Николай Полевой. История русского народа.
Потянуло меня чего-то на Историю. Прознала, что Пушкин очень уважал "Историю русского народа" Николая Полевого.
Поскольку Пушкина уважаю, то не грех уважить и его предпочтения. Предлагаю выдержки из издания 1829-33 гг.
Н. Полевой. История русского народа, т.1. Из Предисловия, о том, что такое История и кто такой Историк.
… Историк, напитанный духом Философии, согретый огнем Поэзии, принимаясь за скрижали Истории, должен забыть и логические выводы первой и цветистые краски второй. Он должен отделиться от своего века, своего народа, самого себя. Его обязанность - истина, чистая, безпримесная, неувлекаемая ни духом систем, ни поэтическим огнем, преображающим в глазах наших предметы. Цели частной нет и не должно быть у Историка, ибо История, как жизнь, есть сама себе цель. Воодушевляя, воскрешая Прошедшее, она делает его для нас Настоящим, преобразуя жизнь Прошедшего в слово, и таким образом выражая совершившееся, так же как слово выражается для нас мертвыми буквами. Историк не есть учитель Логики, ибо История такой силлогизм, коего вывод, или третья посылка, всегда остается нерешимым для Настоящего, а две первые не составляют полного, целого силлогизма.
Историк и не судья, ибо составление обвинительных актов даст повод подозревать его в пристрастии, так же как и составление оправдательных. Он живописец, ваятель Прошедшего Бытия: от него требует Человечество только верного, точного изображения Прошедшего, для безконечной тяжбы природы с человеком, решаемой Судьбою Непостижимою и Вечною.
Удовлетворяя сим условиям, видим, как неприлично Историку почитать себя судиею, пред которым смиренно преклоняются века, ожидая осуждения или оправдания, как недостаточно будет, если он, для своего века, по своекорыстию современников, по чувству народной гордости, преображает истину, смотря сквозь призму предразсудков или предубеждений. Несносно и звание учителя Нравственности, заставляющее Историка говорить апофтегмами и сентенциями, как будто нравоучения, им подсказываемые, могут научать современников и потомство, если дела и события не могли научить их!
Положив в основание истину, приняв в руководители умозрение и опыт, Историк обязан только показать нам Прошедшее, так, как оно было, оживить представителей его, заставить их действовать, думать, говорить, как они действовали, думали, говорили, и, безстрастным вещанием истины, слить жизнь каждого из отдельных представителей с его веком, его временем, обставить изображения их теми отношениями, царства и народы теми царствами и народами, коими сливались они с Человечеством в действительной своей жизни.
Вследствие сего, Историк сохранит все мелкое, частное жизни Прошедшего, если оно объясняет что-либо в жизни целого, забудет его, если оно не было причиною или следствием великого, по крайней мере значительного.
История необходимо разделится на общее и частное, причину и следствие. Историк соединит то и другое, и тогда в его повествовании мы будем зрителями как бы непреходящего, нескончаемого Настоящего, ибо где предел Истории? Это стезя по бездне Вечности, стезя, коей начало и конец теряются во мраке.
<…>
Мы разумеем здесь Историю собственно, то есть такого рода творения, в которых стройною полнотою оживает для нас мир прешедший, где усилия ума человеческого, коими сей мир возсоздан, воодушевлен, скрыты в повествовании живом, творец такого только создания может назваться Историком.
Но достигая сей степени, какие труды должен предпринять человек, дерзающий явиться на поприще дееписателя!
Еще прежде нежели он начнет воздвигать здание, ему надобно заняться, с величайшею подробностью, всеми, даже малейшими частями, всеми материалами, самыми ничтожными, из которых должен он создать нечто стройное, правильное, великое. Мы требуем, чтобы не предшественники руководили его, но чтобы он сам проложил себе дорогу по тернистой пустыне Исторической Критики, сам обозрел мертвые материалы всех вспомогательных исторических знаний. За тем настает для дееписателя огромный труд: извлекать истину из противоречащих, сбивчивых, разнородных отчетов, которые дают за себя страсти людей, изменяющиеся мнения, исчезнувшие нравы, обычаи, образы воззрения времен отдаленных и отделенных одно от другого звеньями цепи, которые в огромном протяжении кажутся все равны, все одинаковы, но бесконечно различествуют друг от друга для зоркого, наблюдательного ума.
По сей цепи пройти путем веков, в мертвых хартиях и безмолвных памятниках отыскать искры, заваленные пеплом, извергнутым вулканами событий, отделиться от своего века и времени, победить собственное честолюбие, пожертвовать и отношениями, и мнениями, по которым кажется справедливым и несправедливым то или другое: вот обязанности Историка. И если он исполнит их, мы не потребуем того, что многие почитают доныне первою и главною обязанностью, напротив, мы подтвердим мысль одного древнего писателя: всякая История хороша, если она и не красноречиво написана.
