Закат звезды Бейелора
В очередной серии страданий по Дунку Джорджа нашего Мартина Эгг извиняется, Мейекар удивляется, Эйерион улыбается, Бейелор молчит, а автор предъявляет популярнейшую аксиому Вестероса: если кармические бумеранги долго не возвращаются, значит, они просто собираются в стаю.
Миниатюра из «Больших французских хроник», изображающая коронацию Карла Великого. Выглядит, впрочем, так, будто многочисленные присутствующие торопятся отвесить Бейелору Карлу подзатыльник
Есть какая-то красивая ирония в том, что гибель Бейелора вместо Дунка предсказана не только сном Дейерона, но и новеньким гербом межевого рыцаря. На нём раскидистый вяз, под которым разбил свой лагерь Дунк-чурбан, и ослепительная звезда, падающая вниз. В реальности звезда была зелёной - и зелёный же дублет на Бейелоре, когда Дунк впервые видит его. Перед судом Семерых герб кажется его владельцу мрачным предвестьем: «Падающая звезда - ну что это за знак? Неужели и его судьба закатится так же скоро?» (=“The star was falling, what sort of sigil was that? Would he fall just as fast?”) Но Железный Пейт указывает ему, что одетый летней листвой вяз жив. Закатывается только звезда - звезда Бейелора.
Падение звезды лучезарной начинается на суде.
Пока ещё пункт 3. Здесь Бейелор абсолютно прав, отчитывая Эгга за то, что мальчик спровоцировал столкновение Дунка и Эйериона. Однако почти каждое действие наследного принца в повести оказывается двусоставным, и о той части, что начинается с «но», регулярно приходится жалеть. Но ты должен был обратиться ко мне, заканчивает свой упрёк почти-венценосный дядюшка, уж я бы разобрался.
Конечно, конечно, как Бейелор разобрался с первой выходкой Эйериона, видели все. Так хорошо разобрался, что случилась вторая. Эгг - мальчик благоразумный, в своё оправдание он выдвигает более конкретный аргумент: «Мне пришлось бежать за сиром Дунканом, дядя, замок был слишком далеко» (=“And I had to run for Ser Duncan, uncle, the castle was too far”). И это действительно так: пока Эйегон добрался бы до дяди, Эйерион закончил бы ломать двадцатый палец Тансели и перешёл бы к костям покрупнее. Что на этот аргумент отвечает Бейелор? Да ничего не отвечает. У них с Дунком (и Эггом) изначально разные цели: Дунк спасал Тансель, Бейелор рассуждает исключительно об Эйерионе и его неподобающем поведении. Эйегон должен был добраться до замка и сообщить обо всём дяде, а тот бы уже вмешался... тогда, когда вмешался бы. Бьюсь об заклад с Реймуном Фоссовеем, это произошло бы, когда Эйерион вернулся бы (или его вернули бы) в замок, и не раньше. А ещё вернее - позже, когда в замок вернулся бы Мейекар, убитый поведением первенца и совсем, совсем не готовый к тому, что его прихлопнут сверху безобразиями другого сына.
Бейелор на диво внятен: «То, что вы сделали, сир... ну, возможно, на вашем месте я сделал бы то же самое, но я-то принц, а не межевой рыцарь. Да и неразумно бить королевского внука, каким бы праведным ни был ваш гнев» (=“What you did, ser... well, I might have done the same in your place, but I am a prince of the realm, not a hedge knight. It is never wise to strike a king's grandson in anger, no matter the cause”). У принца Драконьего Камня на глазах отрастает вторая голова: приглашал Дунка на доверительную беседу первый рыцарь Семи Королевств, а ведёт её уже защитник державы и десница короля. Да, сам по себе Эйерион заслужил того, чтоб его поколотили. Нет, это нельзя делать простому межевому рыцарю. Нет, это не стоило делать публично. А в конце концов - и вообще, наверное, не стоило его бить. Да, нечестно, неблагородно, не отвечает рыцарскому духу, никакого равенства. Ну так и Эйерион - не рыцарь, а королевский внук, с головы до ног фигура политическая, и отношение к нему соответствующее.
