Сказка о рыбаке и рыбе.
Оригинал взят у black_z в Сказка о рыбаке и рыбе.
Стоя на берегу синего моря, старик привычными движениями расправлял свой старый невод. Чиненый-перечиненый, он был если не ровесник старику, то уж точно старый верный товарищ. На новый денег не было, как и не было их и на новую избу и даже на новое корыто, и старик знал, что и свою последнюю в своей жизни уху он сварит из рыбы, пойманной в этот же самый невод. Его давно уже все это не волновало и не огорчало. Его, но не жену. Когда-то были надежды на удачу , на свои силы, на будущее... Но об этом он не любил вспоминать.
Сегодня он тоже ушел из дома затемно, чтобы не слышать привычных утренних жалоб на судьбу, на нищету и на него самого. Но зато утро начиналось ясным, погожим, и можно было рассчитывать на какой-никакой улов.
Так старик думал поначалу, закидывая раз за разом. Но через несколько часов все эти мысли ушли, уступив место тяжелой тоске при мысли о слезах и причитаниях голодной старухи, потому что, словно по чьему-то злому велению, ни одной, даже самой мелкой рыбки, не попало сегодня в сеть.
Время лова уже почти прошло, когда старик, будто испытывая судьбу, зло и резко зашвырнул напоследок сеть в море. Потом стал смотреть на закат, ведь закаты были так красивы в их краях. Даже если уже два дня ничего не ел.
Внезапно сеть плавно натянулась и стала стремительно уходить в темноту волн. Старик едва успел перехватить мокрые веревки, ругая себя дураком и полоротым растяпой. И тут же понял, что не справится. Никогда еще не ощущал он в своих сетях такой странной, отрывающей руки, ни на то не похожей тяжести. Последней связной мыслью в голове мелькнуло - «сеть не обрежу ни за что!» - а потом темнеющее море, золотящее воду закатное солнце, мелькающие пряди сетей и брызги воды смешались перед глазами в одно безумное месиво, а все слышимые звуки - в непонятный рев.
Он пришел в себя уже на мелководье, и сам не понял, как все произошло. Сердце тяжко бухало в груди, руки держали сеть мертвой хваткой, так что он не ощущал их совсем, а туго натянутый невод уходил за борт лодки, где на песке, наполовину выступая над водой, слабо подрагивала его добыча. Старик молча смотрел на то, что наполняло невод. Вернее, заполняло собой целиком, распирая ячеи так, что они едва не лопались. Это, несомненно, была рыба, у нее были и жабры, и плавники, и хвост... Но ни сам старик, ни кто-либо из его односельчан, ни кто-либо их тех, с кем приходилось ему встречаться и разговаривать за всю его долгую жизнь, никагда не встречали такого и ни о чем подобном.не рассказывали.
Тулово рыбины было огромное, едва ли не больше самой лодки, овальное, сужающееся к хвосту, морда не заостренная, как у осетров и белуг, а тупая, только кончик сходился в подобие рыла. На спине торчал большущий треугольный плавник, а челюсти были усажены несколькими рядами острых зубищ.
Но самое невозможное - от рыбы исходило золотое сияние , и от шкуры, и от плавников, и от хвоста... Только глаза были как две круглые черные неподвижные пуговицы, и старик не понял, видит ли его рыба.
Так прошло несколько минут. «Тащить домой... не смогу... есть-то такое можно ли...» - внезапно обрывки стариковых рассуждений прервал тихий вздох рыбы и низкий голос разборчиво сказал:
- Старик... слышишь, старик?... отпусти меня...
Говорящая рыба удивила человека, но никак не испугала. Вокруг водилось много всякого чудного, от лесных леших до домовых в избе, и старик рассудил, что море, поди больше их деревни, и там уж найдется место всякой твари. Даже если тварь это людям и не показывается никогда.
- Отпусти... да ведь дома у меня старуха, голодая. И зубищи у тебя вона какие. Отпусти - еще злодейств натворишь, а?
Рыба вздохнула еще тише, силы покидали ее.
- Старик, даже злодеи могут просить сохранить им жизнь... Море мой дом, мое царство, и там свои законы. Не суди, о чем не знаешь. Отпусти же меня...