...
Поскольку Пушкина уважаю, то не грех уважить и его предпочтения. Предлагаю выдержки из издания 1829-33 гг.
Н. Полевой. История русского народа, т.1. Из Предисловия, о том, что такое История и кто такой Историк.
… Историк, напитанный духом Философии, согретый огнем Поэзии, принимаясь за скрижали Истории, должен забыть и логические выводы первой и цветистые краски второй. Он должен отделиться от своего века, своего народа, самого себя. Его обязанность - истина, чистая, безпримесная, неувлекаемая ни духом систем, ни поэтическим огнем, преображающим в глазах наших предметы. Цели частной нет и не должно быть у Историка, ибо История, как жизнь, есть сама себе цель. Воодушевляя, воскрешая Прошедшее, она делает его для нас Настоящим, преобразуя жизнь Прошедшего в слово, и таким образом выражая совершившееся, так же как слово выражается для нас мертвыми буквами. Историк не есть учитель Логики, ибо История такой силлогизм, коего вывод, или третья посылка, всегда остается нерешимым для Настоящего, а две первые не составляют полного, целого силлогизма.
Историк и не судья, ибо составление обвинительных актов даст повод подозревать его в пристрастии, так же как и составление оправдательных. Он живописец, ваятель Прошедшего Бытия: от него требует Человечество только верного, точного изображения Прошедшего, для безконечной тяжбы природы с человеком, решаемой Судьбою Непостижимою и Вечною.
Удовлетворяя сим условиям, видим, как неприлично Историку почитать себя судиею, пред которым смиренно преклоняются века, ожидая осуждения или оправдания, как недостаточно будет, если он, для своего века, по своекорыстию современников, по чувству народной гордости, преображает истину, смотря сквозь призму предразсудков или предубеждений. Несносно и звание учителя Нравственности, заставляющее Историка говорить апофтегмами и сентенциями, как будто нравоучения, им подсказываемые, могут научать современников и потомство, если дела и события не могли научить их!
Положив в основание истину, приняв в руководители умозрение и опыт, Историк обязан только показать нам Прошедшее, так, как оно было, оживить представителей его, заставить их действовать, думать, говорить, как они действовали, думали, говорили, и, безстрастным вещанием истины, слить жизнь каждого из отдельных представителей с его веком, его временем, обставить изображения их теми отношениями, царства и народы теми царствами и народами, коими сливались они с Человечеством в действительной своей жизни.
Вследствие сего, Историк сохранит все мелкое, частное жизни Прошедшего, если оно объясняет что-либо в жизни целого, забудет его, если оно не было причиною или следствием великого, по крайней мере значительного.
История необходимо разделится на общее и частное, причину и следствие. Историк соединит то и другое, и тогда в его повествовании мы будем зрителями как бы непреходящего, нескончаемого Настоящего, ибо где предел Истории? Это стезя по бездне Вечности, стезя, коей начало и конец теряются во мраке.
<…>
Мы разумеем здесь Историю собственно, то есть такого рода творения, в которых стройною полнотою оживает для нас мир прешедший, где усилия ума человеческого, коими сей мир возсоздан, воодушевлен, скрыты в повествовании живом, творец такого только создания может назваться Историком.
Но достигая сей степени, какие труды должен предпринять человек, дерзающий явиться на поприще дееписателя!
Еще прежде нежели он начнет воздвигать здание, ему надобно заняться, с величайшею подробностью, всеми, даже малейшими частями, всеми материалами, самыми ничтожными, из которых должен он создать нечто стройное, правильное, великое. Мы требуем, чтобы не предшественники руководили его, но чтобы он сам проложил себе дорогу по тернистой пустыне Исторической Критики, сам обозрел мертвые материалы всех вспомогательных исторических знаний. За тем настает для дееписателя огромный труд: извлекать истину из противоречащих, сбивчивых, разнородных отчетов, которые дают за себя страсти людей, изменяющиеся мнения, исчезнувшие нравы, обычаи, образы воззрения времен отдаленных и отделенных одно от другого звеньями цепи, которые в огромном протяжении кажутся все равны, все одинаковы, но бесконечно различествуют друг от друга для зоркого, наблюдательного ума.
По сей цепи пройти путем веков, в мертвых хартиях и безмолвных памятниках отыскать искры, заваленные пеплом, извергнутым вулканами событий, отделиться от своего века и времени, победить собственное честолюбие, пожертвовать и отношениями, и мнениями, по которым кажется справедливым и несправедливым то или другое: вот обязанности Историка. И если он исполнит их, мы не потребуем того, что многие почитают доныне первою и главною обязанностью, напротив, мы подтвердим мысль одного древнего писателя: всякая История хороша, если она и не красноречиво написана.
...