Вопрос в том, для кого так замечательно рассыпает глубокомысленные намёки Бейелор. Для Дунка? Не смешно: Дунк не член семьи, ни разу не политическая фигура и со слишком простым моральным кодексом, чтобы он с ходу мог разобраться в хитросплетениях игр престолов. Для Эйегона? В перспективе могло бы сработать, если беседовать с юным принцем один на один и говорить при этом начистоту, но пока Эгг слишком мал и о ситуации судит сквозь толстый слой эмоций - настолько толстый, что Бейелор, похоже, уже отвык иметь с таким дело. «Я ненавижу Эйериона», - выпаливает Эгг (=“I hate Aerion,” Egg said with vehemence”), но что он слышит в ответ? Назидательную проповедь о братской любви: «Эйерион брат твой. Септоны говорят, мы должны любить своих братьев» (=“Aerion is your brother, and the septons say we must love our brothers”). Звучит беспомощно, даже если не знать, с чем у Эйегона ассоциируется братская любовь в исполнении Эйериона, и до отвращения неискренне, если вспомнить, как сам Бейелор обращается со своими братьями. А сразу после этого звезда лучезарная отсылает племянника, желая наедине говорить с Дунком.
Такое ощущение, что Бейелор всё делает наоборот. Целесообразно заниматься судьбой Дунка на глазах Эгга, чтобы племянник поверил, что на влиятельного дядю действительно стоит положиться в следующий раз. Но отчитывать Эгга на глазах Дунка, когда можно было сделать это раньше? Всё выглядит так, как будто Бейелор, вынужденно уронив свою репутацию первого рыцаря, старательно набирает очки для Гриффиндора. Спору нет, справедливо для души вестеросского рыцарства требовать от Эйегона извинений перед Дунком за злоупотребление положением принца. Но тогда, наверное, и к Эйериону надо ту же справедливость применить, нет? Или Бейелор опять пытается усидеть на двух стульях и опираться на те принципы, которые в данном случае для него удобней?
И вообще тут на горизонте медленно проявляется пункт 3а. Бейелору, похоже, очень не нравится заниматься семьёй. Эйерион брат твой, ты должен его любить, говорит он Эггу. Дейерон сын твой, уж какой уродился, говорит он Мейекару. Судя по тому, что он позволяет себе впроброс пинать Эйериса и Рейегеля, Дейерону II тоже приходится сталкиваться со снисходительным сыновьим «Ну что с них возьмёшь, в семье не без уродов». Да и себе, наверное, он говорит что-то подобное, потому как Валарр с удовольствием пользуется всеми удобствами, которые ему предоставляет отец, а взамен не делает ровным счётом ничего. Вот Бейелор на суд Семерых приедет в доспехах Валарра и вдруг обронит с затаённой горечью: «Мой сын был так любезен, что одолжил мне свои <доспехи>» (=“My son was good enough to lend me his”). Good enough - оказался достаточно хорош, чтобы в ответ на отцовское «Я собираюсь участвовать в смертельно опасном поединке без собственных доспехов, одолжишь мне свои?» ответить «Да без проблем, па, бери». А для чего он оказался недостаточно хорош?
Нет, мне не нравится педагогика Мейекара с её, прямо скажем, не впечатляющим размахом от «Убью, сволочь, если не исправишься!» до «Я его в Лис отослал, пускай его там перевоспитывают». Но Мейекар хотя бы теоретически допускает возможность, что человек может измениться, если будет над собой работать. Для Бейелора же любая выходка кого-то из родственников - либо козырь в политической игре, либо досадная помеха, с которой очень, очень не хочется работать. Вот чего оно само не рассосётся как-нибудь, а?
