«Я люблю тебя, жизнь…»: «Карамазовы» Константина Богомолова
Оригинал взят у philologist в «Я люблю тебя, жизнь…»: «Карамазовы» Константина Богомолова
Автор - Татьяна Касаткина, философ, филолог, культуролог, религиовед, писатель. Специалист в области теории культуры, теории литературы, философии, религиоведения, творчества Ф.М. Достоевского, русской литературы XIX-XXI веков. Доктор филологических наук (2000). Председатель Комиссии по изучению творческого наследия Ф.М. Достоевского Научного совета «История мировой культуры» РАН, заведующая отделом теории литературы ИМЛИ им. А.М. Горького РАН.
«Я люблю тебя, жизнь…»: «Карамазовы» Константина Богомолова
Я, наконец, сходила на богомоловских «Карамазовых». Аспирантка моя подарила мне два билета на день рождения - ну, мы с ней вместе и сходили :) Она, впрочем, уже во второй раз. Первое и грандиозное впечатление - это, конечно, актеры. Фёдор Павлович Карамазов - Игорь Миркурбанов, Иван Фёдорович Карамазов - Алексей Кравченко, Смердяков и Зосима - Виктор Вержбицкий. Эта троица легко могла бы сделать спектакль в отсутствие всех остальных. На любого из них можно просто смотреть - и такие сцены для каждого режиссером предусмотрены - просто смотреть, как он сидит, молча, почти не шевелясь, - а его персонаж живет мощнейшей жизнью, не то чтобы «интеллектуальной» там или еще какой - а совокупной, полной, полнейшей: в груди и голове вращаются миры и ворочается хаос. И встреча каждого из этих актеров с собственно текстом Достоевского (там, где он не искажен и не «подправлен» в сторону своего разумения режиссером) - происходящее на глазах зрителя событие космического масштаба.
У режиссера есть две сильные, ключевые находки. Игорь Миркурбанов, играющий и Федора Павловича, и черта из кошмара Ивана Карамазова, и Виктор Вержбицкий, играющий и Зосиму, и Смердякова. Черта до сих пор делали двойником Ивана - но в романе Иван прямо обозначен как сын, наиболее похожий на Федора Павловича. И Богомолов эту простую, очевидную и несомненную - после предъявления, конечно, - двухходовку отследил и обыграл. Федором Павловичем, любящим жизнь и мовешек, ангела и цыпленочка (и - ангела как цыпленочка), спектакль начинается, - чертом, агрессивно исполняющим «Я люблю тебя, жизнь», заканчивается. Когда черт поет «и вершина любви - это чудо великое - дети» - после просмотренной зрителем богомоловской истории о семейке Карамазовых как пауках, запертых в одной банке и пожирающих друг друга, начиная с отца своего, - это звучит. Да. Разрывая шаблон, звучит. Почти как у Достоевского.
Зосиму и Смердякова режиссер дополнительно связал сказанным о Зосиме - «смердит». У Достоевского так не сказано (у него будет и «провонял» и «тлетворный дух» - а этого не будет) - а у Богомолова сказано. Таким образом проведена жирная черта, соединяющая персонажей; проведена там, где ее не было. Сближение было - а неразрывной связи - не было. У Достоевского получались как бы расходящиеся лучи - у Богомолова сходящиеся. У Достоевского за счет этого - ОГРОМНЫЙ размер человека, от старца до Смердякова. У Богомолова - совсем небольшой человеческий размер, поскольку что Смердяков, что Зосима…
Соответственно этому изменившемуся размеру меняется и все представленное пространство мироздания. И Алеша изрыгает проклятия на обидчиков (вещь, невообразимая у Достоевского - но неизбежная у Богомолова ввиду сузившегося размера человека) - а после того, как чистый младенец (у Богомолова - древний младенец) проклинает мир, - уж точно актуальна остается только паучья жизнь. Такая вечно-брачная жизнь пауков, пожирающих друг друга после, да и в процессе совокупления, собственно и составляет почти весь второй акт (по мне - так излишне затянутый; но, может, режиссер и имел в виду показать неизбывную скуку этих многочисленных пикантных происшествий). Вспоминается тут Митеньки Карамазова пожелание: «слишком широк человек - я бы сузил». Ну, вот - режиссер и сузил. Имел право…
Творец происшествий - черт. Он об этом в третьем акте подробно расскажет. Эти происшествия - и есть, по его, жизнь. Черт говорит: «Я требую себе уничтожения, а мне говорят - оставайся, иначе не будет никаких происшествий». Этому аргументу черта поверило немало философов. А режиссер просто показал жизнь, сведенную к масштабу происшествий. Жизнь, заверченную кругом неизбежного возвращения (как жутко звучит «все опять повторится сначала» в песне, представляющей собой гимн жизни в очерченных в спектакле масштабах). И оказался на стороне Достоевского. Не думаю, чтобы невольно.
Его ведь и зовут Константин Богомолов. Что означает «вечно/неизменно/непрестанно/постоянно молящий Бога». Молящий - значит - держащий с Ним связь. Получилось, что половина романа Достоевского, та часть его, что безгранична и бесконечна, заключилась в имени режиссера. Ну, что ж. Думаю, Достоевскому бы понравилось. Тем более что, по иронии судьбы, богомол - это еще и то самое насекомое, самка которого наиболее известна как пожирающая полового партнера прямо в минуту своей с ним сходки (о чем и Достоевский писал). Так что в имени своем, которое ведь находится на всех афишах спектакля, режиссер восстановил тот истинный размер человека - от бездны до бездны - который был заложен, заявлен и провозглашен в исходном тексте.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
Автор - Татьяна Касаткина, философ, филолог, культуролог, религиовед, писатель. Специалист в области теории культуры, теории литературы, философии, религиоведения, творчества Ф.М. Достоевского, русской литературы XIX-XXI веков. Доктор филологических наук (2000). Председатель Комиссии по изучению творческого наследия Ф.М. Достоевского Научного совета «История мировой культуры» РАН, заведующая отделом теории литературы ИМЛИ им. А.М. Горького РАН.