Отпусти, прошу - и ты больше никогда не будешь голодать. Отныне тебе нужно только прийти на берег моря и позвать, и я выполню твою любую просьбу... Твою...просьбу...
Последние слова рыба произнесла уже едва слышно. Жабры судорожно трепетали, и золотое сияние ее шкуры начала постепенно тускнеть.
Старик еще долго сидел на берегу и смотрел на черную воду. Он не помнил, как вытолкнул рыбину на глубину,.
Сегодня старик снова сидел на том же берегу на перевернутой лодке. Домой вернуться он не мог, не исполнив того, ради чего пришел сюда. И не мог заставить себя сделать это.
В тот вечер он рассказал жене о диковинной зубастой рыбине, сияющей золотом. Сначала старуха просто ругала за то, что отпустил. Когда же узнала про посулы благ и выполнения желаний, то обезумела. Такой муж еще никогда ее не видел.
Старуха выла и каталась по земле, суча ногами и грызя кулаки. Даже проклятия не могли прорваться сквозь стиснутые зубы, и только кровянистая от прикушенных губ слюна брызгала на пыльный пол.
- Ты - ты - ты... отпустил... и ничего! Ничего-о-о-о!!! А-а-а-а... Ничего....нам....ничего!!!....
Внезапно она вскочила и схватила стрика за грудки иссохшими кулаками:
- Поди! Слышишь! К ней.. сейчас поди... к рыбе... проси ее!! Дурак, проси у рыбы, проси!!!
Старик смотрел на перекошенное в страшной гримасе лицо жены и , сам испугавшись выговорил пересохшим голосом:
- Да что?! Что просить-то!?
Старуха оттолкнула мужа от себя, утерла рот, отчего по лицу ее проползли грязно-алые полосы и выдохнула
- Чего... а вот - корыто проси! Наше-то совсем раскололось!
Рыбина приплыла по первому зову. Несмотря на устрашающие зубы и неподвижные, ничего не выражающие глаза, исходящее от нее золотое мерцание было столь прекрасно, что старик подумал с радостью - а хорошо, что рыба осталась жива.
Корыто же оказалось таким, что впору было не стирать в нем, но продавать в стольном городе, да и не кому попало, а прачкам разве что царевым. Или княжеским, по крайней мере. Но желанный подарок нисколько не обрадовал старуху. Увидев прочно, но удивительно изящно сработанное из какого-то заморского дерева корыто, старуха вдруг замолчала, и взгляд ее налился недоброй и вязкой тьмой.
В корыте же так ни разу и не стирали. Ведь старуха потребовала новых даров - избу. И получила ее. Избой назвать прекрасный многоярусный терем, отделанный красным деревом, с расписными потолками и резными столбами, не поворачивался язык. К избе полагались дворовые слуги, хлев, скотина, амбар....
Рыба каким-то образом понимала образы старухиных желаний, скрывающиеся за скромными и простыми словами старика.
Потом старуха захотела стать дворянкой - исполнилось и это. Потом царицей. Появлялись, без дополнительных просьб, и дворец, и челядь, и казна, и все, что полагалось новому положению старухи. Только сама старуха оставалась прежней, и тьма в ее глаза становилась все страшней и непроглядней.
Вчера старуха велела стрельцам привести старика к ней Он остался жить в землянке, во дворец его не позвали.
Старуха сидела на троне и выговаривала свое желание громко, пристукивая царским посохом. Старик не поверил своим ушам.
- Морской владычицей? Рыба у тебя на посылках? Что ты, баба, белены объе....
Он не договорил. Стрельцы били его сильно, но недолго, царица велела им прекратить, а то ведь и насмерть могли бы. Она хорошо помнила рассказ мужа: «выполню твое... желание...»
Получив на прощание пинок под ребра, от которого замерло дыхание, старик сквозь звон в голове услышал - Завтра же поди!
Старик закрыл глаза и мысленно произнес: «Чтобы быть ей Владычицей морскою, чтобы ты сама ей служила...» и подумал, что вслух он такое Золотой рыбе, как он ее про себя называл, говорить не станет. А если найти сейчас на берегу камень потяжелей, и к нему отрезать от невода веревку попрочнее, потому что не понадобится больше невод, ни ему, ни старухе.. Тогда никто уж больше не заставит его клянчить у рыбы подарки. И не придется просыпаться от стыда каждую ночь.
