Куда много воды утекло
Нехуй нахуй! - такими словами я хотел начать этот пост, но потом передумал. В преддверии очередного Стрита мне вспомнился наш худосочный дебют, похожий на падение птенца из гнезда в костер при попытке научиться летать. И падение, в первую очередь, коснулось нравов.
Это было в 2003 году, десять лет назад. На мне был разноцветный свитер советских хиппи, рюкзак-колобок для переноски картофеля с места на место и дырявые джинсы проходимца. Длинные волосы и драная, в тон старым кедам, борода. Хотя нет, бороды тогда еще не было. На шее моталась привязанная на бельевую веревку эмалированная кружка для спонтанного употребления алкоголя. Вообще, в то время быстроподставляемая посуда мне была присуща. К тому же привязанную веревкой кружку, как самую важную часть экипировки алкогольного туриста, сложнее потерять во время бессознательного скатывания в кювет и падения в непредвиденные обстоятельства.
На тот Стрит я поехал вместе с приятелями Майком и Волком. Мы встретились на вокзале и сразу выпили. В ту пору мы громко рассмеялись бы в лицо тому, кто сказал бы, что через пару лет сначала бросит пить Волк, через восемь лет - Майк, а через десять и я. Может быть, за такие речи он с размаху получил бы в лицо.
Через час мы вышли на конечной и снова выпили. Затем вышли за черту города и снова выпили. Потом еще несколько раз, пока стопили попутную машину до шестнадцатого километра трассы на Золотаревку. Когда мы вышли в нужном месте, то обнаружили уютные пеньки, умелыми руками сформированные в ансамбль из стола и четырех табуреток. Мы побросали рюкзаки, расселись и не смогли не выпить. Светило яркое весеннее солнце, вокруг таяли и оплывали сугробы, и тропинка, петляя, ныряла в гигантские лужи. По лесу нам предстояло пройти еще около семи километров.
Когда мы пришли на место, мы были предельно пьяны, бодры, остроумны и веселы. Спустя еще какое-то время мы были уже в ужасающем состоянии. Я очень мало помню из того, что происходило те два дня в материальном мире вокруг меня и со мной лично. Зато я много познал себя самого.
На каком-то этапе Майк достал из кармана сложенный в несколько раз тетрадный лист, с понятным содержанием и приятным хрустом. Мы выкурили содержимое. Волк с нами не курил. Он вообще не курил. Только пил.
И собирал дрова. Все время он пропадал в лесу и возвращался с полной охапкой сучков. Бросал в костер, несколько минут, пошатываясь, грел над огнем руки, прихлебывал разведенный с родниковой водой медицинский спирт и приговаривал: «Костер должен гореть! Костер будет гореть. Пока не упаду, костер не погаснет!». В итоге, он конечно же, упал. Рухнул, как застреленный, лицом в сугроб рядом с огромной кучей дров.
А мы сидели на поваленном дереве и смеялись над этими событиями. Вскоре мы занесли павшего друга в палатку и бросили там валяться одного. В то время мы еще не имели таких необходимых в походе вещей, как пенка и спальник. Мы спали в апреле на ебаном днище брезентовой социалистической палатки и нас это совсем не удручало. Вскоре костер погас. Мы снова выпили и я перестал быть вовлеченным во всеобщие процессы жизни. Я вообще перестал быть. На два дня.
Смутно помню лишь утро понедельника, когда я должен был быть на работе, но вместо этого с приятелями нес из леса такого же, как и мы, выпавшего из круговорота бытия, молодого алкоголика. Мы сидели на бревне в своем лагере и пытались открыть консервы камнем, когда его отряд угрюмой похмельной толпой проходил мимо нас, и видели, как он выпал из строя. Похоже, мы были единственными, кто это заметил. Мы отнесли его на солнечную поляну к трем сомнамбулам, туда, где, как нам показалось, ему будет хорошо. Он был очень тяжелый, и особенно тяжелым был его походный рюкзак. Сомнамбулы признали в нем своего и рассказали веселую историю о том, как еще в городе для смеха набили его горемычный рюкзак железными гирями от продовольственных весов «Тюмень». Всем показалось это чрезвычайно забавным, несмотря на его нынешнюю безграничную усталость.
С этой неказистой истории началось мое противостояние здравому смыслу. Мое бегство от самого себя с полным осознанием тщетности этих попыток. Мое стремление зачерпнуть багровый закат кухонным ведром. Целое десятилетие ушло на осознание того, что без алкоголя интереснее, чем с алкоголем. На понимание того, что лысый может расчесаться не снимая шляпы. На принятие того, что зачерпывать, в общем-то, нечего, нечем, некому и незачем.