«Я люблю тебя, жизнь…»: «Карамазовы» Константина Богомолова
Я, наконец, сходила на богомоловских «Карамазовых». Аспирантка моя подарила мне два билета на день рождения - ну, мы с ней вместе и сходили :) Она, впрочем, уже во второй раз. Первое и грандиозное впечатление - это, конечно, актеры. Фёдор Павлович Карамазов - Игорь Миркурбанов, Иван Фёдорович Карамазов - Алексей Кравченко, Смердяков и Зосима - Виктор Вержбицкий. Эта троица легко могла бы сделать спектакль в отсутствие всех остальных. На любого из них можно просто смотреть - и такие сцены для каждого режиссером предусмотрены - просто смотреть, как он сидит, молча, почти не шевелясь, - а его персонаж живет мощнейшей жизнью, не то чтобы «интеллектуальной» там или еще какой - а совокупной, полной, полнейшей: в груди и голове вращаются миры и ворочается хаос. И встреча каждого из этих актеров с собственно текстом Достоевского (там, где он не искажен и не «подправлен» в сторону своего разумения режиссером) - происходящее на глазах зрителя событие космического масштаба.
У режиссера есть две сильные, ключевые находки. Игорь Миркурбанов, играющий и Федора Павловича, и черта из кошмара Ивана Карамазова, и Виктор Вержбицкий, играющий и Зосиму, и Смердякова. Черта до сих пор делали двойником Ивана - но в романе Иван прямо обозначен как сын, наиболее похожий на Федора Павловича. И Богомолов эту простую, очевидную и несомненную - после предъявления, конечно, - двухходовку отследил и обыграл. Федором Павловичем, любящим жизнь и мовешек, ангела и цыпленочка (и - ангела как цыпленочка), спектакль начинается, - чертом, агрессивно исполняющим «Я люблю тебя, жизнь», заканчивается. Когда черт поет «и вершина любви - это чудо великое - дети» - после просмотренной зрителем богомоловской истории о семейке Карамазовых как пауках, запертых в одной банке и пожирающих друг друга, начиная с отца своего, - это звучит. Да. Разрывая шаблон, звучит. Почти как у Достоевского.
Зосиму и Смердякова режиссер дополнительно связал сказанным о Зосиме - «смердит». У Достоевского так не сказано (у него будет и «провонял» и «тлетворный дух» - а этого не будет) - а у Богомолова сказано. Таким образом проведена жирная черта, соединяющая персонажей; проведена там, где ее не было. Сближение было - а неразрывной связи - не было. У Достоевского получались как бы расходящиеся лучи - у Богомолова сходящиеся. У Достоевского за счет этого - ОГРОМНЫЙ размер человека, от старца до Смердякова. У Богомолова - совсем небольшой человеческий размер, поскольку что Смердяков, что Зосима…
Соответственно этому изменившемуся размеру меняется и все представленное пространство мироздания. И Алеша изрыгает проклятия на обидчиков (вещь, невообразимая у Достоевского - но неизбежная у Богомолова ввиду сузившегося размера человека) - а после того, как чистый младенец (у Богомолова - древний младенец) проклинает мир, - уж точно актуальна остается только паучья жизнь. Такая вечно-брачная жизнь пауков, пожирающих друг друга после, да и в процессе совокупления, собственно и составляет почти весь второй акт (по мне - так излишне затянутый; но, может, режиссер и имел в виду показать неизбывную скуку этих многочисленных пикантных происшествий). Вспоминается тут Митеньки Карамазова пожелание: «слишком широк человек - я бы сузил». Ну, вот - режиссер и сузил. Имел право…
Творец происшествий - черт. Он об этом в третьем акте подробно расскажет. Эти происшествия - и есть, по его, жизнь. Черт говорит: «Я требую себе уничтожения, а мне говорят - оставайся, иначе не будет никаких происшествий». Этому аргументу черта поверило немало философов. А режиссер просто показал жизнь, сведенную к масштабу происшествий. Жизнь, заверченную кругом неизбежного возвращения (как жутко звучит «все опять повторится сначала» в песне, представляющей собой гимн жизни в очерченных в спектакле масштабах). И оказался на стороне Достоевского. Не думаю, чтобы невольно.
Его ведь и зовут Константин Богомолов. Что означает «вечно/неизменно/непрестанно/постоянно молящий Бога». Молящий - значит - держащий с Ним связь. Получилось, что половина романа Достоевского, та часть его, что безгранична и бесконечна, заключилась в имени режиссера. Ну, что ж. Думаю, Достоевскому бы понравилось. Тем более что, по иронии судьбы, богомол - это еще и то самое насекомое, самка которого наиболее известна как пожирающая полового партнера прямо в минуту своей с ним сходки (о чем и Достоевский писал). Так что в имени своем, которое ведь находится на всех афишах спектакля, режиссер восстановил тот истинный размер человека - от бездны до бездны - который был заложен, заявлен и провозглашен в исходном тексте.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy