О «взрослых цивилизациях». Часть третья. Первая Великая Революция.

[szlachtiz]

Оригинал взят у anlazz в О «взрослых цивилизациях». Часть третья. Первая Великая Революция.



1917 год был третьим годом Великой Войны. Три года, как ведущие европейские страны воодушевленно соревновались друг с другом в том, кто сможет больше всего уничтожить представителей человечества, обряженных в солдатские шинели. Ради этого были испробованы все имеющиеся средства: от банальных пуль и снарядов, архаичного «белого оружия» (сабель и пик) до суперсовременной на тот момент авиации и отравляющих газов. Впрочем, только родом человеческим дело не ограничивалось - например, уверенно уничтожалось поголовье лошадей (очевидно, в преддверии грядущей автомобилизации), изрывались воронками поля и разносились снарядами старинные соборы. Мир пах порохом, гарью пожаров и кровью - человеческой и лошадиной.

Именно в таких условиях случился прорыв человечества к своему будущему. Нельзя сказать, чтобы его не ждали - нет, конечно, к этому времени уже более чем полвека пролетарская революция являлась предметом ожидания, хотя бы для тех людей, кто считал себя марксистами. Более того, еще за тридцать лет до данного момента Фридрих Энгельс совершенно точно предсказал связь этой революции с будущей Мировой Войной:

«…крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, - крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса…»

Его предсказание полностью сбылось - мир оказался в состоянии мировой войны, миллионные армии, подобно саранче, выжрали все ресурсы и превратили недавно еще процветающие страны в руины. Короны прежних великих Империй - Германской, Австро-Венгерской, Российской и Османской - действительно, покатились по мостовой, и не было никого, кто желал бы стать новым императором: вместо прежних мировых держав возникла целая россыпь т.н. «национальных государств». Казалось, что все, что предсказывалось, сбывалось со стопроцентной вероятностью. И все же, несмотря на это, событие, ставшее началом перехода человечества, оказалось незамеченным.

Дело в том, что место начала этой самой ожидаемой пролетарской революции оказалось совершенно не то, которое предсказывали марксисты.Маркса и Энгельса, к сожалению, в этот момент уже не было в живых, а последователи их учения были априорно уверены, что колыбелью пролетарской революции обязана выступить одна из наиболее развитых стран. Для этого у них было довольно веское основание: ведь, как известно, революция должна произойти тогда, когда капиталистические противоречия достигли наивысшей точки. Пролетарская революция в странах, где капитализм еще не достиг своего предела, казалась невозможной - ведь там он имеет еще достаточно «места» для маневра, для того, чтобы он смог пережить случающиеся проблемы. В конце-концов, там, где капиталистические отношения еще не развиты, вполне возможно «выпустить пар» через буржуазно-демократическую революцию. Именно так рассматривалась марксистами ситуация в Российской Империи: кризис  существующего государства должен был вызвать свержение самодержавия и построения буржуазной республики или даже конституционной монархии. И лишь затем, когда уже это вновь построенное общество перейдет в кризисное состояние, можно будет говорить о пролетарской революции и социализме.

Но очевидность данного рассуждения была кажущаяся. К концу XIX - началу XX века стало понятно, что используемая до этого модель капитализма, рассматривающая его «раздельно» в каждой стране, не совсем соответствует реальности. И если раньше взаимовлиянием разных «национальных капитализмов» друг на друга можно было пренебречь, то теперь подобное делать стало нельзя. Даже буржуазные экономисты стали замечать, что экономики всех государств очень сильно переплетены друг с другом, что стало приводить, например, к глобальности экономических кризисов. Кризис 1873 года стал первым, что поразил экономики всех развитых стран одновременно. А кризис 1900 года уже имел восприятие, как всеобщее явление, независимое от национальных экономик. Становилось ясно, что капитализм достиг такого уровня, после которого говорить о какой-либо отдельной истории того или иного государства нет смысла (по крайней мере, с экономической точки зрения).

