Белинский в гостях у Достоевского
Бердяев в «Русской идее» указывает на парадоксальное сходство между письмом Белинского Боткину и исповедью Ивана Карамазова Алёше:
...честь имею донести вам [Гегелю], что, если бы мне и удалось взлезть на верхнюю ступень лестницы развития,- я и там попросил бы вас отдать мне отчёт во всех жертвах случайностей, суеверия, инквизиции, Филиппа II и пр.: иначе я с верхней ступени бросаюсь вниз головой. Я не хочу счастья и даром, если не буду спокоен насчёт каждого из моих братьев по крови... Это, кажется, моё последнее миросозерцание, с которым я и умру (с) Виссарион Белинский - Василию Боткину, весна 1841 г.
*
Пока ещё время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. <...> И какая же гармония, если ад: я простить хочу и обнять хочу, я не хочу, чтобы страдали больше. И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которая необходима для покупки истины, то я утверждаю заранее, что вся истина не стоила такой цены (с) Фёдор Достоевский «Братья Карамазовы», Иван делает подступ к «Легенде о Великом инквизиторе»
И тут бы, конечно, возопить мне благим матом: «Господи Боже, за что? Как теперь любить Ванечку?!» Но Николай Александрович, к счастью, продолжает цитировать Неистового:
Я начинаю любить человечество по-маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнём и мечом истребил бы остальную (с) Виссарион Белинский - Василию Боткину, лето 1841 г.
И ты такая: ах вон оно что, Фёдор Михайлович!
Я запутался в собственных данных, и моё заключение в прямом противоречии с первоначальной идеей, из которой я выхожу. Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом. Прибавлю, однако ж, что, кроме моего разрешения общественной формулы, не может быть никакого (с) Фёдор Достоевский «Бесы», автореферат теории Шигалёва
*
Белинский говорит про себя, что он страшный человек, когда ему в голову заберётся мистический абсурд. Многие русские люди могли бы сказать это про себя (с) Николай Бердяев «Русская идея»
...честь имею донести вам [Гегелю], что, если бы мне и удалось взлезть на верхнюю ступень лестницы развития,- я и там попросил бы вас отдать мне отчёт во всех жертвах случайностей, суеверия, инквизиции, Филиппа II и пр.: иначе я с верхней ступени бросаюсь вниз головой. Я не хочу счастья и даром, если не буду спокоен насчёт каждого из моих братьев по крови... Это, кажется, моё последнее миросозерцание, с которым я и умру (с) Виссарион Белинский - Василию Боткину, весна 1841 г.
*
Пока ещё время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. <...> И какая же гармония, если ад: я простить хочу и обнять хочу, я не хочу, чтобы страдали больше. И если страдания детей пошли на пополнение той суммы страданий, которая необходима для покупки истины, то я утверждаю заранее, что вся истина не стоила такой цены (с) Фёдор Достоевский «Братья Карамазовы», Иван делает подступ к «Легенде о Великом инквизиторе»
И тут бы, конечно, возопить мне благим матом: «Господи Боже, за что? Как теперь любить Ванечку?!» Но Николай Александрович, к счастью, продолжает цитировать Неистового:
Я начинаю любить человечество по-маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнём и мечом истребил бы остальную (с) Виссарион Белинский - Василию Боткину, лето 1841 г.
И ты такая: ах вон оно что, Фёдор Михайлович!
Я запутался в собственных данных, и моё заключение в прямом противоречии с первоначальной идеей, из которой я выхожу. Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом. Прибавлю, однако ж, что, кроме моего разрешения общественной формулы, не может быть никакого (с) Фёдор Достоевский «Бесы», автореферат теории Шигалёва
*
Белинский говорит про себя, что он страшный человек, когда ему в голову заберётся мистический абсурд. Многие русские люди могли бы сказать это про себя (с) Николай Бердяев «Русская идея»