(no subject)
- Ну, с чего ты взял, что они тебе кожу отрежут?
С этим вопросом женщина обращается к мальчику лет двенадцати. Они идут мне навстречу по улице: оба светловолосые и плотные; она с сумками, он в красной куртке; по крайней мере, однажды его должны были дразнить «хомяком».
- Ну, - мнется мальчик, - мало ли, что они делают... - Он улыбается, отметая нелепые подозрения, но видно, что ему хочется знать наверняка, что «они» ничего такого и в мыслях не держат. Но он не знает, и поэтому ему не по себе.
Случайный разговор... Но получается так, что я, как говорится, в теме: догадываюсь, кто такие «они» и знаю, что гложет «хомяка».
***
Идея прогулки была такова: по ящику в очередной раз сказали, что со следующего года мой район постигнет «реконструкция», а это значит, что стоит сфотографировать то, что еще не снесли. В частности, голубятни.
Да, они пока существуют, что довольно странно, учитывая бои за места для застройки и для гаражей. Часть из них заброшена уже лет тридцать, а в некоторых живут - не нетопыри, как можно подумать по неизбывности самой конструкции, - а те, кто и должен. Птицы. Иногда летают.
А потом ноги почему-то занесли меня и вовсе в довольно причудливое место, где последний раз мне доводилось бывать больше двадцати лет назад. При том, что эти окрестности я часто вижу в самых гротескных снах.
В отрочестве мне случилось недолго проучиться в школе-интернате, где хитроумные врачи пытались изобрести способ улучшения моего (ценного в ту пору) позвоночника. Это место - обычное и даже неплохое - вызывало у детей, попадавших туда, волну фантазий самого зловещего толка. В то время, когда никакого Интернета не было и помине, узнать в точности, что именно станут делать с вашим телом загадочные доктора, которым вы почему-то понадобились, было весьма трудно. Ни родители, ни друзья - никто ничего не знал. И вот, вас сдают в «тюрьму», где днем детей учат, а в остальные часы едят. Или ставят опыты. Все это, конечно, называлось гуманным словом «лечить», но рассказывайте. Ага-ага. Вот эти мастерские со своим адским шумом и запахом - это вы называете словом «медицина»?
Это песнь о Гаявате - о мальчиках и девочках, боящихся, что у них отрежут кожу и проделают с телом страшные тайные манипуляции, избежать которых не будет никакой возможности.
Здание школы и медицинские корпуса там типовые. Помню, как моя бабушка, не разобравшись, посмотрела без очков на стандартный вход в школу, украшенный барельефами Пушкина, Толстого, Горького и Маяковского, и спросила: «Это что, великие ортопеды?» Но тревожащий штрих местного дизайна - длинные кирпичные переходы между корпусами на столбах-опорах, и еще здоровенная труба, сползающая по стене главного лечебного корпуса. Почему-то именно их вид заставлял думать нехорошее, что-то туманное про концлагеря (в школе рассказывали), и про (почему-то) мыло из людей. Мне хватило ума никому об этих устойчивых ассоциациях не проболтаться.
Забегая вперед: в этом месте, как оказалось, не обитали чудовища. Или мне повезло, и мы с ними разминулись. Врачи посмотрели на меня, пожали плечами и сказали недоуменно что-то вроде: да боже ж ты мой. - Но вокруг были завораживающие гипсовые отливки по фигуре, гипсовые же кровати, панцири и корсетная мастерская, и пугающее слово «операция» периодически носилось в воздухе над тем или иным обитателем этого сообщества.
И вот я снова там, прохожу этими дворами на правах старожила, и думаю, что, судя по встреченному тревожному мальчику, сменились поколения врачей и детей, а неизвестно кем производимый на свет дискурс Страшного Дома остался. Наверное, стены.
И все же, эти места напоминают мне о ландшафте страны снов.
Сейчас на эту колокольню поставили купол и крест; но раньше, черная, заросшая, с разрушенным верхом, она заставляла вспоминать нерадостный конец Хомы Брута.
