и вечер делит сутки пополам, как ножницы восьмерку на нули
Дни расплетают тряпочку, сотканную тобою.
И она скукоживается на глазах, под рукою.
Зеленая нитка, следом за голубою,
Становится серой, коричневой, никакою.
Уж и краешек виден того батиста.
Ни один живописец не напишет конца аллеи,
Знать, от стирки платье невесты быстрей садится,
Да и тело не делается белее.
То ли сыр пересох, то ли дыханье сперло.
Либо: птица в профиль ворона, а сердцем -- кенарь.
Но простая лиса, перегрызая горло,
Не разбирает, где кровь, где тенор.
(1980)
И она скукоживается на глазах, под рукою.
Зеленая нитка, следом за голубою,
Становится серой, коричневой, никакою.
Уж и краешек виден того батиста.
Ни один живописец не напишет конца аллеи,
Знать, от стирки платье невесты быстрей садится,
Да и тело не делается белее.
То ли сыр пересох, то ли дыханье сперло.
Либо: птица в профиль ворона, а сердцем -- кенарь.
Но простая лиса, перегрызая горло,
Не разбирает, где кровь, где тенор.
(1980)