Он сел в лодку и отплыл от берега.
В мысли почему-то стал вплетаться все тот же низкий рыбий голос, и старик вдруг понял, что сам он молчит, что не его голос повторяет вслух стариковы мысли:
- Владычицей морской? А мне быть у нее на посылках? Да?
Старик молчал. Но рыба вдруг замерла прямо напротив него и раздельно спросила:
- Старик, отвечай мне! Да... или нет?
Старик услышал свой голос, как чужой, еле слышно сказавший:
- Да.
Рыба негромко засмеялась: - А что, это можно!
Он поднял голову. Золотая рыба неторопливо чертила затейливые круги вокруг лодки и щерилась во все свои многорядные зубы, но глаза ее по-прежнему были черные и неподвижные.
- Пусть твоя старуха приходит завтра сюда на берег. Передам ей и трон, и власть. Если удержит их твоя старуха, то быть ей Царицей морской. И всякая тварь морская приплывет поклониться ей. Если же не удержит...
Тут всегда черные и матовые рыбьи глаза как-то странно сверкнули.
....то не обессудь, старик! А камень-то выбрось из лодки, не нужен он тебе.
И рыба бесшумно ушла в глубину.
Всю ночь старик колотил в ворота дворца и звал стражу, умоляя провести его к царице. Потом заплакал и вернулся в землянку.
Наутро он передал старухе свой разговор с рыбой. Старик надеялся, что старуха испугается, передумает. Или отсрочит выполнение. Или назовет его дураком, который и с рыбами-то даже говорить не умеет и сошлет в вечную ссылку.
Наконец он упал перед женой на колени и вцепился в расшитую золотом накидку, как когда-то сама старуха в его ветхую рубаху, но сказать ничего не успел.
- Уберите этого дурня! Рот ему заткните и держите крепко, пока власть принимать стану, чтоб не вырвался да не выпросил опять, чего не надобно!
Стрельцы чинно входили в воду, держа на плечах покрытый дорогим с кистями ковром настил. На ковре, гордо подняв голову, стояла старуха, будущая владычица моря. Солнце играло на ее золототканых одеждах, и отбрасывало в воду сверкающие блики, поэтому старуха не заметила тихо вздымающееся из недр моря золотое сияние.
Стрельцы заходили все глубже, и вот края ковра уже коснулись воды. Золотое пятно быстро устремилось ввысь, и внезапно рыба, разорвав гладь моря, выпрыгнула вверх из воды прямо перед помостом, и через мгновение под придушенные крики челяди рухнула обратно в воду.
Поднявшиеся волны свалили стрельцов с ног, закрутили их водоворотами и быстро поволокли к берегу. С берега неслись крики, кто-то из слуг пытался войти в воду, но волны отшвыривали их обратно.
Плот-помост замер на месте, а старуха, не удержавшись, опустилась на четвереньки, боясь сделать лишнее движение. Замерев ненадолго, плот вдруг ожил и покрутился вправо-влево. Потом еще. Снова замер. И вдруг рванулся в открытое море, словно запряженный борзой тройкой.
Старуха закричала от страха. Господи, какая она царица-владычица, зачем дворец, терем, корыто, не хочу, не хочу, забери все это обратно, проклятая рыба! А мне жить, просто жить со своим стариком, в землянке! Рыба, слышишь!
Плот резко остановился. Над водой плавно поднялся треугольный сверкающий плавник, затем прямо перед старухой из воды медленно высунулось золотистое рыло с тремя рядами зубов, черные круглые глаза уставились на нее.
- Не оглушай меня своими мыслями, старуха. Просто жить, в землянке? Это у тебя уже было. Но ты хотела другое. И получила. К тому же твои желания мне не указ. Только твой старик, вернувший мне жизнь, мог бы попросить меня. А ты хотела власти. Что же, иди сюда и возьми ее. Разве ты не знала, что власть берут в бою? Иди сюда, старуха!
Связанному, с кляпом во рту старику было видно, как плот вздыбился на ровной морской глади, словно подбитый снизу гигантской кувалдой, и разломился пополам, как старуха, дико визжа, сползла в воду, как тело ее, сверкая золотом парчи, с воздетыми вверх руками несколько раз дернулось по воде из стороны в сторону, будто Петрушка в вертепе, и наконец, в одно мгновение ушло под воду насовсем.