Но это касалось не только т.н. развитых стран. Взаимовлияние разных экономических систем достигло такого уровня, что страны, имеющие еще, в основном, докапиталистическое устройство, вполне могли включать «островки» самого передового производства. Такая ситуация была, например, во многих колониях и полуколониях, в которых среди архаичной (и архаизирующейся) основной массы хозяйсттв вырастали индустриальные промышленно-торговые центры. Еще интересней ситуация была в странах, которые не испытывали прямого колониального гнета, но имели довольно сильное давление «развитого мира» на себя. В этом случае можно было говорить о целых отраслях современного производства при, в целом, докапиталистической структуре. В качестве примера можно привести Японию и Российскую Империю. Подобная выборочная, во многом искусственная «капитализация», позволяла данным странам вести империалистическую политику на уровне передовых держав.

* * *
Получалась весьма интересная ситуация: та же Россия, не являясь империалистическим обществом по факту, при этом имела все признаки империализма, включая высокую степень концентрации промышленности. Петербург, Варшава, Москва возвышались современными европейскими промышленными центрами, так же выделялись угольный Донбасс и нефтяное Баку - а между ними простиралась аграрно-архаичная пустыня русской деревни с редкими вкраплениями городов. Но эта архаичность нисколько не мешала тому, что в передовой промышленности центров отчетливо были видны капиталистические противоречия, не уступающие европейским. Рабочий класс в России был готов к упорной классовой борьбе, и уже в «предварительной» революции 1905 года он четко это показал. Данная ситуация означала, что, в общем, не существовало никаких причин, которые запрещали бы пролетарскую революцию в России.

Более того, как не странно это звучит, но именно в России вероятность победы революции была значительно выше, нежели в Европе.
Это было связано как раз с вышеуказанными особенностями российского «псевдоимпериализма». Как не удивительно, но разница в «развитости» промышленных центров по сравнению со всей остальной страной оказывалось благоприятным фактором для развития революционной ситуации: в случае восстания рабочих буржуазия теряла способность опираться на  поддержку остающейся буржуазной провинции - поскольку силы тут были не равны. Получалось, что пролетарииату достаточно было получить контроль над «своими» городами (где они изначально были в большинстве), и революция оказывалась близка к победе.. Кроме того, не стоит забывать, что добуржуазная структура страны определяла то, что она на имела еще разработанных методов сопротивления революции. Ставка царского правительства на силовое подавление любой революционной деятельности, прекрасно «работающая» против крестьян, против организованного пролетариата оказывалась неэффективной.

Правда, эти столь благоприятные факторы «блокировались» опасностью того, что пришедший к власти пролетариат будет подавлен уже иностранными капиталистическими державами, воспринявшими революцию, как возможность уничтожить конкурента. Именно этот фактор, в общем-то, и был главным доводом в пользу уже указанного выше «предпочтения» развитой страны для революции. Но, как не удивительно, в реальности защитить революцию оказалось много проще. Сказался тот самый «фактор войны». Ведущие державы, во-первых, были очень сильно измотаны многолетней бойней, чтобы вмешиваться в новую серьезную войну. А во вторых, капиталисты этих стран были более заинтересованы в послевоенном переделе мира, нежели в том, чтобы заниматься ,»усмирением России». Передел «германского» и «австро-венгерского» наследства казался для стран-победительниц более интересным, нежели оккупация Советской России.

«Военный фактор» «сработал» тут двояко: он стал катализатором системного фактора капитализма, и он же выступил в качестве фактора, защищающего революцию от уничтожения. Это было следствием того, что этот фактор был проявлением одного и того же процесса: глобального кризиса мировой империалистической системы, в которую она попала в 1914 году. И «выживание» русской революции в данном случае - никакая не случайность, но проявление подобной  закономерности. Революции в 1917-1918 году охватили значительную часть Европы, но только в условиях России, где был, с одной стороны, развитой рабочий класс, а с другой - слабая буржуазия, революция смогла победить и перейти в устойчивое состояние.

* * *
Тут нет смысла подробно описывать особенности русской Революции 1917 года и ее социодинамику. Это отдельная большая тема, я не раз обращался к ней, и еще не раз буду обращаться. Пока же можно отметить, что события в России, при всей  их периферийности, тем не менее с самого начала выступили мощным фактором, сдвигающим мир «влево». Мировое рабочее движение после 1920 года - когда стало понятным, что подавления (по крайней мере, быстрого) Советской власти не получится - получило значительный стимул к развитию. Ведь это значило, что если в одном месте рабочие сумели взять власть в свои руки, то и в другом смогут это сделать. Уже одно это резко меняло баланс отношений между рабочими и капиталистами. Последние вынуждены были соглашаться с социал-демократами, лишь бы не пришли к власти ужасные большевики.

