Новый великолепный разбор норманистского вздора от Л.П.Грот
Свеям из Средней Швеции было не до этого…
Краткий ответ на 18 заповедей норманизма по мотивам трагикомедии на «Троицком варианте», требует продолжения или, точнее сказать, развития по отдельным темам. Необходимость этого очевидна, поскольку хоть тьма западноевропейских исторических утопий, сгустившаяся с XVIII века над русской исторической мыслью под названием норманизма, и начинает редеть под влиянием новых фактов и новых достижений теоретической мысли, бестолочь, произведенная домыслами норманизма в русской истории, продолжает служить помехой в изучении ее начального периода.
Прежде всего, следует оговорить, что я имею в виду, когда пишу норманизм. До недавнего времени под норманизмом понималась система взглядов, покоящаяся на трёх столбах: первый - это скандинавское происхождение летописных варягов, второй - Рюрик был вождем скандинавских отрядов, причем, не то завоевателем, не то контрактником (за 200 с лишним лет норманисты так и не договорились, кем же он был на самом деле), и третий - это древнескандинавское происхождение имени Руси. Синонимами для скандинавов у сторонников названной системы помимо летописных варягов выступают норманны из западноевропейских хроник, которых отождествляют и как викингов.
В последнее время представителям названной системы взглядов перестало нравиться слово «норманизм». Стали раздаваться голоса, что дескать никакого «норманизма» нет и разговор о «норманизме», «норманской теории», «норманистах» - это фантомы, существующие только в воображении антинорманистов. Вот первый повод для размышления: норманизма и норманистов нет, но антинорманисты не отменяются.
Далее, сторонники вышеуказанной системы взглядов пытаются провозгласить ее единственно правильным учением, т.е. неким подобием марксистско-ленинской методологии советского периода. Немного примеров. В научно-методическом журнале для учителей истории и обществознания «История» (сентябрь 2011) редактор А. Савельев объявил, что норманнский вопрос давно перестал «обсуждаться в профессиональных научных кругах». В 2012 г. в каталоге выставки Государственного исторического музея, посвященной 1150-летию зарождения Древнерусского государства, В.В. Мурашева отметила, что проблему «о роли варягов, выходцев из Скандинавии… к началу XXI в… можно считать решенной в рамках академической науки». «Никакого норманизма нет в мире, нет его и в России. Нет какой-то «норманнской теории». То, что оспаривается антинорманистами под видом теории, это не теория.., а некий набор фактов… Сам факт того, что противостояние норманизма и антинорманизма не существует нигде, кроме России, и поддержка антинорманизма нынешней властью (министр культуры В.Р.Мединский и др.) говорит о том, что вся программа антинорманизма зиждется на национальном комплексе неполноценности и униженности…» (Клейн Л.С.).
Все, кто знаком с литературой по рассматриваемому вопросу, в курсе, что никакого решения проблемы «о роли варягов, выходцев из Скандинавии» пока не существует, а существует самый настоящий хаос, как под него не стараются подвести «набор фактов». «Профессиональные круги» в течение 200 с лишним лет, по-прежнему, спорят о том, как следует трактовать «пришествие» скандинавов в Восточную Европу. Одни говорят: это было завоевание, завоевательная экспансия. Ну, да, - запальчиво возражают другие. - Что же они так втемную завоевали, что ни в одном источнике не отметились?! Нет, это были миграции колонистов из Средней Швеции (она же прибрежная полоса Рослаген, она же - Упсальский лен в Свеяланде, которых не было в IX веке).
Дело в том, что великая миссия «скандинавов» в Восточной Европе ни в каких письменных источниках не отразилась - ни в летописях, ни в западноевропейских хрониках. Поэтому в работах представителей «профессиональных кругов» (сиречь норманистов - давайте будем продолжать называть вещи своими именами независимо от того, нравится это кому-либо или нет!) образ «скандинавов», вызываемый исключительно силой их воображения, представлен многообразием видов.
Те, кого манят батальные сцены, пишут о «военных отрядах скандинавов», о «викингских отрядах», о «дружинах скандинавов», о «норманнских дружинниках», о «движении викингов» на север Восточно-европейской равнины, а также об «экспансии викингов». В результате этого фантомного, незамеченного ни одним летописцем или хронистом «движения» в Восточной Европе якобы создавался «фон скандинавского присутствия», споро оформлявшегося в «норманские каганаты - княжества», усеявшие всю Восточную Европу, но различимые только глазом норманиста.
Более умеренные нравом норманистские авторы рисуют плавные спокойные сцены «миграций свободного крестьянского населения, преимущественно, из Средней Швеции» в Восточную Европу, сходные с картинами заселения Америки. Иногда миграции осуществляются как «воинские и торговые путешествия викингов в Киевскую Русь» или как «популяция норманнов, распространившаяся по восточнославянским землям». Правда, время от времени характеристики массового присутствия норманнов/викингов на Руси сбиваются на оговорки о том, что «популяция норманнов… была сравнительно небольшой, но влиятельной, захватившей власть. Она внесла свой вклад в славянскую культуру, историю и государственность».
У суррогатной истории - суррогатные источники: самыми неопровержимыми «доказательствами» основоположничества скандинавов в древнерусской истории, по мнению норманистов, вполне могут служить норманнские походы из западноевропейской истории: «Скандинавы все завоевывали в Западной Европе! Каким наивным надо быть, чтобы думать, что они не пошли завоевывать и Восточную Европу!». На мой взгляд, подобный аргумент, говоря языком юристов, недействителен, поскольку если событие происходит в одном месте, совсем необязательно, что аналогичное событие происходило в другом месте. Кроме того, бросается в глаза и качественная разница между известными нам норманнскими грабительскими походами на Западе и теми благостными картинами действий «скандинавов» в Восточной Европе, образчики которых хорошо известны по работам норманистов.
Эти различия, безусловно, констатируются, поскольку их и слепой-тупой не заметит, но никого в смущение не приводят и парируются заявлениями о том, что «викинги, безжалостные грабители и пираты, наводившие ужас на всю Западную Европу внезапными набегами, на территории Восточной Европы сыграли иную, конструктивную роль - роль катализатора, который способствовал ускорению социальных и политических процессов». До объяснений же того, почему «безжалостные грабители и пираты», придя в Восточную Европу, вдруг стали выступать какими-то «конструктивными катализаторами», «профессиональные круги» не снисходят.
Для того чтобы выбраться из этого сумбура, следует попытаться привести имеющийся материал в некоторую систему. Начну с того, что перечислю, в чем конкретно сторонникам пришествия скандинавов в Восточную Европу видится их роль. В обобщенном виде эта роль, по убеждению норманистов, проявилась в трёх областях:
1. В образовании Древнерусского государства и создании древнерусского института верховной княжеской власти. Как представляется норманистам, договор с вождем викингских отрядов Рюриком, предположительно из Средней Швеции, обеспечил контроль этих отрядов над водными путями от Ладоги до Волги и тем самым заложил основы для возникновения раннегосударственных структур, в первую очередь, - института центральной власти у летописных приильменских словен. Согласно этим же авторам, другой скандинавский вождь Олег захватил Киев и, таким образом, объединил восточноевропейский север с центром в Ладоге и восточноевропейский юг с центром в Киеве, благодаря чему и возникло Древнерусское государство, известное в науке как Киевская Русь. Напомню попутно, что между призванием Рюрика и вокняжением Олега в Киеве прошло всего порядка двух десятилетий! (Горский А.А., Дворниченко А.Ю., Котляр Н.Ф., Мельникова Е.А., Пузанов В.В., Свердлов М.Б., Стефанович П.С., Шинаков Е.А. и др.)
2. Вкупе с вышеназванным вкладом варяго-норманно-викингов в древнерусскую историю им приписывается установление контроля над Балтийско-Волжским торговым путём, открытие и функционирование которого являлось, согласно уверениям норманистов, результатом деятельности скандинавских купцов и воинов: «…к середине IX в. выход из Приладожья и Поволховья на Волгу, равно как и движение по Волге, были прочно освоены. Об этом свидетельствует появление вдоль пути торгово-ремесленных поселений и военных стоянок, где повсеместно в большем или меньшем количестве представлен скандинавский этнический компонент». Именно благодаря этому, по мнению норманистов, консолидируется обширная территория, на которой в середине IX в. возникает первое раннегосударственное образование» (Мельникова Е.А.).
3. Варяго-норманно-викинги принесли восточноевропейским славянам само имя Русь. Норманистами-лингвистами это формулируется так, что слово Русь можно сконструировать из др.-сканд. слов с основой на *roþs-, типа roþsmenn со значением «гребец, участник похода на гребных судах», что якобы связывает происхождение имени Русь со шведской областью Рослаген и шведскими гребцами-родсами, но через посредство финского названия Швеции Ruotsi. Именно от финнов якобы узнали славяне название шведских гребцов-родсов, и от него образовали имя Русь женского рода.
Вот так видится норманистам роль скандинавов в русской истории. Следующий вопрос, на который следует получить ответ, это вопрос о том, какими собственными объективными предпосылками обладали выходцы из скандинавских стран для осуществления приписываемой им миссии. «Западный фронт» действий норманнов, которых отождествляют только с выходцами из скандинавских стран (насколько это верно, поговорим позднее), известен достаточно хорошо - там не требовалось участие скандинавов в политогенезе, в возведении торгово-ремесленных поселений, существовавших и до норманнских походов и пр. А в Восточной Европе скандинавам приписывается основополагающая (или существенная, как оговариваются некоторые осторожные норманисты) роль в процессе политической эволюции и в капиталоемких проектах по созданию сети ремесленно-торговых и политических центров, т.е. практически - фундамента городской культуры.
Поскольку Бертинские анналы и финское название Швеции Ruotsi накрепко привязывают норманистов к Швеции, поэтому и рассмотрим уровень социополитической эволюции основных областей будущей Швеции в раннесредневековый период. Таковыми являлись области гётов и свеев - этнических групп, определяемых часто как племена и племенные объединения на территории средневековой Швеции. Название Швеции происходит от имени свеев: Svea rike или Королевство свеев. Имя гётов прослеживается в названиях таких исторических областей как Вэстергётланд с городом Гётеборгом и Эстергётланд с главным городом Линчёпинг. Свеи и гёты выступали основными этносоциальными субъектами в процессе формирования государства в Швеции. Как характеризуется этот процесс в науке?
Согласно работам шведских медиевистов, создание шведской государственности носило затяжной, длительный характер, признаки раннего государства выявляются не ранее второй половины XIII - начала XIV вв. Современный исследователь проблем шведского социо- и политогенеза Т. Линдквист, оговаривая, что оформление государственности включает такой критерий как создание «территории под властью единого политического руководства», отмечает, что только со второй половины XIII в. королевская власть в Швеции стала выступать «как форма относительно тонкой политической организации, как государственная власть. Именно в этот период выросли привилегированные благородные сословия с точно определёнными правами и обязанностями нести службу в пользу короля и общества. Кодификация и запись законов, а также упорядочивание политических институтов - вот что характерно для данного периода. На рубеже XIII-XIV вв. королевская власть и молодые сословия духовной и светской знати представляли собой государственную власть. Конец XIII в. был завершением того специфического и длительного исторического процесса социальных преобразований, характерных для Швеции в тот период, который, в соответствии с традиционной терминологией, может быть назван как переходный от викингского периода к раннесредневековому» (Lindqvist Th. Plundring, skatter och den feodala statens framväxt. Organisatoriska tendenser i Sverige under övergången från vikingatid till tidig medeltid. Uppsala,1995. S. 4-5, 10-11). Викингским в шведской истории считается период 800-1050 гг., за которым следует Средневековый период 1050-1389 гг.
Т. Линдквист подчёркивает не только позднее образование шведского государства, но и его вторичный характер: «…Оно возникло позднее многих государств в Европе и даже в Скандинавии. Целый ряд явлений и представлений носили экзогенный характер: они «вводились» со стороны. Представления о значении и функциях королевской власти, правила и ритуалы для носителей новой государственной власти были привнесены со стороны», т.е. с европейского континента (Ibid.)
Эти же взгляды развивает он и в одной из своих работ, написанной совместно с Марией Шёберг. Опираясь на «Житие Святого Ансгара», епископа Гамбурга и распространителя христианства в Северной Германии, Дании и Швеции, побывавшего в 830 г. со своей миссией в Бирке и запечатлевшего некоторые черты социальных и политических отношений у свеев, Т.Линдквист пишет, что территория свеев состояла из целого рядя мелких владений, не имевших определённой структуры или иерархии, властные полномочия короля были ограничены народным собранием; какой-либо централизованной или верховной королевской власти не существовало, в силу чего невозможно определить степень её влияния на жизнь общества. Примерно такую же картину, подчёркивает Т.Линдквист, рисует нам и хронист Адам Бременский в 1070 г. по прошествии более чем 200 лет (Lindkvist Th., Sjöberg M. Det svenska samhället. 800 - 1720. Klerkernas och adelns tid. Studentlitteratur. S. 23-33).
Итог традиционным исканиям начал шведского политогенеза подвёл историк Дик Харрисон: «…у Иордана, Кассиодора и Прокопия… создан образ Скандинавии, для которого характерно наличие множества мелких политических единиц… совершенно невозможно реконструировать политические границы областей в Вендельский или Викингский периоды, исходя из названий, встречающихся в источниках XIII-XIV вв. …Область, которая в шведской историографии обычно оказывается в центре рассуждений о власти и королевстве в дохристианскую эпоху, - это Упланд… В период великодержавности в XVII в., или в период развития националистических тенденций в XIX в. Упланд рассматривалась как колыбель шведской государственности, а короли из «Саги об Инглингах» короновались как общешведские древние монархи… Сегодня наука отбросила эти заблуждения как анахронизм и отправила их на свалку истории, хотя время от времени они появляются в туристических брошюрах или в устаревших исторических обзорах.
На самом деле, мы не можем даже с определённой уверенностью использовать известные сегодня названия областей применительно к рассуждениям о Вендельском или Викингском периодах. Название Упланд мы впервые встречаем только в 1296 г., в связи с принятием свода Упландских законов. До этого внутриконтинентальная часть будущей области распадалась на три небольших земли или на три так называемых фолькланда (folkland от folk - народ и lаnd - земля): Аттундаланд, Фьедрундаланд и Тиундаланд. …Конкретные структуры власти - вождества, мелкие конунгства и группировки военных предводителей - запечатлелись не только в европейских хрониках, но и благодаря средневековым наименованиям этнических групп, а также благодаря архаичным названиям в сельской местности… Когда-то история о свеях и гётах не вызывала проблем… Обычным для историков и археологов было представление о том, что гёты и свеи создали свои политические и военные организации, конфликтовавшие друг с другом. Свеи, согласно этой гипотезе, подчинили себе гётов и дали имя объединённому королевству Свеярике - Швеция. Сейчас мы в это не верим, поскольку это ничем не подтверждается… ни один источник не упоминает это завоевание… Только в течение XII-XIII вв. термин свеи стал означать членов той политической системы, которая располагалась к северу от Кольморден и Тиведен, а термин гёты закрепился за остальным населением королевства, прежде всего, за теми крупными владельцами, которые входили в сферу архиепископств в Скаре и в Линчёпинге…» (Harrison D. Sveriges historia. 600-1350. Stockholm, 2009. S. 26-36).
Итак, создание государственности в Швеции, что как минимум подразумевает сдвиг от автономных владений или крестьянских общин в сторону надобщинной организации и объединению территории под властью одного правителя (короля, князя), создание института верховной власти, заняло в истории Швеции около 300 лет, а наиболее ранние черты этого процесса проявились в первой половине XI в. или через 200 лет после призвания Рюрика. А в течение многих столетий до этого, считая с IX в., территория будущей Швеции представляла из себя конгломерат мелких владений, ни одно из которых не в силах было выдвинуть лидера, подчинившего бы эти земли своей власти.
Известный шведский историк старшего поколения К.Вейбуль подчёркивал, что и в период X-XI вв. процесс политической эволюции в скандинавских странах (он имел в виду Данию и Швецию) не отличался стабильностью: структуры власти создавалась и быстро разваливались. Только к концу X в. датскому королю Харальду Гормссону, напоминает Вейбуль, удалось упрочить королевскую власть среди данов. В Швеции процесс шёл медленнее, поскольку там географический фактор был ещё сложнее. Регионы обладали большой самостоятельностью, и король выступал формальным связующим звеном между ними. Временами власть принадлежала нескольким королям. Даже в конце XII в. жители Сконе выбирали собственного короля (Weibull C. Om det svenska och det danska rikets uppkomst // Historisk tidskrfit för Skåneland 7. 1921. S. 344-347, 360).
А как же понять тогда, могут спросить, так называемый Вендельский период (по названию Вендельской церкви к северу от Упсалы - места, прославившегося богатыми археологическими находками) или период с середины VI по конец VIII вв.? Этот период известен археологическими находками из погребений в ладье VII-VIII вв. в районе Упсалы, такими как художественно украшенные шлемы, мечи, щиты, стеклянные бокалы, орудия труда, например, кузнечные наборы и другие предметы из Венделя и Вальсгерде.
Разве эти находки - не свидетельства экономического благоденствия и сильной королевской власти? Как выяснилось, нет. Эти археологические находки расцениваются сейчас как островки чужеземной культуры, существовавшие как замкнутые на себя колонии и потому не вызвавшие к жизни тенденции политической интеграции в местном обществе. Археолог Г.С.Лебедев подчеркивал, что импортные вещи вендельских могил либо британские, либо рейнские. Шведский археолог О.Хиенстранд более решительно проводил связь между шведскими погребениями в ладье и историческими событиями на европейском континенте. Подчеркивая связь погребений в Венделе и Вальсгерде с европейской континентальной традицией VI в., восходящей, в свою очередь, к римской традиции (это касалось, прежде всего, шлемов), Хиенстранд предполагал возможные миграции с европейского континента на территорию современной Швеции и «перенесение» этим путем европейских ремесленных навыков и традиций в район будущей Упсалы:
«Мы не можем сбрасывать со счетов тот момент, что погребения в ладье могут характеризовать организацию континентальной эксплуатации сырьевых ресурсов, осуществлявшихся иностранными представителями в сотрудничестве с местной верхушкой. Само возникновение погребений в Венделе и Вальсгерде могло быть вызвано изменениями на континенте, например, такими, как франкская экспансия в VI в., крушение Остготской державы, поражение герулов в 510 г. или франкское завоевание Тюрингии где-то в 530 г… высокие курганы (Упсалы - Л.Г.) и наиболее ранние погребения в ладье или погребения всадников могли скрывать следующие отношения: последние могли принадлежать отдельным посланцам местный династий, отправленных ранее к иностранным дворам, а потом вернувшихся домой, возможно, в сопровождении собственной свиты или отрядов. Эти лица могли быть «принцами» или «отвергнутыми сыновьями» - членами династий. Вернувшись домой, они могли выступить на стороне отдельных кандидатов или сами попытаться взять власть» (Hyenstrand Å. Lejonet, draken och korset. Sverige 500-1000. Lund, 2001. S. 92-104).
Мысль Хиенстранда о том, что благоприятная экономическая ситуация в области Мэларен, сложившаяся в период с VI по IX вв., а потом исчезнувшая, была вызвана действием внешнего фактора - пришельцами с европейского континента, заинтересованными в эксплуатации местных сырьевых ресурсов, очень интересна и заслуживает дальнейшего исследования.
Следующим вопросом, который важен для понимания специфики социополитической эволюции в Швеции - длительно сохранявшейся раздробленности территории, автономности отдельных регионов и общин, является вопрос о том, чем данная специфика была обусловлена?
Многие шведские учёные называют влияние природной среды: сильно пересечённый рельеф местности - горные и лесные массивы, множество водоёмов - создавал естественные преграды для развития коммуникаций. Но это суждение можно повернуть другой стороной и сказать, что в течение интересующего нас отрезка времени количества населения в Швеции было недостаточно, чтобы справиться с освоением собственных территорий. И тогда следующим вопросом будет вопрос о численности населения в различных исторических регионах Швеции.
Хочется напомнить, что среди механизмов, движущих социальную эволюцию, численность населения и его рост являются одними из важнейших. Применительно к шведской истории исследованиями динамики демографического развития в Швеции в течение первого тысячелетия занимались многие ученые, в их числе уже названный археолог О. Хиенстранд. Для определения количества населения он использовал археологический материал эпохи позднего железа в Швеции (550-1050), в частности, обширный материал из захоронений. Хиестранд подчёркивал, что такая характеристика как определение количества населения, является фундаментальной при анализе социальных отношений в архаичных обществах. Основное внимание он уделял области Мэларен - историческому ядру шведского государства, куда входит Упсала и современный Стокгольм и которая выступает часто синонимом для исторического политонима Свеярике. Данная область была хорошо обеспечена археологическим материалом и другими источниками для реконструкции заселения этого ландшафта в вендельский и викингский периоды. В своих исследованиях Хиенстранд исходил из сравнительного анализа количества погребений, количества населённых пунктов и исторических аналогий. Количество известных и зарегистрированных захоронений в области Мэларен доходило до 240 000. Хиенстранд предположил, что с учётом предложенного Амбросиани числа 2,2 как средней величины прироста, можно было посчитать, что к концу XI - началу XII вв. на территории региона находилось порядка 500 000 захоронений. Если распределить это число во времени на протяжении исследуемого археологического возраста в 25 столетий, т.е. с 1400 до Р.Х. и до 1100 после Р.Х., то получался результат в 20 000 захоронений в столетие.
Чисто гипотетически, по его мнению, можно было благодаря сопоставлению числа захоронений и числа поселений, выявленных археологами, а также используя исторические аналогии, реконструировать количество населения в каждой конкретной области в интересующий исторический период. Хиенстранд использовал данные археологических исследований Амбросиани, согласно которым количество поселений в районе Мэларен к концу викингского периода, т.е. к середине XI в. достигало 4 000. Структура поселений к концу викингского периода была представлена отдельными дворами, т.е. мелкими производительными единицами с одной семьёй, иногда, с двумя. Приняв число членов семьи за 10, Хиенстранд получил 40 000 человек населения, предположительно проживавшей на основных территориях области Мэларен к концу викингского периода, т.е. к середине XI в. (Hyenstrand Å. Forntida samhällsformer och arkeologiska forskningsprogram. Sthlm.1982. S.163-170).
Предпринимались и другие методы реконструкции, некоторые из которых Хиенстранд приводит в своей работе. Например, делались допущения, что захоронения отражали только часть количества населения. Могло иметься значительное число производителей, которые не захоранивались в соответствии с обычными нормами, отдельные детские захоронения были ограничены, области могли иметь отток населения, которое захоранивалось в других местностях и пр. Но Хиенстранд находил подобную аргументацию неубедительной.
При использовании исторических аналогий Хиенстранд продемонстрировал следующий ход рассуждений. По документам XIV в., общее число населения страны до эпидемии чумы, которая разразилась в Швеции к середине этого столетия (1350 г.), было 650 000 чел. Со ссылкой на подсчёты С.Сундквиста, который сообщал, что население области Мэларен к XVII в. насчитывало 205 000 чел., Хиенстранд высказал логичное предположение о том, что в XIV в. население области Мэларен было меньше 205 000 и что вполне реалистичным представляется количество в 150 000 чел. Если это количество принять за исходное, то с учётом принятых коэффициентов расчёта, на начало XI в. получается число около 45 000, что примерно соответствовало расчётам Хиенстранда, основанных на археологических данных. Более точных расчётов, считает исследователь, сделать не удаётся.
Подобная реконструкция количества населения, с учётом коэффициентов прироста населения и смертности, проводилась и относительно других регионов. На начало XI в. для Восточной Гёталанд предполагают 6 500 чел., для Западной Гёталанд - 5 700 чел., для Смоланд - 7 800 чел., Халланд (юго-западное побережье) - 1 200 чел., Бохуслен (севернее Халланда, там, где современный Гётеборг) - 3 000 чел., Блекинге (небольшая часть южного побережья к востоку от Сконе) - 600 чел., Эланд (остров, вытянувшийся вдоль юго-восточного побережья Швеции) - 1 700 чел., Дальсланд-Вэрмланд (самый запад средней Швеции, на границе с Норвегией) - 1 300 чел., Нэрке (в центре средней Швеции, известна как часть Свеяланд, с юго-востока граничила с Восточной Гёталанд) - 890 чел., Хэльсингланд (расположена к северу от Упландии, упоминается Адамом Бременским как область, расположенная к северу от свеонов и населённая скридфиннами, т.е. саамами) - 690 чел.
В работе Хиенстранда приводится и более обширная демографическая статистика по области Мэларен, в рамках которой, для показа динамики демографического развития, приводятся данные, начиная с первых веков н.э.: 100 г., 500 г. и 1050 г. В области Мэларен на начало нашей эпохи (100 г.) предположительно было 3 000 чел., к началу VI в. (500 г.) - 9 500 чел. и, соответственно, к концу викингской эпохи, как было приведено в тексте статьи, 40 000/43 000 чел. Но тогда в IX в. в самой населённой части Свеяланд могло быть, при равных благоприятных условиях, не более 30 000 чел. Мы не располагаем данными о том, какие земли ещё находились под рукой короля свеев. Известно только, что процесс объединения вокруг уппсальской династии проходил медленно и был растянут на столетия. Вероятнее всего, ядро свейских земель не выходило за пределы области Мэларен. Но количества населения, которое, включая стариков, больных, женщин и детей, составляло не более 30 000 чел., явно недостаточно для того, чтобы обеспечить как материальными, так и человеческими ресурсами те грандиозные походы в Восточную Европу, которые грезятся современным норманистам.
Помимо численности населения на социополитическую эволюцию влияет такой фактор, как отсутствие «скученности» или средовой ограниченности. В шведской истории данный фактор был обусловлен двумя обстоятельствами.
Первое - это то, что население шведских исторических регионов в вендельско-викингский было рассеяно на больших пространствах и в отсутствии городской среды. Высчитанное Хиенстрандом количество населения в 40 000 - 45 000 чел., имевшегося в области Мэларен (куда обычно включают регионы Упланд, Сёдерманланд и Вэстманланд) к началу XI в., проживало на площади примерно в 29 987 кв.км. Данные взяты из современных справочников, где площадь исторической области Упланд составляла 12 676 кв.км, Сёдерманланд - 8 388 кв.км, Вэстманланд - 8 923 кв.км. Даже если учесть, что площадь Упланд в XI в. была меньше в силу того, что часть прибрежной полосы в этом регионе «прирастала» с течением времени за счёт поднятия дна Балтийского моря, всё равно площадь области Мэларен состояла из тысяч квадратных километров. Исторические области Швеции в вендельско-викингский период не были гомогенны по своей внутренней структуре. Хиенстранд выделял в области Мэларен 12 подрегионов, на каждый из которых приходилось немногим более 3 000 чел. населения. Если многие из этих подрегионов, как указывают шведские исследователи, были отделены от соседей труднопроходимыми пустошами, то мы получаем естественное объяснение замедленного характера социополитической эволюции в Швеции. Соответственно, если средовая ограниченность отсутствует, то отсутствуют или являются ослабленными и стимулы к политической интеграции над уровнем общины.
Второе - это то, что, по общему мнению шведских археологов, на социально-политическое развитие части областей Швеции, в частности, области Мэларен большое влияние оказал такой геофизический феномен как поднятие дна Балтийского моря в течение всего послеледникового периода и за счёт этого, - постоянный прирост береговой полосы Упланд. Возможность заселять новые участки побережья вызывала появление новых крестьянских дворов за счёт отселения части семей на новые участки. Этот процесс распределялся на протяжении многих столетий. По исследованиям шведских учёных, уровень моря в районе, где сейчас расположен Рослаген (Руден/Роден), был минимум на 6-7 м выше нынешнего на рубеже XI-XII вв.