Что-то мне кажется, даже если бы Эйерион ломал пальцы Тансели под самым окнами солара лорда Эшфорда, Эгг всё равно бы помчался за Дунком. Потому что ребёнку помощь нужна была, а не проповедь, маскирующая раздражение.
А Бейелор меж тем делает самый странный шаг во всей повести - предлагает Дунку требовать суда поединком. Дикий, дикий пункт 4. «Сир Дункан, - вежливо осведомляется принц, - позвольте узнать правду: вы умелый рыцарь? Хорошо обращаетесь с оружием?» (=“Ser Duncan, let me ask you this-how good a knight are you, truly? How skilled at arms?”) И Дунк какое-то время не может подобрать слова для ответа. Ну потому что, действительно, что тут скажешь? Дяденька Бейелор спрашивает, насколько искусен в военном деле вчерашний оруженосец, посвящённый на обочине просёлочной дороги старым межевым рыцарем, десять лет не участвовавшим в поединках (сделаем вид, что поверили красным ушам Дунка). Перед ним рыцарь, подпоясанный пеньковой верёвкой. Рыцарь, пинавший принца крови ногами, хотя его меч был при нём.
(Очень хочется думать, что Бейелор расспрашивает Дунка о его боевой выучке ради самого Дунка. А не ради того, чтобы убедиться, что у мальца вряд ли получится пришибить Эйериона на поединке, а значит, можно будет избежать неприятных объяснений с Мейекаром.)
Самое страшное, что Бейелор всё понимает и без ответов собеседника. «Уж не знаю, спасёт это вас или нет, но напомню, что любой рыцарь, обвинённый в преступлении, имеет право требовать суда поединком», - сообщает он Дунку (=“Whether it is a better choice or a worse one, I cannot say, but I remind you that any knight accused of a crime has the right to demand trial by combat”) так мягко-мягко, так осторожно-осторожно, как будто и не в мясорубку его отправляет. От этой вкрадчивости (Baelor said quietly), честно говоря, волосы дыбом встают. А предварительно принц убеждает бедолагу, что обычное судебное разбирательство кончится для него ещё хуже - ну, не потерей головы, конечно, тут добрый дядя Бейелор постарается, но руки и ноги уж точно.
А собственно, почему так? Если сам Бейелор на стороне Дунка, если он всё правильно понимает, если никакая слепая любовь к племяннику не застит ему глаза? Звезда лучезарная только что вертела правила турнира, где хотела и как хотела, мягко и неодолимо давя на брата, лорда Эшфорда и лорда Тирелла - то есть всех тех, кто войдёт в состав суда. Неужели Бейелор не сможет с той же вежливостью печатного пресса продавить своё решение теперь, когда он выступает за гораздо менее сомнительное с этической точки зрения дело?
Внезапно не сможет. «Я-то, конечно, постараюсь пробудить в других милосердие. А мой голос - голос десницы короля и наследника трона - кое-что значит. Но и голос моего брата тоже - вот где опасность», - сокрушается Бейелор (=“To be sure, I will urge my fellow judges to be merciful. I am the King's Hand and the heir to the throne, my word carries some weight. But so does my brother's. The risk is there”). То есть Дунку и читателям предлагается поверить, что на предстоящем суде абсолютно равное значение имеют мнения наследного принца, первого министра Семи Королевств, к которому уже частично перешли монаршие регалии его отца (Копьелом ведь ещё и защитник державы, а это уже часть королевского титула!), всеми обожаемого Бейелора - и «бедняги» Мейекара, четвёртого принца без государственных должностей, которого старший брат не стесняясь называет «полным идиотом». Вот никак не догадаться, кого послушают Эшфорд и Тирелл, ага-ага.
