Статья, вызвавшая приступ умопомрачения в среде левацкого академического планктона Ч.II
В защиту колониализма II
The case for colonialism
Bruce Gilley
Department of Political Science, Portland State University, Portland, OR, USA
Third World Quarterly 08 Sep 2017.
НАЧАЛО
Три провала анти-колониализма
“Если бы народ хотел сбросить нас в море, нам нечего было бы этому противопоставить. Но он не ограничился пустыми изъязвлениями лояльности - тысячи мужчин пришли служить в армию, военные фонды и благотворительные организации наполнились дарами и пожертвованиями. Это было любопытной чертой поведения для людей, уставших от британского правления”.
Статья “В защиту колониализма” была опубликована профессором Университета Портланда Брюсом Гилли в журнале Third World Quarterly. Статья была, однако, очень скоро удалена - после того, как редакция получила смертельные угрозы из среды разгневанных академических читателей. 15 редакторов журнала подали в оставку в занк протеста против публикации статьи. Не будучи научным изданием Postskriptum позволит себе вольность публикации данного текста, вызвавшего приступ умопомрачения в среде левацкого академического планктона.
Защита западного колониализма - под которым обычно понимают британские, французские, германские, бельгийские, голландские и португальские колонии от начала 19-го и до середины 20-го веков, должна начинаться с опровержения двух основных положений его критики. Первое - что он был объективно вреден, и второе, что он был субъективно нелегитимен. В дополнение к этому существует третья линия критицизма: колониализм оскорбляет чувствительность современного общества.
Объективный подход издержек/выгод определяет некие параметры человеческого процветания - развитие, безопасность, управление, права и т.п. Такой подход пытается установить, ухудшил ли колониализм положение в этих областях. Один из главных вызовов здесь - правильно сформулировать те вещи, которые имеют значение, и придать им вес, вес, который предположительно изменяется в зависимости от времени и места. Так, например, в брутально патриархальном обществе доступ к защите прав женщин может весить больше, чем защита туземных прав на землю (которые могут быть частью этой патриархии). Это хорошо описал в своей работе, посвященной проблеме женщин северной Нигерии в эпоху колониализма Станислав Андрески.
Второй вызов - как измерить то, что произошло бы в случае отсутствия вмешательства. Что случилось бы в каждом данном месте, если бы колониального правления не было? Многие исследователи пытались создать набор контрольных переменных в колониальном правлении, и для прочих факторов, сосуществоваввших с колониализмом (культурные нормы, география, населения, бремя болезней и т.п.). На эту тему существует весьма популярное исследование Асемоглу. Для конструирования подобной модели отсутствия колониализма потребуется измерить не только глобальные социальные, экономические и технологические тренды, но также и наиболее вероятный путь аборигенного развития, региональные факторы и последствия неуправляемого не колониального столкновения с Западом. Те страны, у которых нет значительной колониальной истории - Китай, Эфиопия, Либерия, Ливия, Саудовская Аравия, Таиланд, Гаити и Гватемала могут предоставить меру для сравнения и идентификации того, что было отлично от колониализма. В этом же помогает исследование доколониальной истории, которое, практически по определению, демонстрирует относительно слабые институты, разделенные общества и экономики выживания, как, например, в исследовании Бибера, посвященному доколониальной Намибии.
Отмечая эти трудности, Абернети подводит итог объективному исследованию проблемы издержек/выгод:
“В те времена и в тех местах, где колониальное правление , в конечном счете, имело положительное воздействие на подготовку к самоуправлению, материальному благосостоянию, выбор работы, восхождение по лестнице социально- экономической иерархии, межкультурный обмен и человеческое достоинство - по сравнению с той ситуацией, которая, скорее всего сложилось бы в отсутствие европейского правления аргумент в пользу колониализма будет силен. В тех местах и в том времени, когда этот баланс негативен, колониализм невозможно защитить, с моральной точки зрения”.