Об этом я уже писал. Однако отмечу, что приход к власти социал-демократов все же не означал автоматической Мировой Революции. Более того, потихоньку оправившись от шока, буржуазия все чаще делала ставку на союз с самыми реакционными элементами общества - фашистами. Уменьшение революционной экспансии, переход к построению социализма в отдельно взятой стране означало лишь отсрочку в этом процессе: рано или поздно, но буржуазное давление могло уничтожить советское государство, а вместе с ним и тот «левый крен», который обрел на время мир. В принципе, это тоже мало что меняло - ведь как известно, ни одна формация не смогла завоевать мир «с первого раза». Тот же капитализм оспаривал власть у феодалов в течении нескольких столетий - с итальянских городов-государств до Великой Французской Революции, так что разгром СССР фашистами, конечно, представлял собой крайне неприятное явление, но вовсе не конец истории. Но, тем не менее, провал русской Революции, как революции мировой означал бы очередной виток Инферно, очередное погружение мира в пучину террора и хаоса, восхождение из которой на «следующий подход» был бы весьма длительным.

К счастью, История отличается крайней антиинтуитивностью (что вытекает из диалектической ее природы). В тот момент, когда, как казалось, Революция утратила свой порыв и перетекла в «строительство социализма в отдельно взятой стране» со всеми своими недостатками, вроде власти номенклатуры, когда некоторые революционные мыслители заговорили о «преданной революции» и сулили Советской стране скорое перерождение в «обычную» капиталистическую державу, в стране шли процессы, доказывающие обратное. Да, мир вступил в «постреволюционную эпоху», и многое из того, что было верным совсем недавно, теперь утратило свою однозначность. Страна лежала в руинах, но в недрах ее вызревали те локусы, которые имели мировое значение. Раннему СССР был присущ страшный дефицит всего - голод, холод, нищета и бездомность, но одновременно в нем творились такие дела, которые ставили его выше современных ему капиталистических стран.

* * *
Дело вот в чем. Как уже сказано выше, Российская Империя была довольно странным государством, в котором современная индустриальная экономика в нескольких промышленных центрах соседствовала с морем архаичного сельскохозяйственного производства. Но если в плане развертывания революции подобное состояние, было, скорее,  благоприятным, то в плане сохранения революционных завоеваний при поражении пролетарских революций в Европе оно приводило к огромным проблемам. Связано это было с тем, что государство «диктатуры пролетариата» «работает» исключительно в промышленном обществе - и следовательно, в доиндустриальной России построить его невозможно (подробно данную проблемы я тут рассматривать не буду, это требует отдельного разговора). Это стало проблемой, которую временно удалось решить путем резкого снижения давления на деревню (НЭП), чтобы заключить с крестьянами своеобразное соглашение - государство их практически не трогает, а они сохраняют ему лояльность. Понятно, что этот паллиатив был крайне недолог - прибавочного продукта в стране катастрофически не хватало, а изымать его из крестьянской среды, даже самыми жестокими методами (что означало бы массовые восстания крестьян) было невозможно - потому, что производили его крестьяне в ограниченном количестве.

Однако решение этой проблемы было найдено. Если соотношение рабочих и крестьян недостаточно для существования диктатуры пролетариата, то его следует изменить. Если в исторической перспективе индустриализация неизбежна, то ее и следует провести - но не «естественным образом», через удовлетворение существующего спроса на промышленные товары, ожидая, пока ничтожный прибавочный продукт крестьян сформирует требуемый рынок, а «искусственно», создавая мощную промышленную систему, которая, в свою очередь, должна была стать основанием соответствующей ей общественной структуры. Да, до этого момента страна должна была существовать в «запрещенном» состоянии, удерживая свой уровень организации искусственно, опираясь на пропаганду и насилие. Это возможно  на очень короткое (с исторической точки зрения) время. Затем, если ничего не изменится, должна последовать расплата, падение и распад. Но если изменится - то возникнет новая, стабильная индустриальная система, которая будет абсолютно столь же «естественной», как и «выросшая» привычным путем…

