Утро промозглое...
Утро промозглое. Окна в испарине.
Пальцем веду по росе завиток,
он повторит очертанья Испании,
иль, может быть, - италийский сапог.
Там у них солнце в тoсканах с веронами,
в душах оно и в стаканах оно...
В нашем райцентре с тоской и воронами,
солнце еще не изобретено.
Только туман - протоплазма кефирная.
Реки пригрежу - в них небо плывет...
В наших гвадал...-понимаешь-...кивирах-то -
лишь исковерканный мартовский лед.
Но ничего. Мы дотерпим, мы сильные.
Кажется, чую в воздусях намек -
скоро разверзнется синь над осинами
и над припеком завьется парок.
Скоро в наш край, пустотою затаренный,
столько набьется страстей и тревог
что этот мир окаянно-окраинный
целую зиму представить не мог.
Движется сок и живица, и жижица
талого снега язвит башмаки
Скоро уже, в этом мире задышится
как и в раю задышать не моги...
Всю несерьезность вложивши в усилие
(встречный пускай хохотнет надо мной),
пну, как сапог апеннинский - Сицилию,
в ноги попавшийся ком ледяной.
Пальцем веду по росе завиток,
он повторит очертанья Испании,
иль, может быть, - италийский сапог.
Там у них солнце в тoсканах с веронами,
в душах оно и в стаканах оно...
В нашем райцентре с тоской и воронами,
солнце еще не изобретено.
Только туман - протоплазма кефирная.
Реки пригрежу - в них небо плывет...
В наших гвадал...-понимаешь-...кивирах-то -
лишь исковерканный мартовский лед.
Но ничего. Мы дотерпим, мы сильные.
Кажется, чую в воздусях намек -
скоро разверзнется синь над осинами
и над припеком завьется парок.
Скоро в наш край, пустотою затаренный,
столько набьется страстей и тревог
что этот мир окаянно-окраинный
целую зиму представить не мог.
Движется сок и живица, и жижица
талого снега язвит башмаки
Скоро уже, в этом мире задышится
как и в раю задышать не моги...
Всю несерьезность вложивши в усилие
(встречный пускай хохотнет надо мной),
пну, как сапог апеннинский - Сицилию,
в ноги попавшийся ком ледяной.