Стоя на берегу синего моря, старик привычными движениями расправлял свой старый невод. Чиненый-перечиненый, он был если не ровесник старику, то уж точно старый верный товарищ. На новый денег не было, как и не было их и на новую избу и даже на новое корыто, и старик знал, что и свою последнюю в своей жизни уху он сварит из рыбы, пойманной в этот же самый невод. Его давно уже все это не волновало и не огорчало. Его, но не жену. Когда-то были надежды на удачу , на свои силы, на будущее... Но об этом он не любил вспоминать.
Сегодня он тоже ушел из дома затемно, чтобы не слышать привычных утренних жалоб на судьбу, на нищету и на него самого. Но зато утро начиналось ясным, погожим, и можно было рассчитывать на какой-никакой улов.
Так старик думал поначалу, закидывая раз за разом. Но через несколько часов все эти мысли ушли, уступив место тяжелой тоске при мысли о слезах и причитаниях голодной старухи, потому что, словно по чьему-то злому велению, ни одной, даже самой мелкой рыбки, не попало сегодня в сеть.
Время лова уже почти прошло, когда старик, будто испытывая судьбу, зло и резко зашвырнул напоследок сеть в море. Потом стал смотреть на закат, ведь закаты были так красивы в их краях. Даже если уже два дня ничего не ел.
Внезапно сеть плавно натянулась и стала стремительно уходить в темноту волн. Старик едва успел перехватить мокрые веревки, ругая себя дураком и полоротым растяпой. И тут же понял, что не справится. Никогда еще не ощущал он в своих сетях такой странной, отрывающей руки, ни на то не похожей тяжести. Последней связной мыслью в голове мелькнуло - «сеть не обрежу ни за что!» - а потом темнеющее море, золотящее воду закатное солнце, мелькающие пряди сетей и брызги воды смешались перед глазами в одно безумное месиво, а все слышимые звуки - в непонятный рев.
Он пришел в себя уже на мелководье, и сам не понял, как все произошло. Сердце тяжко бухало в груди, руки держали сеть мертвой хваткой, так что он не ощущал их совсем, а туго натянутый невод уходил за борт лодки, где на песке, наполовину выступая над водой, слабо подрагивала его добыча. Старик молча смотрел на то, что наполняло невод. Вернее, заполняло собой целиком, распирая ячеи так, что они едва не лопались. Это, несомненно, была рыба, у нее были и жабры, и плавники, и хвост... Но ни сам старик, ни кто-либо из его односельчан, ни кто-либо их тех, с кем приходилось ему встречаться и разговаривать за всю его долгую жизнь, никагда не встречали такого и ни о чем подобном.не рассказывали.
Тулово рыбины было огромное, едва ли не больше самой лодки, овальное, сужающееся к хвосту, морда не заостренная, как у осетров и белуг, а тупая, только кончик сходился в подобие рыла. На спине торчал большущий треугольный плавник, а челюсти были усажены несколькими рядами острых зубищ.
Но самое невозможное - от рыбы исходило золотое сияние , и от шкуры, и от плавников, и от хвоста... Только глаза были как две круглые черные неподвижные пуговицы, и старик не понял, видит ли его рыба.
Так прошло несколько минут. «Тащить домой... не смогу... есть-то такое можно ли...» - внезапно обрывки стариковых рассуждений прервал тихий вздох рыбы и низкий голос разборчиво сказал:
- Старик... слышишь, старик?... отпусти меня...
Говорящая рыба удивила человека, но никак не испугала. Вокруг водилось много всякого чудного, от лесных леших до домовых в избе, и старик рассудил, что море, поди больше их деревни, и там уж найдется место всякой твари. Даже если тварь это людям и не показывается никогда.
- Отпусти... да ведь дома у меня старуха, голодая. И зубищи у тебя вона какие. Отпусти - еще злодейств натворишь, а?
Рыба вздохнула еще тише, силы покидали ее.
- Старик, даже злодеи могут просить сохранить им жизнь... Море мой дом, мое царство, и там свои законы. Не суди, о чем не знаешь. Отпусти же меня...
Отпусти, прошу - и ты больше никогда не будешь голодать. Отныне тебе нужно только прийти на берег моря и позвать, и я выполню твою любую просьбу... Твою...просьбу...