За этими требованиями - лист простых гносеологических принципов. Объективные данные и, например, выбор тем для изучения, требует того, чтобы доказательства собирались не только ради того, чтобы подтвердить ту или иную теорию. Поэтому, любое утверждение, скажем, об уровне колониального насилия потребует не только сравнения с гипотетическим уровнем насилия в отсутствие колониального правления, но и тщательного измерения уровня актуально случившегося насилия относительно населения, серьезности угрозы безопасности и ресурсов поддержания безопасности на данной территории. Хорошим примером будет гора литературы, посвященная британской контр-террористической операции против Мау в Кении в 1952-1960 годах. Несколько ученых продемонстрировали, что если бы “британцы покинули Кению, это привело бы к анархии, гражданской войне и даже геноциду”. В национальную гвардию и национальную тюремную службу вступило не меньше кенийцев, чем в ряды мятежников, и кенийское правительство традиционно восхваляет роль британцев в подавлении движения. По меньшей мере, ученые обязаны продемонстрировать, что брутальность британцев во время войны вряд ли была результатом несоразмерной реакции, с учетом контекста и масштаба угрозы. И если этот, предположительно веский аргумент оказывается шатким, что можно сказать о других, куда менее масштабных примерах “насилия” приводимых ради дисквалификации колониализма?
Пожалуй, одним из грубейших нарушений гносеологических принципов является отсутствие внутренней согласованности (или непротиворечия) критики колониализма. Прославленные ученые раз за разом делают логически противоречивые утверждения о том, что колониализм был одновременно слишком деструктивным и недостаточно деструктивным - будь то границы, правящие институты, экономические системы или социальные структуры. Этим грехом в особенности отличаются африканисты, аплодирующие одновременно и Хербсту, утверждающему, что колониализм сделал слишком мало для государственного строительства, и Янгу, который утверждал, что тот сделал слишком много. Новые территориальные границы критикуются за то, что они навязали социальную интеграцию, старые - за то, что усилили трайбализм. Марксистские ученые считают за то, что колониализм не инвестировал достаточно в здравоохранение и инфраструктуру - и также за то, что он это делал (ради усиления эксплуатации колоний). Колониализму приписывают магические способности сметания на своем пути практически всего хорошего, что есть в обществе (как племенные вожди и этнические идентичности) и такие же магические способности увековечивания всего плохого, что есть в обществе (племенные вожди и этнические идентичности).
Наконец, есть и простой гносеологический принцип фальсификации. Наиболее ярко это выражается в научном отношении к главному благу, принесенному колониализмом: отказу от работорговли. Анти-колониальные критики давно корчатся и прыгают над этой проблемой, потому что она подрывает базис утверждения “колониализм - это плохо”. Результат - беспрерывный поток ревизионизма: это не произошло достаточно быстро, у этого были смешанные мотивы, не все колониальные чиновники это поддержали, бывшие рабы остались бедны, а бывшие рабовладельцы сохранили богатства, это вообще не должно было существовать, и так далее.
Конечно, не все исследования следуют описанным выше рецептам.. Те исследования, в которых тщательно концептуализируются и измеряются контрольные переменные, те, в которых описывается наиболее вероятный альтернативный вариант, включающий измерения издержек и благ неким оправданным способом, зачастую обнаруживают, что по меньшей мере некоторые эпизоды западного колониализма принесли с собой чистую выгоду. Такие работы обнаружили доказательства значительного социального, экономического и политического прогресса при колониализме: расширение образования, улучшение системы здравоохранения, отмена рабства, расширение возможностей занятости, улучшение администрации, создание базовой инфраструктуры, права женщин, предоставление гражданских и политических прав общинам неприкасаемых, справедливое налогообложение, доступ к капиталу, генерация культурного и исторического знания, формирование национальной идентичности - и это лишь несколько измерений.
