательно. Потому как уже второй пример поразительного сходства вырисовывается.
Осип Мандельштам, из очерка «Сухаревка» (1923 г.):
Дикое зрелище базар посередине города: здесь могут разорвать человека за украденный пирог и будут швыряться им, как резиновой куклой, - до кровавой пены; здесь люди - тесто, а дрожжи - вещи, и хочешь не хочешь, а будут тебя месить чьи-то загребистые руки.
Базар, как поле, засеянное вразбивку то рожью, то овсом, то гречью, - размежеван, разлинован, изрезан тропинками, и, закрыв глаза, по запахам, по испарениям можно сказать, какие грядки ты проходишь. <...>
Базар всегда пахнет пожаром, несчастьем, великим бедствием.
Недаром базары загоняют и отгораживают, как чумное место... Если дать базару волю, он перекинется в город и город обрастет шерстью.
Иван Бунин, из рассказа «Поздний час» (1938 г.):
Базар как бы другой город в городе. Очень пахучие ряды. В Обжорном ряду, под навесами над длинными столами и скамьями, сумрачно. В Скобяном висит на цепи над срединой прохода икона большеглазого Спаса в ржавом окладе. В Мучном по утрам всегда бегали, клевали по мостовой целой стаей голуби. Идешь в гимназию - сколько их! И все толстые, с радужными зобами - клюют и бегут, женственно, щёпотко виляясь, покачиваясь, однообразно подергивая головками, будто не замечая тебя: взлетают, свистя крыльями, только тогда, когда чуть не наступишь на какого-нибудь из них. А ночью тут быстро и озабоченно носились крупные темные крысы, гадкие и страшные.
И тогда, с одной стороны, мандельштамовский претекст позволяет выявить, вывести на свет зрения в рассказе Бунина запрятанную под слоями деталей зловещую тревогу. А с другой - ума не приложу, как Бунин в своём европейском зазеркалье ухитрился прочесть «Огонёк» 1923 года или «Киевский пролетарий» 1926-го, в которых очерк Мандельштама печатался...
Но позвольте, как изящно это перекликается с ключевой для «Позднего часа» проблемой посещения Советского Союза беспаспортным гражданином на излёте жизни!
Сновидческое литературоведение как оно есть.
Осип Мандельштам, из очерка «Сухаревка» (1923 г.):
Дикое зрелище базар посередине города: здесь могут разорвать человека за украденный пирог и будут швыряться им, как резиновой куклой, - до кровавой пены; здесь люди - тесто, а дрожжи - вещи, и хочешь не хочешь, а будут тебя месить чьи-то загребистые руки.
Базар, как поле, засеянное вразбивку то рожью, то овсом, то гречью, - размежеван, разлинован, изрезан тропинками, и, закрыв глаза, по запахам, по испарениям можно сказать, какие грядки ты проходишь. <...>
Базар всегда пахнет пожаром, несчастьем, великим бедствием.
Недаром базары загоняют и отгораживают, как чумное место... Если дать базару волю, он перекинется в город и город обрастет шерстью.
Иван Бунин, из рассказа «Поздний час» (1938 г.):
Базар как бы другой город в городе. Очень пахучие ряды. В Обжорном ряду, под навесами над длинными столами и скамьями, сумрачно. В Скобяном висит на цепи над срединой прохода икона большеглазого Спаса в ржавом окладе. В Мучном по утрам всегда бегали, клевали по мостовой целой стаей голуби. Идешь в гимназию - сколько их! И все толстые, с радужными зобами - клюют и бегут, женственно, щёпотко виляясь, покачиваясь, однообразно подергивая головками, будто не замечая тебя: взлетают, свистя крыльями, только тогда, когда чуть не наступишь на какого-нибудь из них. А ночью тут быстро и озабоченно носились крупные темные крысы, гадкие и страшные.
И тогда, с одной стороны, мандельштамовский претекст позволяет выявить, вывести на свет зрения в рассказе Бунина запрятанную под слоями деталей зловещую тревогу. А с другой - ума не приложу, как Бунин в своём европейском зазеркалье ухитрился прочесть «Огонёк» 1923 года или «Киевский пролетарий» 1926-го, в которых очерк Мандельштама печатался...
Но позвольте, как изящно это перекликается с ключевой для «Позднего часа» проблемой посещения Советского Союза беспаспортным гражданином на излёте жизни!
Сновидческое литературоведение как оно есть.