В тот момент, когда Ленин принял план Гоэлро, вряд ли кто (включая и самого Владимира Ильича) понимал, насколько это революционное решение. Электрификация страны, которой электричество не требовалось - потому, что страна пахала деревянной сохой - была бессмысленна со всех точек зрения, и лишь огромный авторитет Ленина позволил ему провести эту идею. И только по прошествии времени стало понятным, насколько прорывным было это решение. Электричество было ненужно современной Ленину России, лапотной и крестьянской - но оно нужно было России будущего, промышленной и современной. Электричество нужно было непостроенным еще заводам, которые, в свою очередь, должны были давать продукцию, которая нужна была на несозданном еще «рынке». Крестьяне не имели денег, чтобы покупать промышленные товары - но эти деньги должны были получить  рабочие, которыми эти крестьяне должны были стать. Вместо того, чтобы «бежать за временем», стараясь как можно точнее и быстрее реагировать на его требования (что казалось разумным большинству людей), Ленин решил обогнать время, действовать не во благо настоящего, но во имя будущего.

* * *
Вот она, альфа и омега мировой Революции, этот прорыв, произошедший на задворках цивилизации. Вот тот переворот, который ставил точку на «предварительном развитии» человечества и открывал путь к новым высотам. Испокон веков над человеком властвовало прошлое и настоящее. Будущее же было  скрыто в тумане неясных предсказаний и пророчеств. И это несмотря на то, что именно возможность предсказания будущего лежало в основании цивилизации. Любой сложное производство - от коллективной охоты до сельского хозяйства и промышленности, невозможно осуществить, опираясь только на настоящее, для этого требуется знания будущих закономерностей. Но при этом единственным путем поиска этих закономерностей была чистая случайность, реализуемая путем огромного числа проб и ошибок. Неудивительно, что в таков случае человек вообще не принимал существование времени к сведению, живя вечным, неизменным настоящим. И даже после «распрямления» «векового круговорота» в христианской эсхатологии, и позднее, в эпоху Просвещения, будущее оставалось лишь потенцией, лишь направление движения, не участвуя напрямую в жизни человека.

И лишь с освоением человеком диалектического мышления он смог подняться над вековой властью случая. Получив с появлением диалектического материализма знание законов развития сложных общественных систем, человек обрел огромную власть над реальностью. Об переводе страны на «индустриальные рельсы» говорили давно. План Гоэлро основывался на дореволюционных планах, выработанных в «Комиссии по исследованию производительных сил». Разница состояла в том, что до революции эти планы были всего лишь рискованными прожектами, которые здравомыслящие люди однозначно не могли принять. Они стоили миллионы - и эта сумма намного превышала те средства, которые капиталисты и государство могло бы потратить «на риск». Обычно принято винить царские власти в косности за то, что те не любили давать ход подобным рискованным проектам - но на самом деле, это всего лишь признак разумного подхода к делу. Тогда, когда те или иные проекты давали явную прибыль, они успешно реализовывались: например, строились железные дороги, необходимые для хлебного экспорта. Но вот выбрасывать миллионы ради странных идей царские власти не желали.

А большевики желали. Ленин видел и необходимость перемен, и их результат. Для него изменение структуры общества под действием индустриализации было не бесплодными мечтами, но самой что ни на есть реальностью. Большевики сделали ставку на будущее -  и победили. Впрочем, самым удивительным тут можно назвать то, что раннесоветское общество оказалось просто «взорвано» движением вперед, к развитию, еще на стадии самого начала реализации «индустриального проекта». В голоде и холоде послевоенной разрухи советские люди увлеченно обсуждали такие проблемы, которые меньше всего подходили к обстановке, вроде полетов на иные планеты. Бывший до революции маргиналом Циолковский неожиданно обретает огромную популярность. В 1924 годы в Москве было создано «Общество изучения межпланетных сообщений». В стране, где еще пахали деревянной сохой! И это было не общество отвлеченных мечтателей - люди, собравшиеся туда, хотели реально строить ракеты. И строили их. Один из руководителей общества, Фридрих Цандер, стал организатором знаменитой «Группы по изучению реактивного движения» (ГИРД) и одним из создателей первой советской жидкотопливной ракеты «ГИРД-Х». Пройдет время, и участник этой группы, Сергей Павлович Королев нажмет кнопку на запуск первой в мире космической ракеты, которая вынесет на орбиту земли знаменитый «Спутник», а через несколько лет он же запустит в космос первого человека. Корни гагаринского полета лежат именно тогда, в голодном 1924 году.