Или Бейелор просто не хочет открыто подавать свой голос в защиту Дунка. Не родной же сын, действительно, зачем ресурс влияния тратить. Но и не подать свой голос в защиту Дунка Бейелор не может, вот где ловушка! Там уже простой люд рыцарские клятвы цитирует, как же душе вестеросского рыцарства не вступиться за защитника слабых и угнетаемых? Так что давайте вообще без суда, пусть межевой рыцарь уж как-нибудь сам невиновность доказывает, поединком. А если погибнет - что ж, его никто не заставлял, ему просто посоветовали, озабоченно расспросив о боевых способностях. Главное, что? А главное то, что Бейелор здесь абсолютно ни при чём.
Нас всех тошнит, но спектакль всё-таки будет.
И без того слабенькую карту Дунка Эйерион кроет козырем - судом Семерых. А Бейелор молчит. Отпущенный с поводка лорд Эшфорд мгновенно пользуется возможностью отомстить наследному принцу за предыдущие унижения и первым поддерживает Эйериона. А Бейелор молчит. Мейекар шумно удивляется, Дейерон слабо сопротивляется, Эйерион источает яд каждой улыбкой, Лео Тирелл с циничным наслаждением ждёт момента утвердить этот, по сути, смертный приговор для Дунка. Бейелор, который мог остановить их всех одним словом, одним взглядом даже, - правильно, молчит. Где обещанные призывы к милосердию? Где весомое слово десницы короля и наследника трона? Где вообще хоть какое-то мнение второго человека Вестероса? Нет его. И не будет.
Бейелор заговорит только после беспомощного писка Дунка, не понимающего, в какой ощип попал. И заговорит только для того, чтобы выдать энциклопедическую справку о ритуале суда Семерых. И это незначительное его участие в суде Мартин сопроводит будничной по тону, но убийственно смешной по смыслу ремаркой: «Принц Бейелор беспокойно заёрзал в кресле». В оригинале - смешней и страшней одновременно: “Prince Baelor shifted uncomfortably in his seat”. Uncomfortably! Бедного Бейелора поставили в неудобное положение, хотят от него реального проявления королевской воли, ироды! Нет, чтоб как-нибудь самим с этой пакостью разобраться!
И вот тут наступает звёздный час Лео Тирелла. Отпахав на турнире за себя и за Младшего Принца, теперь он расцветает в улыбке, утверждая решение суда. В присутствии четырёх принцев крови, один из которых десница короля и защитник державы, Лео Тирелл, всего лишь один из высоких лордов Вестероса, присваивает себе право последнего голоса.
А Бейелор - молчит. Молчит даже тогда, когда Мейекар обрывает растерянный лепет Дунка сокрушительным «Дурачком-то не притворяйтесь, не поможет!» (=“Don't play the fool, it will not serve”). Мейекар - известный грубиян, конечно, но тут он не Дунка оскорбляет, а возвращает старшему брату его «полного идиота» (в оригинале дословно: “Don't be an utter fool” - “Don't play the fool”). И да, Бейелор, осыпаемый разом вернувшимися к нему бумерангами, молчит, как будто воды в рот набрал. Вот уж подлинно звезда лучезарная!
Двумя днями ранее в ответ на опрометчивую фразу Дунка о том, что Семь Королевств будут благоденствовать под крылом Бейелора, Копьелом скромно уточнил, что молится о том, чтобы это случилось как можно позже (“...one day the Seven Kingdoms would be safe in your hands.” - “Not for many a year still, I pray,” Prince Baelor said”). Тогда это прозвучало, как незыблемая преданность великого сына некогда великому отцу - но нет, похоже, дело совсем в другом.
Не зря Валарр прозван Младшим Принцем, не зря не слышит от отца упрёков за свой необоснованный эгоизм. Это яблочко, в отличие от Реймуна Фоссовея, далеко от родимой яблони не укатилось. Бейелору так же, как его наследнику, очень нравится пользоваться привилегиями принца крови, громко титуловаться десницей короля и защитником державы, мановением брови управлять подданными... вот только не требуйте от него серьёзных действий, подобающих наследному принцу и первому министру.
