Способность гениально заблуждаться дана лишь блестящим одиночкам
Всю жизнь меня тянет думать преимущественно своими мозгами и обычно очень мало интересует то, что думают другие. Правда, за исключением тех, с кем у меня установилась какая-то душевная общность. По отношению к этим людям мне доставляет удовольствие эту общность обнаруживать и поддерживать и очень нравится термин "конгруэнтность" в приложении к явлениям психического характера. Конгруэнтность с фрагментами души других людей - ситуация крайне редкая для глубоко, отстранённо чувствующих и самодостаточных.
Но есть такие, которых тянет на конгруэнтность со всем миром, потенциально - с каждым прохожим, есть такие, у которых психическая энергия постоянно нацелена на взаимодействие с социальным окружением для приведения этого окружения в правильный по их мнению вид или для присоединения к правитльной социальной конструкции: собрать всех в группу единомышленников, что-то запретить, например, курение или аборты, поучаствовать в любого вида демонстрации, революции, выразить любовь верховному главнокомандующему, найти и защитить угнетённых, включая тех, кто по-зверски угнетает и до конца жизни обречён угнетать самого себя. Таких конгруэнтно-озабоченных становится всё больше и больше, и я здесь попытаюсь объяснить почему именно, использовав для этого аналогии с животным миром.
Мне всю мою жизнь было очень удобно мыслить альтернативными категориями. Настолько удобно, что я так и не научился как-то маскировать эту неудобную манеру всё делить на плюсы и минусы, на черное и белое, на морально доступное и морально недоступное, на то что вкусно, а на что даже в состоянии сильного голода не стоит глядеть, не то, чтобы руку тянуть. Я никогда не боялся того, что меня не поймут, поэтому всю жизнь старался называть вещи своими именами. Для меня, например, любой верующий в Бога, представляет собой слегка или сильно больного на голову. Как, например, бывают клептоманы по-мелкому, которые клептоманируют для гармонии со своей клептоманской душой и не сильно мешают окружающему их социуму, а бывают клептоманы по-крупному, которых ловят, иногда бьют, иногда изолируют в психушках.
К тем, которые фанатизируют на почве усиленных форм религиозного слабоумия, я отношусь крайне плохо и даже агрессивно, зная, что лечить их уже бесполезно. К тем, которые по разным причинам свой душевный и духовный вакуум вынужденно заполняют бескрайнего объёма гипотезой по имени "Бог", я отношусь сочувственно и совершенно без агрессии. Ведь и у меня тоже немало приветов. Например, когда я вижу женщину, усыпанную татуировкой и утыканную железками, меня пробирает тошнота и я начинаю смотреть в сторону с риском споткнуться и сломать ногу или руку. Каждый человек вправе быть непохожим на другого при условии, что эта непохожесть не будет мешать другому быть похожим на себя.
Но при такой гипертрофированной независимости я всегда ощущал себя глубоко зависимым от многих гениев, которые стали мне духовно родными, несмотря на то, что давно ушли из жизни: например, Зигмунд Фрейд, который скончался 77 лет тому назад, и Карл Юнг, умерший 55 лет тому назад. Эти и другие гении органически включены в ткань моего мироощущения и я постоянно с ними дискутирую, иногда с возмущением, иногда с безмерным почтением. Фрейд начинил мои мозги твёрдой верой в репрессию, в вытеснение в подкорку. Карл Юнг наделил меня пониманием различий между экстравертами и интровертами, понятием комплексов и архетипов. Мой атеистический взгляд на различные формы религиозности с ранних лет подпитывался идеями Юнга. Юнг на вопрос журналиста: "Верите ли вы в Бога?" за два года до смерти ответил: "У меня нет необходимости верить в Бога. Я знаю Его". Я тоже знаю Бога, но мне вовсе не мешает то, что мы с Юнгом знаем Бога по-разному.
Как бы человек не выпендривался, как бы не стремился быть незвисимым в своём миросозерцании и мироощущении, он не может обойтись без гениальных мыслей, высказанных до него. Но это вовсе не значит, что он должен принимать в целостности то, что создали до него гениальные люди. Продукты гениальной мыслительной активности ценятся именно возможностью вступления с ними в плодотворное дискуссионное противостояние. В этом сокровенном качестве заключается роль гениев в развитии и совершенствовании человеческого знания. С круглым дураком спорить не о чём. Изучая заблуждения гениальных людей, получаешь огромный стимул к поумнению. Например, огромную активность проявляли и Фрейд, и Юнг в интерпретации феномена человеческого сновидения. С моей точки зрения ни тот, ни другой ничего не понимали в физиолого-биохимической основе феномена сновидения, свойственного человеку и всем животным. Как, впрочем, и многочисленные современные сомнологи. Но они гениально заблуждались, а способность гениально заблуждаться дана лишь блестящим одиночкам.
Согласно разработанной мною гипотезе сновидения позволяют мозгу выполнять две основные функции:
I. Ревитализацию долговременной памяти (ДП), постоянную профилактику ассоциативной структуры долговременно памяти, установление более гибких и легче мобилизуемых связей между отдельными кластерами памяти, т.е., примитивно говоря, функцию не давать памяти костенеть. Если бы не ежесуточный регулярный сон, то человек ещё до поступления в первый класс школы приобретал бы старческое слабоумие. Эта функция ревитализации рассчитана на поддержание сознания на должном уровне в течение всей жизни человека. Понятно, что, если человек эпизодически не спит по нескольку дней, то это врядли отразится на его умственных способностях. При регулярных же недосыпаниях это обязательно скажется на его памяти при старении, усиливая вероятность сенильного психоза.
