Ты рождаешься в одноэтажной америке и готова на всё, чтобы выбраться оттуда.
Но, чтобы ты ни делала - ты тёлочка, которая "переспала со всей футбольной командой".
Если не переспать хотя бы с несколькими из них - тебя изнасилуют.
Дела, разумеется, не откроют.
Кажется, что есть дорога по вертикали.
Кажется, ты нашла свой её вариант.
Как говорит она, скрывая меру подлинного отвращения: "то, что они договорились считать за секс".
Хотя формально всё прилично - у тебя спортивная стипендия - спортивная подготовка помогает делать секс воистину "незабываемым".
Особенно акробатическая спортивная подготовка.
И ты даже внезапно "умная" - что является неприятным сюрпризом для всех тех, кто тоже хотел бы с тобой переспать, а не принимать у тебя экзамен.
И вот - ты тёлочка главного хулигана в стране.
И это всё равно лучше, чем быть умной идиоткой в уродливых дорогих костюмах и в очках в дорогой тонкой оправе, с кредитом в банке открытым для того, чтобы тебе не отказывали работодатели.
Даже, если ты доберёшься до личного дома и встреч с читателями в дорогих книжных магазинах.
Внезапно ты смутно ощущаешь - что тебя тошнит от таких "предсказаний" и от себя, если ты попытаешься изуродовать под них свою жизнь.
И вот ты...
В костюме Арлекина, как его поняли в той проклятой стране, в которой ты родилась.
В этом содержится немного больше жизни.
Но ты знаешь, что ты не выбралась.
Что тебе некуда выбираться.
Щелчок.
Она называет это алхимией.
И даёт небрежного, мягкого пинка наружу, когда кажется, что ты растворился в чужой структуре.
Что тебя больше нет.
Что ты лишь часть чужого кровообращения, несколько небесполезных навыков в чужой, несколько более сложной и интересной жизни, чем была твоя.
"Более сложная система подчиняет менее сложную."
"Математически это тоже верно."
Пинок.
Ласковое: "Ну, нахрена ты мне тут такой красивый сдался? Вали отсюда. Иди, вон, не знаю - посуду помой."
И ты рождён заново.
Ты заново есть.
И ты - это ты.
Более ты, чем был до того, как влипнуть в чужое солёное море.
Чем оказаться в чужой протоплазме - солёной и горькой, горячей на вкус.
Разъедающей бережно, собирающей заново по той модели, по которой тебя задумал кто-то более талантливый, чем твои родители и общество, внутри которого им так хотелось гордиться дочерью.
По которой, возможно, ты хотел быть задуманным сам.
"Отдышался? Ну, там, смотри сам, как ты там. Там коврик, там кухня, еда в холодильнике."
Тебе даже всё ещё нужен "коврик и холодильник"!
"Отвали от меня! Тебе, что - заняться нечем? Так я сейчас найду."
Она. Она - найдёт.
Последние точки контура встают на места, как выданная заботливо подобранная одежда - по размеру, по сезону, крепкая.
Тебя очерчивают, оглаживают, отряхивают движениями, которые кажутся ужасно небрежными.
Едва ли не пренебрежительными.
Которые на самом деле чудовищно точны.
И очень бережны.
И правда - почему же не сам?
Ты же так хотел этого.
Ты же так хотел быть.
Ты же так хотел быть собой.
И ты есть.
Ты подслушиваешь разговор о себе, голос мягкий, задумчивый, слегка отстранённый:
- Она пока почти не разговаривает. Я не знаю, какой она будет.
Полное отсутствие оценки и требующих, выматывающих самую суть ожиданий.
И почему-то гордость.
Мягкая, как смешинки в отведённом в сторону взгляде:
"Тебе, что - заняться нечем? Так я сейчас найду."
*
С днём рождения, сестрёнка.