Звезда лучезарная так надёжно спряталась за раскидистой спиной чурбана Дунка. Вот только суд Семерых объявлен ему, Бейелору Сломи Копьё. И, судя по дальнейшим действиям, он прекрасно это понимает.
Миниатюра из «Больших французских хроник», изображающая коронацию Карла Великого. Выглядит, впрочем, так, будто многочисленные присутствующие торопятся отвесить Бейелору Карлу подзатыльник
Есть какая-то красивая ирония в том, что гибель Бейелора вместо Дунка предсказана не только сном Дейерона, но и новеньким гербом межевого рыцаря. На нём раскидистый вяз, под которым разбил свой лагерь Дунк-чурбан, и ослепительная звезда, падающая вниз. В реальности звезда была зелёной - и зелёный же дублет на Бейелоре, когда Дунк впервые видит его. Перед судом Семерых герб кажется его владельцу мрачным предвестьем: «Падающая звезда - ну что это за знак? Неужели и его судьба закатится так же скоро?» (=“The star was falling, what sort of sigil was that? Would he fall just as fast?”) Но Железный Пейт указывает ему, что одетый летней листвой вяз жив. Закатывается только звезда - звезда Бейелора.
Падение звезды лучезарной начинается на суде.
Пока ещё пункт 3. Здесь Бейелор абсолютно прав, отчитывая Эгга за то, что мальчик спровоцировал столкновение Дунка и Эйериона. Однако почти каждое действие наследного принца в повести оказывается двусоставным, и о той части, что начинается с «но», регулярно приходится жалеть. Но ты должен был обратиться ко мне, заканчивает свой упрёк почти-венценосный дядюшка, уж я бы разобрался.
Конечно, конечно, как Бейелор разобрался с первой выходкой Эйериона, видели все. Так хорошо разобрался, что случилась вторая. Эгг - мальчик благоразумный, в своё оправдание он выдвигает более конкретный аргумент: «Мне пришлось бежать за сиром Дунканом, дядя, замок был слишком далеко» (=“And I had to run for Ser Duncan, uncle, the castle was too far”). И это действительно так: пока Эйегон добрался бы до дяди, Эйерион закончил бы ломать двадцатый палец Тансели и перешёл бы к костям покрупнее. Что на этот аргумент отвечает Бейелор? Да ничего не отвечает. У них с Дунком (и Эггом) изначально разные цели: Дунк спасал Тансель, Бейелор рассуждает исключительно об Эйерионе и его неподобающем поведении. Эйегон должен был добраться до замка и сообщить обо всём дяде, а тот бы уже вмешался... тогда, когда вмешался бы. Бьюсь об заклад с Реймуном Фоссовеем, это произошло бы, когда Эйерион вернулся бы (или его вернули бы) в замок, и не раньше. А ещё вернее - позже, когда в замок вернулся бы Мейекар, убитый поведением первенца и совсем, совсем не готовый к тому, что его прихлопнут сверху безобразиями другого сына.
Бейелор на диво внятен: «То, что вы сделали, сир... ну, возможно, на вашем месте я сделал бы то же самое, но я-то принц, а не межевой рыцарь. Да и неразумно бить королевского внука, каким бы праведным ни был ваш гнев» (=“What you did, ser... well, I might have done the same in your place, but I am a prince of the realm, not a hedge knight. It is never wise to strike a king's grandson in anger, no matter the cause”). У принца Драконьего Камня на глазах отрастает вторая голова: приглашал Дунка на доверительную беседу первый рыцарь Семи Королевств, а ведёт её уже защитник державы и десница короля. Да, сам по себе Эйерион заслужил того, чтоб его поколотили. Нет, это нельзя делать простому межевому рыцарю. Нет, это не стоило делать публично. А в конце концов - и вообще, наверное, не стоило его бить. Да, нечестно, неблагородно, не отвечает рыцарскому духу, никакого равенства. Ну так и Эйерион - не рыцарь, а королевский внук, с головы до ног фигура политическая, и отношение к нему соответствующее.