Последние слова рыба произнесла уже едва слышно. Жабры судорожно трепетали, и золотое сияние ее шкуры начала постепенно тускнеть.
Старик еще долго сидел на берегу и смотрел на черную воду. Он не помнил, как вытолкнул рыбину на глубину,.
Сегодня старик снова сидел на том же берегу на перевернутой лодке. Домой вернуться он не мог, не исполнив того, ради чего пришел сюда. И не мог заставить себя сделать это.
В тот вечер он рассказал жене о диковинной зубастой рыбине, сияющей золотом. Сначала старуха просто ругала за то, что отпустил. Когда же узнала про посулы благ и выполнения желаний, то обезумела. Такой муж еще никогда ее не видел.
Старуха выла и каталась по земле, суча ногами и грызя кулаки. Даже проклятия не могли прорваться сквозь стиснутые зубы, и только кровянистая от прикушенных губ слюна брызгала на пыльный пол.
- Ты - ты - ты... отпустил... и ничего! Ничего-о-о-о!!! А-а-а-а... Ничего....нам....ничего!!!....
Внезапно она вскочила и схватила стрика за грудки иссохшими кулаками:
- Поди! Слышишь! К ней.. сейчас поди... к рыбе... проси ее!! Дурак, проси у рыбы, проси!!!
Старик смотрел на перекошенное в страшной гримасе лицо жены и , сам испугавшись выговорил пересохшим голосом:
- Да что?! Что просить-то!?
Старуха оттолкнула мужа от себя, утерла рот, отчего по лицу ее проползли грязно-алые полосы и выдохнула
- Чего... а вот - корыто проси! Наше-то совсем раскололось!
Рыбина приплыла по первому зову. Несмотря на устрашающие зубы и неподвижные, ничего не выражающие глаза, исходящее от нее золотое мерцание было столь прекрасно, что старик подумал с радостью - а хорошо, что рыба осталась жива.
Корыто же оказалось таким, что впору было не стирать в нем, но продавать в стольном городе, да и не кому попало, а прачкам разве что царевым. Или княжеским, по крайней мере. Но желанный подарок нисколько не обрадовал старуху. Увидев прочно, но удивительно изящно сработанное из какого-то заморского дерева корыто, старуха вдруг замолчала, и взгляд ее налился недоброй и вязкой тьмой.
В корыте же так ни разу и не стирали. Ведь старуха потребовала новых даров - избу. И получила ее. Избой назвать прекрасный многоярусный терем, отделанный красным деревом, с расписными потолками и резными столбами, не поворачивался язык. К избе полагались дворовые слуги, хлев, скотина, амбар....
Рыба каким-то образом понимала образы старухиных желаний, скрывающиеся за скромными и простыми словами старика.
Потом старуха захотела стать дворянкой - исполнилось и это. Потом царицей. Появлялись, без дополнительных просьб, и дворец, и челядь, и казна, и все, что полагалось новому положению старухи. Только сама старуха оставалась прежней, и тьма в ее глаза становилась все страшней и непроглядней.
Вчера старуха велела стрельцам привести старика к ней Он остался жить в землянке, во дворец его не позвали.
Старуха сидела на троне и выговаривала свое желание громко, пристукивая царским посохом. Старик не поверил своим ушам.
- Морской владычицей? Рыба у тебя на посылках? Что ты, баба, белены объе....
Он не договорил. Стрельцы били его сильно, но недолго, царица велела им прекратить, а то ведь и насмерть могли бы. Она хорошо помнила рассказ мужа: «выполню твое... желание...»
Получив на прощание пинок под ребра, от которого замерло дыхание, старик сквозь звон в голове услышал - Завтра же поди!
Старик закрыл глаза и мысленно произнес: «Чтобы быть ей Владычицей морскою, чтобы ты сама ей служила...» и подумал, что вслух он такое Золотой рыбе, как он ее про себя называл, говорить не станет. А если найти сейчас на берегу камень потяжелей, и к нему отрезать от невода веревку попрочнее, потому что не понадобится больше невод, ни ему, ни старухе.. Тогда никто уж больше не заставит его клянчить у рыбы подарки. И не придется просыпаться от стыда каждую ночь.
Он сел в лодку и отплыл от берега.