II. Очистку промежуточной памяти (ПП) от ненужной информации, которую мы запоминаем механически, которая логически не связана, обрывочна, не ассоциируется с информацией, хранящейся в ДП, словом, представляет собой информационный мусор.
Но есть такие, которых тянет на конгруэнтность со всем миром, потенциально - с каждым прохожим, есть такие, у которых психическая энергия постоянно нацелена на взаимодействие с социальным окружением для приведения этого окружения в правильный по их мнению вид или для присоединения к правитльной социальной конструкции: собрать всех в группу единомышленников, что-то запретить, например, курение или аборты, поучаствовать в любого вида демонстрации, революции, выразить любовь верховному главнокомандующему, найти и защитить угнетённых, включая тех, кто по-зверски угнетает и до конца жизни обречён угнетать самого себя. Таких конгруэнтно-озабоченных становится всё больше и больше, и я здесь попытаюсь объяснить почему именно, использовав для этого аналогии с животным миром.
Мне всю мою жизнь было очень удобно мыслить альтернативными категориями. Настолько удобно, что я так и не научился как-то маскировать эту неудобную манеру всё делить на плюсы и минусы, на черное и белое, на морально доступное и морально недоступное, на то что вкусно, а на что даже в состоянии сильного голода не стоит глядеть, не то, чтобы руку тянуть. Я никогда не боялся того, что меня не поймут, поэтому всю жизнь старался называть вещи своими именами. Для меня, например, любой верующий в Бога, представляет собой слегка или сильно больного на голову. Как, например, бывают клептоманы по-мелкому, которые клептоманируют для гармонии со своей клептоманской душой и не сильно мешают окружающему их социуму, а бывают клептоманы по-крупному, которых ловят, иногда бьют, иногда изолируют в психушках.
К тем, которые фанатизируют на почве усиленных форм религиозного слабоумия, я отношусь крайне плохо и даже агрессивно, зная, что лечить их уже бесполезно. К тем, которые по разным причинам свой душевный и духовный вакуум вынужденно заполняют бескрайнего объёма гипотезой по имени "Бог", я отношусь сочувственно и совершенно без агрессии. Ведь и у меня тоже немало приветов. Например, когда я вижу женщину, усыпанную татуировкой и утыканную железками, меня пробирает тошнота и я начинаю смотреть в сторону с риском споткнуться и сломать ногу или руку. Каждый человек вправе быть непохожим на другого при условии, что эта непохожесть не будет мешать другому быть похожим на себя.
Но при такой гипертрофированной независимости я всегда ощущал себя глубоко зависимым от многих гениев, которые стали мне духовно родными, несмотря на то, что давно ушли из жизни: например, Зигмунд Фрейд, который скончался 77 лет тому назад, и Карл Юнг, умерший 55 лет тому назад. Эти и другие гении органически включены в ткань моего мироощущения и я постоянно с ними дискутирую, иногда с возмущением, иногда с безмерным почтением. Фрейд начинил мои мозги твёрдой верой в репрессию, в вытеснение в подкорку. Карл Юнг наделил меня пониманием различий между экстравертами и интровертами, понятием комплексов и архетипов. Мой атеистический взгляд на различные формы религиозности с ранних лет подпитывался идеями Юнга. Юнг на вопрос журналиста: "Верите ли вы в Бога?" за два года до смерти ответил: "У меня нет необходимости верить в Бога. Я знаю Его". Я тоже знаю Бога, но мне вовсе не мешает то, что мы с Юнгом знаем Бога по-разному.
Как бы человек не выпендривался, как бы не стремился быть незвисимым в своём миросозерцании и мироощущении, он не может обойтись без гениальных мыслей, высказанных до него. Но это вовсе не значит, что он должен принимать в целостности то, что создали до него гениальные люди. Продукты гениальной мыслительной активности ценятся именно возможностью вступления с ними в плодотворное дискуссионное противостояние. В этом сокровенном качестве заключается роль гениев в развитии и совершенствовании человеческого знания. С круглым дураком спорить не о чём. Изучая заблуждения гениальных людей, получаешь огромный стимул к поумнению. Например, огромную активность проявляли и Фрейд, и Юнг в интерпретации феномена человеческого сновидения. С моей точки зрения ни тот, ни другой ничего не понимали в физиолого-биохимической основе феномена сновидения, свойственного человеку и всем животным. Как, впрочем, и многочисленные современные сомнологи. Но они гениально заблуждались, а способность гениально заблуждаться дана лишь блестящим одиночкам.
Согласно разработанной мною гипотезе сновидения позволяют мозгу выполнять две основные функции:
I. Ревитализацию долговременной памяти (ДП), постоянную профилактику ассоциативной структуры долговременно памяти, установление более гибких и легче мобилизуемых связей между отдельными кластерами памяти, т.е., примитивно говоря, функцию не давать памяти костенеть. Если бы не ежесуточный регулярный сон, то человек ещё до поступления в первый класс школы приобретал бы старческое слабоумие. Эта функция ревитализации рассчитана на поддержание сознания на должном уровне в течение всей жизни человека. Понятно, что, если человек эпизодически не спит по нескольку дней, то это врядли отразится на его умственных способностях. При регулярных же недосыпаниях это обязательно скажется на его памяти при старении, усиливая вероятность сенильного психоза.
II. Очистку промежуточной памяти (ПП) от ненужной информации, которую мы запоминаем механически, которая логически не связана, обрывочна, не ассоциируется с информацией, хранящейся в ДП, словом, представляет собой информационный мусор.