Вопрос в том, для кого так замечательно рассыпает глубокомысленные намёки Бейелор. Для Дунка? Не смешно: Дунк не член семьи, ни разу не политическая фигура и со слишком простым моральным кодексом, чтобы он с ходу мог разобраться в хитросплетениях игр престолов. Для Эйегона? В перспективе могло бы сработать, если беседовать с юным принцем один на один и говорить при этом начистоту, но пока Эгг слишком мал и о ситуации судит сквозь толстый слой эмоций - настолько толстый, что Бейелор, похоже, уже отвык иметь с таким дело. «Я ненавижу Эйериона», - выпаливает Эгг (=“I hate Aerion,” Egg said with vehemence”), но что он слышит в ответ? Назидательную проповедь о братской любви: «Эйерион брат твой. Септоны говорят, мы должны любить своих братьев» (=“Aerion is your brother, and the septons say we must love our brothers”). Звучит беспомощно, даже если не знать, с чем у Эйегона ассоциируется братская любовь в исполнении Эйериона, и до отвращения неискренне, если вспомнить, как сам Бейелор обращается со своими братьями. А сразу после этого звезда лучезарная отсылает племянника, желая наедине говорить с Дунком.
Такое ощущение, что Бейелор всё делает наоборот. Целесообразно заниматься судьбой Дунка на глазах Эгга, чтобы племянник поверил, что на влиятельного дядю действительно стоит положиться в следующий раз. Но отчитывать Эгга на глазах Дунка, когда можно было сделать это раньше? Всё выглядит так, как будто Бейелор, вынужденно уронив свою репутацию первого рыцаря, старательно набирает очки для Гриффиндора. Спору нет, справедливо для души вестеросского рыцарства требовать от Эйегона извинений перед Дунком за злоупотребление положением принца. Но тогда, наверное, и к Эйериону надо ту же справедливость применить, нет? Или Бейелор опять пытается усидеть на двух стульях и опираться на те принципы, которые в данном случае для него удобней?
И вообще тут на горизонте медленно проявляется пункт 3а. Бейелору, похоже, очень не нравится заниматься семьёй. Эйерион брат твой, ты должен его любить, говорит он Эггу. Дейерон сын твой, уж какой уродился, говорит он Мейекару. Судя по тому, что он позволяет себе впроброс пинать Эйериса и Рейегеля, Дейерону II тоже приходится сталкиваться со снисходительным сыновьим «Ну что с них возьмёшь, в семье не без уродов». Да и себе, наверное, он говорит что-то подобное, потому как Валарр с удовольствием пользуется всеми удобствами, которые ему предоставляет отец, а взамен не делает ровным счётом ничего. Вот Бейелор на суд Семерых приедет в доспехах Валарра и вдруг обронит с затаённой горечью: «Мой сын был так любезен, что одолжил мне свои <доспехи>» (=“My son was good enough to lend me his”). Good enough - оказался достаточно хорош, чтобы в ответ на отцовское «Я собираюсь участвовать в смертельно опасном поединке без собственных доспехов, одолжишь мне свои?» ответить «Да без проблем, па, бери». А для чего он оказался недостаточно хорош?
Нет, мне не нравится педагогика Мейекара с её, прямо скажем, не впечатляющим размахом от «Убью, сволочь, если не исправишься!» до «Я его в Лис отослал, пускай его там перевоспитывают». Но Мейекар хотя бы теоретически допускает возможность, что человек может измениться, если будет над собой работать. Для Бейелора же любая выходка кого-то из родственников - либо козырь в политической игре, либо досадная помеха, с которой очень, очень не хочется работать. Вот чего оно само не рассосётся как-нибудь, а?
Что-то мне кажется, даже если бы Эйерион ломал пальцы Тансели под самым окнами солара лорда Эшфорда, Эгг всё равно бы помчался за Дунком. Потому что ребёнку помощь нужна была, а не проповедь, маскирующая раздражение.