Это приводит нас ко второму провалу анти-колониальной критики. С учетом того, что объективные издержки и выгоды колонизации варьировались от места к месту, другой подход - попросту игнорировать мнение тех, кого колониализм касался. Субъективный легитимный подход должен задаться вопросом, считали ли народы, через свои верования и действия то, как колониализм относился к ним правомерным. Как продемонстрировал Хехтер, часто иностранное правление считалось более легитимным в мировой истории, поскольку предлагало лучшее правление нежели аборигенная инициатива.
Анти-колониальные критики попросту утверждают, что колониализм был навязанной извне властью без какой бы то ни было народной легитимации. Но, до самого последнего периода европейский колониализм был в высшей степени легитимным - и с хорошими на то причинами. Миллионы людей переселялись к зонам интенсивного колониального правления, посылали своих детей в колониальные школы и госпитали, шли работать на должности в колониальной администрации, воевали в колониальных армиях и принимали участие в колониальном политическом процессе - и речь идет об относительно добровольных действиях. Само стремительное распространение западного колониализма, с применением минимальной силы - неопровержимое доказательство того, что население предпочитало такой вид правления любым другим возможным альтернативам. “Охранители”, “пособники” и “коллаборационисты” колониализма в разы превосходили количество “сопротивленцев” - имперская экспансия зачастую была не только результатом европейского нажима, но и аборигенного затягивания. В Борнео султан Брунея назначил английского путешественника Джеймса Брука раджей хаотической провинции Саравак в 1841 году, после чего порядок и процветание достигли такой степени, что даже когда в 1888 был провозглашен британский протекторат, султан предпочел оставить его под контролем семьи Брука до 1946 года.
Сэр Алан Бернс, губернатор Золотого Берега во время второй мировой войны отмечал:
“Если бы народ хотел сбросить нас в море, нам нечего было бы этому противопоставить. Но он не ограничился пустыми изъязвлениями лояльности - тысячи мужчин пришли служить в армию, военные фонды и благотворительные организации наполнились дарами и пожертвованиями. Это было любопытной чертой поведения для людей, уставших от британского правления”.
В большинстве колонизированных регионов народы либо видели серьезные угрозы безопасности от конкурирующих групп, либо осознавали преимущества модернизированного и либерального государства. Патрис Лумумба, превратившийся в анти-колониального агитатора лишь в очень поздний период своей жизни, в автобиографии 1962 года восхвалял бельгийцев за то, что они “восстановили наше человеческое достоинство и превратили нас в счастливых, свободных, энергичных и цивилизованных людей”. Многие про-колониальные высказывания нигерийского писателя Чинуа Ачебе , между тем, были фактически стерты из памяти анти-колониальной идеологией. Те немногие ученые которые вообще обратили на это внимание, пренебрегли ими , сочтя за проявление ложного сознания.
Неспособность анти-колониальной критики смириться с объективными выгодами и субъективной легитимностью колониализма указывают на третий, и куда более глубокий провал. Анти-колониальная критика никогда и не намеревалась быть “истиной” в научном смысле слова. Она не может быть подтверждена посредством общепринятых стандартов исследования. Происхождение анти-колониального мышления - идеологическое и политическое. Целью была не историческая точность, но защита неких современных идей. Сегодня активисты ассоциируют “деколонизацию” (или постколониализм) с самыми разнообразными радикальными формами социальной трансформации, что неизбежно связывает исторические выводы с начинаниями сегодняшнего дня. Лишенный ориентиров и не связанный с историческими фактами, постколониализм превратился в то, что Вильямс именует “фланерской культурой метрополии”. Среди ее наиболее недавних достижений стоит упомянуть прославление садомазохизма среди женщин Третьего Мира и и нарастающую как снежный ком массу “научной” литературы об ужасах колониализма в странах, у которых никогда не было колоний.
Этот третий провал анти-колониальной критики - наиболее вредный. Он является не только препятствием на пути установления исторической истины, что само по себе ужасно. Даже в деле современной пропаганды это - просто нанесение ран самому себе. Потому что речь идет о випонизации колониального прошлого - лучшим примером чего является замедленный коллапс постколониального южноафриканского государства, одним из проявлением которого стало преследование Хелен Зилли.
The case for colonialism
Bruce Gilley
Department of Political Science, Portland State University, Portland, OR, USA
Third World Quarterly 08 Sep 2017.
НАЧАЛО
Три провала анти-колониализма
“Если бы народ хотел сбросить нас в море, нам нечего было бы этому противопоставить. Но он не ограничился пустыми изъязвлениями лояльности - тысячи мужчин пришли служить в армию, военные фонды и благотворительные организации наполнились дарами и пожертвованиями. Это было любопытной чертой поведения для людей, уставших от британского правления”.
Статья “В защиту колониализма” была опубликована профессором Университета Портланда Брюсом Гилли в журнале Third World Quarterly. Статья была, однако, очень скоро удалена - после того, как редакция получила смертельные угрозы из среды разгневанных академических читателей. 15 редакторов журнала подали в оставку в занк протеста против публикации статьи. Не будучи научным изданием Postskriptum позволит себе вольность публикации данного текста, вызвавшего приступ умопомрачения в среде левацкого академического планктона.
Защита западного колониализма - под которым обычно понимают британские, французские, германские, бельгийские, голландские и португальские колонии от начала 19-го и до середины 20-го веков, должна начинаться с опровержения двух основных положений его критики. Первое - что он был объективно вреден, и второе, что он был субъективно нелегитимен. В дополнение к этому существует третья линия критицизма: колониализм оскорбляет чувствительность современного общества.
Объективный подход издержек/выгод определяет некие параметры человеческого процветания - развитие, безопасность, управление, права и т.п. Такой подход пытается установить, ухудшил ли колониализм положение в этих областях. Один из главных вызовов здесь - правильно сформулировать те вещи, которые имеют значение, и придать им вес, вес, который предположительно изменяется в зависимости от времени и места. Так, например, в брутально патриархальном обществе доступ к защите прав женщин может весить больше, чем защита туземных прав на землю (которые могут быть частью этой патриархии). Это хорошо описал в своей работе, посвященной проблеме женщин северной Нигерии в эпоху колониализма Станислав Андрески.
Второй вызов - как измерить то, что произошло бы в случае отсутствия вмешательства. Что случилось бы в каждом данном месте, если бы колониального правления не было? Многие исследователи пытались создать набор контрольных переменных в колониальном правлении, и для прочих факторов, сосуществоваввших с колониализмом (культурные нормы, география, населения, бремя болезней и т.п.). На эту тему существует весьма популярное исследование Асемоглу. Для конструирования подобной модели отсутствия колониализма потребуется измерить не только глобальные социальные, экономические и технологические тренды, но также и наиболее вероятный путь аборигенного развития, региональные факторы и последствия неуправляемого не колониального столкновения с Западом. Те страны, у которых нет значительной колониальной истории - Китай, Эфиопия, Либерия, Ливия, Саудовская Аравия, Таиланд, Гаити и Гватемала могут предоставить меру для сравнения и идентификации того, что было отлично от колониализма. В этом же помогает исследование доколониальной истории, которое, практически по определению, демонстрирует относительно слабые институты, разделенные общества и экономики выживания, как, например, в исследовании Бибера, посвященному доколониальной Намибии.
Отмечая эти трудности, Абернети подводит итог объективному исследованию проблемы издержек/выгод:
“В те времена и в тех местах, где колониальное правление , в конечном счете, имело положительное воздействие на подготовку к самоуправлению, материальному благосостоянию, выбор работы, восхождение по лестнице социально- экономической иерархии, межкультурный обмен и человеческое достоинство - по сравнению с той ситуацией, которая, скорее всего сложилось бы в отсутствие европейского правления аргумент в пользу колониализма будет силен. В тех местах и в том времени, когда этот баланс негативен, колониализм невозможно защитить, с моральной точки зрения”.
За этими требованиями - лист простых гносеологических принципов. Объективные данные и, например, выбор тем для изучения, требует того, чтобы доказательства собирались не только ради того, чтобы подтвердить ту или иную теорию. Поэтому, любое утверждение, скажем, об уровне колониального насилия потребует не только сравнения с гипотетическим уровнем насилия в отсутствие колониального правления, но и тщательного измерения уровня актуально случившегося насилия относительно населения, серьезности угрозы безопасности и ресурсов поддержания безопасности на данной территории. Хорошим примером будет гора литературы, посвященная британской контр-террористической операции против Мау в Кении в 1952-1960 годах. Несколько ученых продемонстрировали, что если бы “британцы покинули Кению, это привело бы к анархии, гражданской войне и даже геноциду”. В национальную гвардию и национальную тюремную службу вступило не меньше кенийцев, чем в ряды мятежников, и кенийское правительство традиционно восхваляет роль британцев в подавлении движения. По меньшей мере, ученые обязаны продемонстрировать, что брутальность британцев во время войны вряд ли была результатом несоразмерной реакции, с учетом контекста и масштаба угрозы. И если этот, предположительно веский аргумент оказывается шатким, что можно сказать о других, куда менее масштабных примерах “насилия” приводимых ради дисквалификации колониализма?
Пожалуй, одним из грубейших нарушений гносеологических принципов является отсутствие внутренней согласованности (или непротиворечия) критики колониализма. Прославленные ученые раз за разом делают логически противоречивые утверждения о том, что колониализм был одновременно слишком деструктивным и недостаточно деструктивным - будь то границы, правящие институты, экономические системы или социальные структуры. Этим грехом в особенности отличаются африканисты, аплодирующие одновременно и Хербсту, утверждающему, что колониализм сделал слишком мало для государственного строительства, и Янгу, который утверждал, что тот сделал слишком много. Новые территориальные границы критикуются за то, что они навязали социальную интеграцию, старые - за то, что усилили трайбализм. Марксистские ученые считают за то, что колониализм не инвестировал достаточно в здравоохранение и инфраструктуру - и также за то, что он это делал (ради усиления эксплуатации колоний). Колониализму приписывают магические способности сметания на своем пути практически всего хорошего, что есть в обществе (как племенные вожди и этнические идентичности) и такие же магические способности увековечивания всего плохого, что есть в обществе (племенные вожди и этнические идентичности).
Наконец, есть и простой гносеологический принцип фальсификации. Наиболее ярко это выражается в научном отношении к главному благу, принесенному колониализмом: отказу от работорговли. Анти-колониальные критики давно корчатся и прыгают над этой проблемой, потому что она подрывает базис утверждения “колониализм - это плохо”. Результат - беспрерывный поток ревизионизма: это не произошло достаточно быстро, у этого были смешанные мотивы, не все колониальные чиновники это поддержали, бывшие рабы остались бедны, а бывшие рабовладельцы сохранили богатства, это вообще не должно было существовать, и так далее.
Конечно, не все исследования следуют описанным выше рецептам.. Те исследования, в которых тщательно концептуализируются и измеряются контрольные переменные, те, в которых описывается наиболее вероятный альтернативный вариант, включающий измерения издержек и благ неким оправданным способом, зачастую обнаруживают, что по меньшей мере некоторые эпизоды западного колониализма принесли с собой чистую выгоду. Такие работы обнаружили доказательства значительного социального, экономического и политического прогресса при колониализме: расширение образования, улучшение системы здравоохранения, отмена рабства, расширение возможностей занятости, улучшение администрации, создание базовой инфраструктуры, права женщин, предоставление гражданских и политических прав общинам неприкасаемых, справедливое налогообложение, доступ к капиталу, генерация культурного и исторического знания, формирование национальной идентичности - и это лишь несколько измерений.
Это приводит нас ко второму провалу анти-колониальной критики. С учетом того, что объективные издержки и выгоды колонизации варьировались от места к месту, другой подход - попросту игнорировать мнение тех, кого колониализм касался. Субъективный легитимный подход должен задаться вопросом, считали ли народы, через свои верования и действия то, как колониализм относился к ним правомерным. Как продемонстрировал Хехтер, часто иностранное правление считалось более легитимным в мировой истории, поскольку предлагало лучшее правление нежели аборигенная инициатива.