В мысли почему-то стал вплетаться все тот же низкий рыбий голос, и старик вдруг понял, что сам он молчит, что не его голос повторяет вслух стариковы мысли:
- Владычицей морской? А мне быть у нее на посылках? Да?
Старик молчал. Но рыба вдруг замерла прямо напротив него и раздельно спросила:
- Старик, отвечай мне! Да... или нет?
Старик услышал свой голос, как чужой, еле слышно сказавший:
- Да.
Рыба негромко засмеялась: - А что, это можно!
Он поднял голову. Золотая рыба неторопливо чертила затейливые круги вокруг лодки и щерилась во все свои многорядные зубы, но глаза ее по-прежнему были черные и неподвижные.
- Пусть твоя старуха приходит завтра сюда на берег. Передам ей и трон, и власть. Если удержит их твоя старуха, то быть ей Царицей морской. И всякая тварь морская приплывет поклониться ей. Если же не удержит...
Тут всегда черные и матовые рыбьи глаза как-то странно сверкнули.
....то не обессудь, старик! А камень-то выбрось из лодки, не нужен он тебе.
И рыба бесшумно ушла в глубину.
Всю ночь старик колотил в ворота дворца и звал стражу, умоляя провести его к царице. Потом заплакал и вернулся в землянку.
Наутро он передал старухе свой разговор с рыбой. Старик надеялся, что старуха испугается, передумает. Или отсрочит выполнение. Или назовет его дураком, который и с рыбами-то даже говорить не умеет и сошлет в вечную ссылку.
Наконец он упал перед женой на колени и вцепился в расшитую золотом накидку, как когда-то сама старуха в его ветхую рубаху, но сказать ничего не успел.
- Уберите этого дурня! Рот ему заткните и держите крепко, пока власть принимать стану, чтоб не вырвался да не выпросил опять, чего не надобно!
Стрельцы чинно входили в воду, держа на плечах покрытый дорогим с кистями ковром настил. На ковре, гордо подняв голову, стояла старуха, будущая владычица моря. Солнце играло на ее золототканых одеждах, и отбрасывало в воду сверкающие блики, поэтому старуха не заметила тихо вздымающееся из недр моря золотое сияние.
Стрельцы заходили все глубже, и вот края ковра уже коснулись воды. Золотое пятно быстро устремилось ввысь, и внезапно рыба, разорвав гладь моря, выпрыгнула вверх из воды прямо перед помостом, и через мгновение под придушенные крики челяди рухнула обратно в воду.
Поднявшиеся волны свалили стрельцов с ног, закрутили их водоворотами и быстро поволокли к берегу. С берега неслись крики, кто-то из слуг пытался войти в воду, но волны отшвыривали их обратно.
Плот-помост замер на месте, а старуха, не удержавшись, опустилась на четвереньки, боясь сделать лишнее движение. Замерев ненадолго, плот вдруг ожил и покрутился вправо-влево. Потом еще. Снова замер. И вдруг рванулся в открытое море, словно запряженный борзой тройкой.
Старуха закричала от страха. Господи, какая она царица-владычица, зачем дворец, терем, корыто, не хочу, не хочу, забери все это обратно, проклятая рыба! А мне жить, просто жить со своим стариком, в землянке! Рыба, слышишь!
Плот резко остановился. Над водой плавно поднялся треугольный сверкающий плавник, затем прямо перед старухой из воды медленно высунулось золотистое рыло с тремя рядами зубов, черные круглые глаза уставились на нее.
- Не оглушай меня своими мыслями, старуха. Просто жить, в землянке? Это у тебя уже было. Но ты хотела другое. И получила. К тому же твои желания мне не указ. Только твой старик, вернувший мне жизнь, мог бы попросить меня. А ты хотела власти. Что же, иди сюда и возьми ее. Разве ты не знала, что власть берут в бою? Иди сюда, старуха!
Связанному, с кляпом во рту старику было видно, как плот вздыбился на ровной морской глади, словно подбитый снизу гигантской кувалдой, и разломился пополам, как старуха, дико визжа, сползла в воду, как тело ее, сверкая золотом парчи, с воздетыми вверх руками несколько раз дернулось по воде из стороны в сторону, будто Петрушка в вертепе, и наконец, в одно мгновение ушло под воду насовсем.