Поймай, если сможешь
От финнов научилась своевременности. Поэтому прознав о вчерашней акции в Москве, побежала покупать себе путеводитель по Хельсинки. Купила свою любимую Афишу. Она оказалась очень поэтичней - точно поэтичнее Парижа и Берлина. Вот атким текстом открывает путеводитель Григорий Гольденцвайг:
"Поймай меня, если можешь
Его нет.
Есть соленый морской воздух, как попало набросанные валуны, зеркало Саноматало и шары света в руках у вокзальных атлантов. Атлантов тоже нет - очертания расплываются в граните; здесь не смотрят в глаза, боготворят тишину и к случайному прикосновению относятся как к электрическому разряду. Он растворяется в ирреальном марганцевом закате, стерильный мир за стеклом, прилежный мираж Скандинавии, оставляя в недоумении: где город? Где смог и пробки на дорогах, где модные наряды, где дворцы с замками, наконец? Что происходит?"
"Ничего. В Хельсинки не произойдет ничего, он живет для себя, погружен в себя, сосредоточен на себе и чужаков не отталкивает - вежливо не замечает. Прячется, поднимая к уху невидимую трубку мобильного. Трубка- орудие телепортации. Он путает следы, заводит на улицы, - где солнце, торжественные витрины, японцы с камерами, - на которых его никогда не поймать. Хельсинки - не для лентяя, его нужно выслеживать: на перекрестках Круунунхака, меж могил Хиетаниеми, на извивающихся змеей южных набережных и в кабаках Каллио. Выключить часы, сбавить громкость на полтона, тембр голоса на тон; заставить себя идти медленно и дышать полной грудью. Кормить его идолов - белок в парках. Гладить рукой гранитный камень. Разглядывать небо через трубы памятника Сибелиусу - может, он там? Смотреться в металлические шары Хиеталахти - не он ли за спиной? Гнать по шоссе Лэнсивяюля, убегая от воды, напирающей с двух сторон, повторять его влажные, ветром освежеванные имена: Хель- синки, Гельсингфорс, - звать его, как зовут зверя, что замер, вдруг заметив человека, и вот-вот пустится наутек. Он прячется в темном заднем дво- ре, в сквоте, разбитом в старой вилле, на причале ледоколов. Его не Лер- монтов воспел - Булгарин, у него непроницаемое лицо, на котором смеются и плачут щелочками заливов только глаза, для юнца по-стариковски всезнающие. Он сойдет с ума в пятницу, сделает сальто-мортале и взорвется в субботу - снова навсегда, как в последний раз, - чтобы воскреснуть в понедельник фиолетовой тенью над Эспланадами. Будет умницей. Не дастся в руки. Будет счастлив".
Да! Прикосновения - это всегда электричество. Мгновенная искорка между двумя тварями. Но в таких городах, как Москва, люди часто забывают об этом. В нашем городе молодёжь редко танцует парные танцы. Наши любовники отучаются расчесывать нам волосы. А наши любовницы - не любят держаться за руки, хотя чего уж тут предаваться предрассудкам в столице разврата?!
Финны мне напомнили о том, чего мне всегда так не хватало и что я так любила в нашей молодой университетской компании. Будучи кинестетиком (нет! кинэстетом), я тосковала по этим электрическим вспышкам. Я печалилась и чахла, пока мои искорки бегали по моему телу и не могли найти выхода вовне. И как голодная, я бросалась на любого человека, умеющего образовывать максимум общей поверхности, готовая отдать взамен всё что он ни пожелает. А теперь я вспомнила и нашла. Просто осознала. Теперь, наверное, мною будет сложнее манипулировать. Но, чёрт возьми, бывает же по другому!!!
Hug you tightly,
DraCat