А Бейелор меж тем делает самый странный шаг во всей повести - предлагает Дунку требовать суда поединком. Дикий, дикий пункт 4. «Сир Дункан, - вежливо осведомляется принц, - позвольте узнать правду: вы умелый рыцарь? Хорошо обращаетесь с оружием?» (=“Ser Duncan, let me ask you this-how good a knight are you, truly? How skilled at arms?”) И Дунк какое-то время не может подобрать слова для ответа. Ну потому что, действительно, что тут скажешь? Дяденька Бейелор спрашивает, насколько искусен в военном деле вчерашний оруженосец, посвящённый на обочине просёлочной дороги старым межевым рыцарем, десять лет не участвовавшим в поединках (сделаем вид, что поверили красным ушам Дунка). Перед ним рыцарь, подпоясанный пеньковой верёвкой. Рыцарь, пинавший принца крови ногами, хотя его меч был при нём.
(Очень хочется думать, что Бейелор расспрашивает Дунка о его боевой выучке ради самого Дунка. А не ради того, чтобы убедиться, что у мальца вряд ли получится пришибить Эйериона на поединке, а значит, можно будет избежать неприятных объяснений с Мейекаром.)
Самое страшное, что Бейелор всё понимает и без ответов собеседника. «Уж не знаю, спасёт это вас или нет, но напомню, что любой рыцарь, обвинённый в преступлении, имеет право требовать суда поединком», - сообщает он Дунку (=“Whether it is a better choice or a worse one, I cannot say, but I remind you that any knight accused of a crime has the right to demand trial by combat”) так мягко-мягко, так осторожно-осторожно, как будто и не в мясорубку его отправляет. От этой вкрадчивости (Baelor said quietly), честно говоря, волосы дыбом встают. А предварительно принц убеждает бедолагу, что обычное судебное разбирательство кончится для него ещё хуже - ну, не потерей головы, конечно, тут добрый дядя Бейелор постарается, но руки и ноги уж точно.
А собственно, почему так? Если сам Бейелор на стороне Дунка, если он всё правильно понимает, если никакая слепая любовь к племяннику не застит ему глаза? Звезда лучезарная только что вертела правила турнира, где хотела и как хотела, мягко и неодолимо давя на брата, лорда Эшфорда и лорда Тирелла - то есть всех тех, кто войдёт в состав суда. Неужели Бейелор не сможет с той же вежливостью печатного пресса продавить своё решение теперь, когда он выступает за гораздо менее сомнительное с этической точки зрения дело?
Внезапно не сможет. «Я-то, конечно, постараюсь пробудить в других милосердие. А мой голос - голос десницы короля и наследника трона - кое-что значит. Но и голос моего брата тоже - вот где опасность», - сокрушается Бейелор (=“To be sure, I will urge my fellow judges to be merciful. I am the King's Hand and the heir to the throne, my word carries some weight. But so does my brother's. The risk is there”). То есть Дунку и читателям предлагается поверить, что на предстоящем суде абсолютно равное значение имеют мнения наследного принца, первого министра Семи Королевств, к которому уже частично перешли монаршие регалии его отца (Копьелом ведь ещё и защитник державы, а это уже часть королевского титула!), всеми обожаемого Бейелора - и «бедняги» Мейекара, четвёртого принца без государственных должностей, которого старший брат не стесняясь называет «полным идиотом». Вот никак не догадаться, кого послушают Эшфорд и Тирелл, ага-ага.
Или Бейелор просто не хочет открыто подавать свой голос в защиту Дунка. Не родной же сын, действительно, зачем ресурс влияния тратить. Но и не подать свой голос в защиту Дунка Бейелор не может, вот где ловушка! Там уже простой люд рыцарские клятвы цитирует, как же душе вестеросского рыцарства не вступиться за защитника слабых и угнетаемых? Так что давайте вообще без суда, пусть межевой рыцарь уж как-нибудь сам невиновность доказывает, поединком. А если погибнет - что ж, его никто не заставлял, ему просто посоветовали, озабоченно расспросив о боевых способностях. Главное, что? А главное то, что Бейелор здесь абсолютно ни при чём.
