Мне было 15 лет. Вы стояли в дальнем отделе книжного магазина. У стенки. Такой аккуратненький рядок тоненьких черных книжек. Я вытащила одну, унесла домой и влюбилась. Любовью этой хотелось делиться. И я рассказывала, пересказывала, почти проповедовала. Я знаю несколько человек, которые за всю жизнь прочитали только «Гарри Поттера» и Вас. Последнее - заслуга нашей любви.
Я проводила с Вами дни и ночи, дышала в ритм текста. Открыла Вам слух, зрение, душу, а Вы взамен погружали меня в свой мир - в свою легко читаемую безысходность.
Уж не знаю, в чем причина этой любви, то ли в том настроении неприкаянности и отсутствия основ, которое оказалось удивительно близко подростковому восприятию, то ли в простом, но вместе с тем афористичном языке, при помощи которого провозглашаются не менее простые, порой достаточно умные, порой граничащие с банальностью вещи. Но как бы там ни было, тогда каждая фраза казалась очень точной, близкой, понятной, такой, которую могла бы сказать и я сама, будь у меня чуть больше таланта.
И вот через столько лет мы с Вами вновь встретились. Очень боялась, ведь никогда не знаешь, чем обернется встреча с подростковой любовью: разочарованием или вновь вспыхнувшим чувством. Всмотрелась в знакомые черты. Вы, надо сказать, нисколько не изменились. Я даже подумала, что все Ваше творчество на самом деле - это один текст, построенный по принципу кумуляции, где каждый новый эпизод является вариацией предыдущего. Не важно будет ли то военная Германия (здесь, правда, в силу исторических обстоятельств больше всего отличных от других и далее не повторяющихся мотивов), Германия между двумя мировыми войнами, Швейцария, Америка, вот теперь еще и Франция. Поэтому очень сложно писать что-то про Ваши романы по отдельности, в каждом из таких текстов будут одни и те же слова, изменятся только имена и названия, как меняются имена главных героев в разных Ваших произведениях и даже внутри одного. Романы-эпизоды часто складываются в хронологическую последовательность, вопреки переходящей из романа в роман мысли о том, что у Ваших героев нет ни прошлого, ни будущего, даже отсылают один к другому (здесь и воспоминания о военном немецком прошлом даже с образом «западнофронтовского» Катчинского и маячащий впереди «рай»-Америка), то отходящих немного в сторону, факультативные, иногда развивающихся параллельно, но все же вписывающиеся в этот единый текст.
В этом тексте есть один и тот же, общий герой, «литературное Я» автора и даже когда повествование ведется от третьего лица, все равно кажется, что от первого. Герой без имени, без дома, без стабильности и основы, живущий в гостиницах, шатающихся по улицам и ресторанам и где-то в глубине тоскующий по тому, что совсем недавно звалось пошлостью и мещанством. Есть женщина, которая пытается создать видимость этого мещанского счастья, видимость стабильности, основы. Пытается, но не может. Даже швейцара-русского встречаю не в первый раз.
Ремарк, я Вас любила! И Вы знаете, сейчас тоже немного увлеклась: воспоминаниями ли, вашим ли очарованием. И неожиданно для себя написала очень похоже на сочинение, которое писала по другому Вашему роману в 16 лет: те же мысли, те же мотивы, знакомые, заученные, откровением уже не кажущиеся. Вы ничуть не изменились. Только я стала другой. А давнюю любовь, конечно, приятно встретить, но прежних чувств она вызвать не может. Вы же сами знаете, вы же об этом писали.