На широкой толстой груди короля
лежала рыжая голова.
Для тех, кто уже представил и проникся, сообщаю, что на упомянутый момент голова обладала
телом и босыми ногами, (которыми противно шлепала, когда её обладательницу прогоняли с широкой, толстой груди короля, ибо король не нанимался, чтоб на нём весь день лежали.), а принадлежала Анне Болейн, неизвестно зачем порыжевшей.
Фраза просто не могла не стать семейным мемом и немедленно им стала, заменив одновременно мухожука и "штандартенфюрер, я смертельно устал."
Тех, кому, как и автору, не доводилось преклонять голову на широкой груди короля, заверяю, что это далеко не самая удобная поза для отдыха. Шея затекает.
А вообще-то это начало книги Есенкова о последних днях Томаса Мора. Романтическая линия, на которую я возлагала некоторые надежды, свелась к шлёпающей Анне и совершенно безымянной фрейлинской руке в розовом, пытающейся затащить старого доброго Генриха за портьеру. Кто сейчас вспомнил про цигель, цигель и ай-лю-лю - тот абсолютно прав.
Книга рассчитана на широкий круг читателей, не знающих, что Генрих Восьмой был рыжим. Поэтому бедняжка вынужден всё повествование моргать рыжими ресницами, трясти рыжей бородой и греть у огня волосатые рыжие руки.
А вот Томас Мор получился вполне себе годный. Трогательный даже. Сидит в Тауэре, обхватив руками острые колени, зябнет и думает о жизни. Собственно, вся история состоит из обстоятельств различной степени безвкусицы и философских размышлений, которые хороши, но не особенно понятны. (Вы же помните, я хотела, чтоб интриги, тайны и лихозакрученный сюжет, а не разговоры с Платоном.) Однако Мор живой и симпатичный, да и вообще я твёрдо уверена, что не должен пожилой интеллигентный человек мёрзнуть в камере, обхвативши, значит, свои острые колени. Хотя, кажется, Мор тоже примерно об этом :))
Для тех, кто уже представил и проникся, сообщаю, что на упомянутый момент голова обладала
телом и босыми ногами, (которыми противно шлепала, когда её обладательницу прогоняли с широкой, толстой груди короля, ибо король не нанимался, чтоб на нём весь день лежали.), а принадлежала Анне Болейн, неизвестно зачем порыжевшей.
Фраза просто не могла не стать семейным мемом и немедленно им стала, заменив одновременно мухожука и "штандартенфюрер, я смертельно устал."
Тех, кому, как и автору, не доводилось преклонять голову на широкой груди короля, заверяю, что это далеко не самая удобная поза для отдыха. Шея затекает.
А вообще-то это начало книги Есенкова о последних днях Томаса Мора. Романтическая линия, на которую я возлагала некоторые надежды, свелась к шлёпающей Анне и совершенно безымянной фрейлинской руке в розовом, пытающейся затащить старого доброго Генриха за портьеру. Кто сейчас вспомнил про цигель, цигель и ай-лю-лю - тот абсолютно прав.
Книга рассчитана на широкий круг читателей, не знающих, что Генрих Восьмой был рыжим. Поэтому бедняжка вынужден всё повествование моргать рыжими ресницами, трясти рыжей бородой и греть у огня волосатые рыжие руки.
А вот Томас Мор получился вполне себе годный. Трогательный даже. Сидит в Тауэре, обхватив руками острые колени, зябнет и думает о жизни. Собственно, вся история состоит из обстоятельств различной степени безвкусицы и философских размышлений, которые хороши, но не особенно понятны. (Вы же помните, я хотела, чтоб интриги, тайны и лихозакрученный сюжет, а не разговоры с Платоном.) Однако Мор живой и симпатичный, да и вообще я твёрдо уверена, что не должен пожилой интеллигентный человек мёрзнуть в камере, обхвативши, значит, свои острые колени. Хотя, кажется, Мор тоже примерно об этом :))