Анти-колониальные критики попросту утверждают, что колониализм был навязанной извне властью без какой бы то ни было народной легитимации. Но, до самого последнего периода европейский колониализм был в высшей степени легитимным - и с хорошими на то причинами. Миллионы людей переселялись к зонам интенсивного колониального правления, посылали своих детей в колониальные школы и госпитали, шли работать на должности в колониальной администрации, воевали в колониальных армиях и принимали участие в колониальном политическом процессе - и речь идет об относительно добровольных действиях. Само стремительное распространение западного колониализма, с применением минимальной силы - неопровержимое доказательство того, что население предпочитало такой вид правления любым другим возможным альтернативам. “Охранители”, “пособники” и “коллаборационисты” колониализма в разы превосходили количество “сопротивленцев” - имперская экспансия зачастую была не только результатом европейского нажима, но и аборигенного затягивания. В Борнео султан Брунея назначил английского путешественника Джеймса Брука раджей хаотической провинции Саравак в 1841 году, после чего порядок и процветание достигли такой степени, что даже когда в 1888 был провозглашен британский протекторат, султан предпочел оставить его под контролем семьи Брука до 1946 года.
Сэр Алан Бернс, губернатор Золотого Берега во время второй мировой войны отмечал:
“Если бы народ хотел сбросить нас в море, нам нечего было бы этому противопоставить. Но он не ограничился пустыми изъязвлениями лояльности - тысячи мужчин пришли служить в армию, военные фонды и благотворительные организации наполнились дарами и пожертвованиями. Это было любопытной чертой поведения для людей, уставших от британского правления”.
В большинстве колонизированных регионов народы либо видели серьезные угрозы безопасности от конкурирующих групп, либо осознавали преимущества модернизированного и либерального государства. Патрис Лумумба, превратившийся в анти-колониального агитатора лишь в очень поздний период своей жизни, в автобиографии 1962 года восхвалял бельгийцев за то, что они “восстановили наше человеческое достоинство и превратили нас в счастливых, свободных, энергичных и цивилизованных людей”. Многие про-колониальные высказывания нигерийского писателя Чинуа Ачебе , между тем, были фактически стерты из памяти анти-колониальной идеологией. Те немногие ученые которые вообще обратили на это внимание, пренебрегли ими , сочтя за проявление ложного сознания.
Неспособность анти-колониальной критики смириться с объективными выгодами и субъективной легитимностью колониализма указывают на третий, и куда более глубокий провал. Анти-колониальная критика никогда и не намеревалась быть “истиной” в научном смысле слова. Она не может быть подтверждена посредством общепринятых стандартов исследования. Происхождение анти-колониального мышления - идеологическое и политическое. Целью была не историческая точность, но защита неких современных идей. Сегодня активисты ассоциируют “деколонизацию” (или постколониализм) с самыми разнообразными радикальными формами социальной трансформации, что неизбежно связывает исторические выводы с начинаниями сегодняшнего дня. Лишенный ориентиров и не связанный с историческими фактами, постколониализм превратился в то, что Вильямс именует “фланерской культурой метрополии”. Среди ее наиболее недавних достижений стоит упомянуть прославление садомазохизма среди женщин Третьего Мира и и нарастающую как снежный ком массу “научной” литературы об ужасах колониализма в странах, у которых никогда не было колоний.
Этот третий провал анти-колониальной критики - наиболее вредный. Он является не только препятствием на пути установления исторической истины, что само по себе ужасно. Даже в деле современной пропаганды это - просто нанесение ран самому себе. Потому что речь идет о випонизации колониального прошлого - лучшим примером чего является замедленный коллапс постколониального южноафриканского государства, одним из проявлением которого стало преследование Хелен Зилли.