Нас всех тошнит, но спектакль всё-таки будет.
И без того слабенькую карту Дунка Эйерион кроет козырем - судом Семерых. А Бейелор молчит. Отпущенный с поводка лорд Эшфорд мгновенно пользуется возможностью отомстить наследному принцу за предыдущие унижения и первым поддерживает Эйериона. А Бейелор молчит. Мейекар шумно удивляется, Дейерон слабо сопротивляется, Эйерион источает яд каждой улыбкой, Лео Тирелл с циничным наслаждением ждёт момента утвердить этот, по сути, смертный приговор для Дунка. Бейелор, который мог остановить их всех одним словом, одним взглядом даже, - правильно, молчит. Где обещанные призывы к милосердию? Где весомое слово десницы короля и наследника трона? Где вообще хоть какое-то мнение второго человека Вестероса? Нет его. И не будет.
Бейелор заговорит только после беспомощного писка Дунка, не понимающего, в какой ощип попал. И заговорит только для того, чтобы выдать энциклопедическую справку о ритуале суда Семерых. И это незначительное его участие в суде Мартин сопроводит будничной по тону, но убийственно смешной по смыслу ремаркой: «Принц Бейелор беспокойно заёрзал в кресле». В оригинале - смешней и страшней одновременно: “Prince Baelor shifted uncomfortably in his seat”. Uncomfortably! Бедного Бейелора поставили в неудобное положение, хотят от него реального проявления королевской воли, ироды! Нет, чтоб как-нибудь самим с этой пакостью разобраться!
И вот тут наступает звёздный час Лео Тирелла. Отпахав на турнире за себя и за Младшего Принца, теперь он расцветает в улыбке, утверждая решение суда. В присутствии четырёх принцев крови, один из которых десница короля и защитник державы, Лео Тирелл, всего лишь один из высоких лордов Вестероса, присваивает себе право последнего голоса.
А Бейелор - молчит. Молчит даже тогда, когда Мейекар обрывает растерянный лепет Дунка сокрушительным «Дурачком-то не притворяйтесь, не поможет!» (=“Don't play the fool, it will not serve”). Мейекар - известный грубиян, конечно, но тут он не Дунка оскорбляет, а возвращает старшему брату его «полного идиота» (в оригинале дословно: “Don't be an utter fool” - “Don't play the fool”). И да, Бейелор, осыпаемый разом вернувшимися к нему бумерангами, молчит, как будто воды в рот набрал. Вот уж подлинно звезда лучезарная!
Двумя днями ранее в ответ на опрометчивую фразу Дунка о том, что Семь Королевств будут благоденствовать под крылом Бейелора, Копьелом скромно уточнил, что молится о том, чтобы это случилось как можно позже (“...one day the Seven Kingdoms would be safe in your hands.” - “Not for many a year still, I pray,” Prince Baelor said”). Тогда это прозвучало, как незыблемая преданность великого сына некогда великому отцу - но нет, похоже, дело совсем в другом.
Не зря Валарр прозван Младшим Принцем, не зря не слышит от отца упрёков за свой необоснованный эгоизм. Это яблочко, в отличие от Реймуна Фоссовея, далеко от родимой яблони не укатилось. Бейелору так же, как его наследнику, очень нравится пользоваться привилегиями принца крови, громко титуловаться десницей короля и защитником державы, мановением брови управлять подданными... вот только не требуйте от него серьёзных действий, подобающих наследному принцу и первому министру.
Звезда лучезарная так надёжно спряталась за раскидистой спиной чурбана Дунка. Вот только суд Семерых объявлен ему, Бейелору Сломи Копьё. И, судя по дальнейшим действиям, он прекрасно это понимает.