Но одним космосом дело не ограничивалось. Люди желали заниматься всем, что хоть как-то приближало их к будущему. Нэпманская сытая жизнь не привлекала их, они стремились туда, где не было ни денег, ни высоких пайков, ни спокойной, размеренной жизни. В холодных аудиториях и лабораториях университетов, в гигантских, наполненных машинным шумом заводских цехах, в болотах разворачивающихся великих строек искали они путь к новому обществу. Строили самолеты и новые города, ехали в тундру и пустыню лечить и учить детей, отправлялись в  экспедиции, не имея ни копейки денег, шли в деревню, чтобы строить и там новое общество, вводить передовые методы хозяйствования, не боясь ни кулацкой пули, ни тягот деревенской жизни.

* * *
Тут мы временно перейдем с «макроуровня» на «микроуровень». Глобальные изменения, которые испытывало советское общество, потому и были глобальными, что пронизывали все уровни социальной структуры, от государственного устройства до отдельной личности. Прорыв в будущее, который испытывало советское общество, привел к выявлению и актуализации таких личных черт, которые до этого времени никто не мог предположить массово существующими. Да, в каждом обществе есть какая-то «группа» энтузиастов и альтруистов, которая готова заниматься любимым делом, даже не получая за это никакого вознаграждения (а порой - напротив, испытывая огромные лишения). Но вот массовой эту группу никак не назовешь. К.Э Циолковский занимался изучением космических полетов, будучи калужским учителем, но он считался чем-то вроде «местного чудака». В раннем СССР подобное поведение перестало быть «исключением из правил». И даже пусть оно не охватывало все общество - большинство, все же, жили в мире «советского мещанства», так хорошо описанного Зощенко и Ильфом с Петровым, но даже сколь-либо значимая массовость этого явления уже означала многое.

Да, были и бюрократы, и взяточники, и банальные воры с мошенниками, были люди, которые делали деньги и люди, которые все свои силы тратили на то, чтобы занять «теплое местечко». Даже пресловутое «членство в партии» не служило защитой от подобных людей - напротив, означая возможность занятия начальственных должностей, оно притягивало подобных неприятных типов. Но данная ситуация - есть норма для всех обществ подобного уровня развития. Эти мерзкие типы - от уголовников и бюрократов, до занятых дракой за «теплые места» представителей номенклатуры - универсальны, поскольку представляют собой наиболее приспособленный к выживанию в сложных обществах тип паразитов. Я уже не раз писал про них. В рамках иерархической системы - а любое сложное общество есть, по-умолчанию, иерархия, эти люди всегда прекрасно существуют, «размножаются» и заполняя все уровни, постепенно рушат «кормящую их систему».

Поэтому интересен именно противоположный процесс, кардинально отличающийся от указанного «вечного» тренда. Распространение в обществе моделей поведения, до того более чем маргинальных, свидетельствовали о существенном различии в социальном устройстве гораздо сильнее, нежели формальные критерии. Да, ранний СССР, во многом, напоминал «классическую» госкапиталистическую модель, да, бюрократия в нем приобретала все большую силу. Да, построить полноценное «государство рабочей демократии» не удалось (слишком мало было рабочих, да и уровень их знаний был не очень высоким). Да, пришедшие к власти большевики довольно быстро начали превращаться в пресловутую номенклатуру, теряя все прогрессивные черты и приобретая «универсальные признаки» властителей. Да, «обмещанивание» страны началось с самого начала ее формирования.  Все это так.