Но всюду жизнь, - она, как и полагается, побеждает неизвестным науке образом:)
С этим вопросом женщина обращается к мальчику лет двенадцати. Они идут мне навстречу по улице: оба светловолосые и плотные; она с сумками, он в красной куртке; по крайней мере, однажды его должны были дразнить «хомяком».
- Ну, - мнется мальчик, - мало ли, что они делают... - Он улыбается, отметая нелепые подозрения, но видно, что ему хочется знать наверняка, что «они» ничего такого и в мыслях не держат. Но он не знает, и поэтому ему не по себе.
Случайный разговор... Но получается так, что я, как говорится, в теме: догадываюсь, кто такие «они» и знаю, что гложет «хомяка».
***
Идея прогулки была такова: по ящику в очередной раз сказали, что со следующего года мой район постигнет «реконструкция», а это значит, что стоит сфотографировать то, что еще не снесли. В частности, голубятни.
Да, они пока существуют, что довольно странно, учитывая бои за места для застройки и для гаражей. Часть из них заброшена уже лет тридцать, а в некоторых живут - не нетопыри, как можно подумать по неизбывности самой конструкции, - а те, кто и должен. Птицы. Иногда летают.
А потом ноги почему-то занесли меня и вовсе в довольно причудливое место, где последний раз мне доводилось бывать больше двадцати лет назад. При том, что эти окрестности я часто вижу в самых гротескных снах.
В отрочестве мне случилось недолго проучиться в школе-интернате, где хитроумные врачи пытались изобрести способ улучшения моего (ценного в ту пору) позвоночника. Это место - обычное и даже неплохое - вызывало у детей, попадавших туда, волну фантазий самого зловещего толка. В то время, когда никакого Интернета не было и помине, узнать в точности, что именно станут делать с вашим телом загадочные доктора, которым вы почему-то понадобились, было весьма трудно. Ни родители, ни друзья - никто ничего не знал. И вот, вас сдают в «тюрьму», где днем детей учат, а в остальные часы едят. Или ставят опыты. Все это, конечно, называлось гуманным словом «лечить», но рассказывайте. Ага-ага. Вот эти мастерские со своим адским шумом и запахом - это вы называете словом «медицина»?
Это песнь о Гаявате - о мальчиках и девочках, боящихся, что у них отрежут кожу и проделают с телом страшные тайные манипуляции, избежать которых не будет никакой возможности.
Здание школы и медицинские корпуса там типовые. Помню, как моя бабушка, не разобравшись, посмотрела без очков на стандартный вход в школу, украшенный барельефами Пушкина, Толстого, Горького и Маяковского, и спросила: «Это что, великие ортопеды?» Но тревожащий штрих местного дизайна - длинные кирпичные переходы между корпусами на столбах-опорах, и еще здоровенная труба, сползающая по стене главного лечебного корпуса. Почему-то именно их вид заставлял думать нехорошее, что-то туманное про концлагеря (в школе рассказывали), и про (почему-то) мыло из людей. Мне хватило ума никому об этих устойчивых ассоциациях не проболтаться.
Забегая вперед: в этом месте, как оказалось, не обитали чудовища. Или мне повезло, и мы с ними разминулись. Врачи посмотрели на меня, пожали плечами и сказали недоуменно что-то вроде: да боже ж ты мой. - Но вокруг были завораживающие гипсовые отливки по фигуре, гипсовые же кровати, панцири и корсетная мастерская, и пугающее слово «операция» периодически носилось в воздухе над тем или иным обитателем этого сообщества.
И вот я снова там, прохожу этими дворами на правах старожила, и думаю, что, судя по встреченному тревожному мальчику, сменились поколения врачей и детей, а неизвестно кем производимый на свет дискурс Страшного Дома остался. Наверное, стены.
И все же, эти места напоминают мне о ландшафте страны снов.
Сейчас на эту колокольню поставили купол и крест; но раньше, черная, заросшая, с разрушенным верхом, она заставляла вспоминать нерадостный конец Хомы Брута.
Но всюду жизнь, - она, как и полагается, побеждает неизвестным науке образом:)