Но не следует за этим проявлением «универсального закона» накопления энтропии (который Ефремов называл «Стрелой Аримана») не замечать явлений абсолютно противоположного порядка. Обращение к будущему абсолютно закономерно привело к появлению и развитию тех самых черт, которые противостоят обычному движению к разрушению, тому самому, которое в физике называется «Вторым началом термодинамики», а в истории проявляет себя, как «разложение элит» (хотя оно касается не только элиты, поэтому более точным мне кажется определение Л.Н. Гумилева: «потеря пассионарности»). Этот возникающий локус будущего оказывался гораздо более структурным, нежели «официальное» государственное устройство с его партиями и вождями. Вожди грызлись друг с другом (вплоть до физического уничтожения), иногда «захватывая» своей «грызней» большое количество невиновных - но они вместе со своими партиями, сторонниками и т.д. перестали быть самым важным элементом в социальной структуре страны (вот почему я не люблю, когда тот или иной период отождествляют с тем или иным вождем). Все это было лишь субстратом, на котором должно было (и могло) вырасти могучее дерево общества нового типа.

Отмена частной собственности на средства производства, отказ от «рыночного регулятора» и переход к централизованному планированию - это всего лишь условие, которое должно способствовать зарождению и формированию механизмов неотчужденного труда, механизмов массового распространения творчества и навыков коллективной (а не принужденной) работы. Государство диктатуры пролетариата - это не коммунизм, не вершина человеческого развития, как таковое, а всего лишь переходный этап от классового общества к бесклассовому. И постигшая нас неудача на этом пути - это всего лишь один этап в развитии революции. Сколько их было в истории - этих неудачных этапов... СССР продемонстрировал главное - возможность «пути будущего», возможность формирования новых трудовых отношений (в достаточно массом количестве), возможность формирования нового человека. Более того, все вышеперечисленное имело отношение не только к СССР.

Выше сказано, что после победы русской революции мир оказался «сдвинутым влево». Но еще больший сдвиг произошел тогда, когда существующий в стране «локус будущего» сумел развиться до того, что стал фактором мировой истории. Запуск спутника, невозможный в «классическом представлении», стал началом новой эры - эры Космоса. Отличие этого периода от предыдущего составляло в том, что на место военного противостояния держав, привычного для истории, пришло противостояние научно-техническое. Да, военная гонка не исчезла - изменить мир оказалось очень непросто. Но оно, на какое-то время, отошло на второй план. Соревнование в науке, образовании, технике привело к повышению средней квалификации работников, к распространению по всему миру высокого «образовательного стандарта». Впервые в истории знание перестало быть признаком элиты - знанием стали обладать массовые категории работников. Все это привело к дальнейшему росту зарплат и, как следствие, к развитию новых технологий, вроде роботизации и автоматизации производства. И если бы этот процесс продолжился дальше, то мы, со временем, получили бы мир, непохожий на существовавший тысячами лет мир рабов и господ, мир, в котором разница в квалификации низших и высших падала бы. И, как следствие, падало бы общественное расслоение.

* * *
Революция, о которой так долго говорили марксисты, свершилась. Но, в отличие от ожидаемого, практически одномоментного, процесса, заканчивающегося взятием пролетариатом власти, она оказалась гораздо более сложной.  И дело даже не в том, что и прежние «революции» (т.е. процессы смены формаций) охватывали значительные временные отрезки - а, собственно, революциями мы называем лишь кульминацию этого процесса. Помимо этого важно понимать, что переход от классового, собственнического общества есть процесс, гораздо более сложный, нежели «простая» смена формации. Переход к миру, в котором нет элиты, нет принуждения, нет отчуждения - это фундаментальный процесс, который не заканчивается изданием нескольких декретов.

И пусть на этот раз данная революция потерпела поражение - как сказано выше, это ничего не меняет. Да, мощности возникшего в СССР «локуса будущего» оказалось недостаточным для изменения структуры общества. Разбор причин, почему это произошло, надо делать отдельно (я уже касался этой темы, и буду касаться ее неоднократно). Ошибок было сделано очень много, да и понимания характера происходящих процессов было маловато. Но разбор ошибок - это «нормальное явление» при строительстве чего-то совершенно нового. Ожидать, что при преобразованиях мирового характера все пойдет гладко, было бы слишком странно. Неудача одной попытки Революции не означает ее невозможность, напротив, она дает шанс исправить допущенные ошибки. От поражения Революции противоречия, приведшие к ней, никуда не исчезает, и это свидетельствует о тои, что переход к новому обществу неизбежен. Человечество должно стать взрослым - и как бы не хотелось многим остаться в своем «детстве», от этого никуда не деться.