Фрагменты из сводной таблицы с данными об изменениях уровня водной поверхности в районе Мэларен (чуть севернее Риддар-фьорда, отсюда и разница в уровнях в один и тот же период: подъём суши не происходил равномерно в разных областях). Название статьи «Om Mälaren», ссылка.
Тот факт, что область Руден/Роден только к концу XIII в. стала представлять из себя территорию с условиями, пригодными для регулярной человеческой деятельности, подтверждается как современными геофизическими исследованиями, так и данными источников. В научной литературе не раз указывалось на то, что название Руден впервые упоминается в Швеции в 1296 г. в Упландских областных законах, в котором одним из указов короля Биргера Магнуссона повелевалось, что все, кто живут в Северном Рудене, должны следовать данным законам. В форме Roslagen (Rodzlagen) это название, также в текстах законов, появляется лишь в 1493 г., и далее в 1511, 1526 и в 1528 гг. Как общепринятое название оно закрепилось ещё позднее, поскольку даже при Густаве Вазе эту область ещё общепринято называли Руден (Lijsing P.M. Roden och Roslagen, rospiggar och ruser // Hundare och skeppslag. XI. Norrtälje, Sthlm., 1953-55/1998. S. 4-8; Dahlbäck G., Jansson B., Westin G. Norra Roden // Det medeltida Sverige (DMS). Uppland, band 1:1. 1972).
Йоран Дальбек, который занимался изучением области Руден, в статье «Подъём суши и освоение самых северных областей Упланд» отмечал, что проблематикой подъёма суши в прибрежной части Упланд занималось много шведских исследователей и что необходимо констатировать, что для различных частей прибрежной полосы подъем дна Ботнии играл значительную роль. При изучении Северного Рудена, подчеркивал Дальбек, становится очевидно, что изменения в соотношениях между водой и сушей должны были сыграть очень большую роль в истории освоения прибрежной полосы Упланд, поскольку основная часть той географической области, которую он исследовал, довольно поздно поднялась со дна моря, и таким образом, возраст её поселений намного моложе внутриконтинентальных поселений Упланд. Это обстоятельство повлияло естественным образом на развитие хозяйственной и политико-административной жизни данной области (Dahlbäck G. Landhöjning och bebyggelse i nordligaste Uppland // Förnvännen, 1972. S. 69). Иными словами, освоение «дармовой» земли занимало в раннесредневековый период немногочисленное население свейского общества в такой степени, что делало совершенно неактуальными какие-то сомнительные военные походы в дальние страны.
Итак, первый пункт в перечне заслуг свеев в русской истории рассыпается в прах: уровень социополитической эволюции у них был таков, что никаким опытом в процессах политической интеграции представители свейского общества в IX в. не обладали и близко. В следующей публикации подробно рассмотрим, какими объективными предпосылками обладали свеи для установления контроля над Балтийско-Волжским торговым путём, а также создания сети торгово-ремесленных центров и укрепленных пунктов.
Лидия Грот,
кандидат исторических наук
Перейти к авторской колонке
Краткий ответ на 18 заповедей норманизма по мотивам трагикомедии на «Троицком варианте», требует продолжения или, точнее сказать, развития по отдельным темам. Необходимость этого очевидна, поскольку хоть тьма западноевропейских исторических утопий, сгустившаяся с XVIII века над русской исторической мыслью под названием норманизма, и начинает редеть под влиянием новых фактов и новых достижений теоретической мысли, бестолочь, произведенная домыслами норманизма в русской истории, продолжает служить помехой в изучении ее начального периода.
Прежде всего, следует оговорить, что я имею в виду, когда пишу норманизм. До недавнего времени под норманизмом понималась система взглядов, покоящаяся на трёх столбах: первый - это скандинавское происхождение летописных варягов, второй - Рюрик был вождем скандинавских отрядов, причем, не то завоевателем, не то контрактником (за 200 с лишним лет норманисты так и не договорились, кем же он был на самом деле), и третий - это древнескандинавское происхождение имени Руси. Синонимами для скандинавов у сторонников названной системы помимо летописных варягов выступают норманны из западноевропейских хроник, которых отождествляют и как викингов.
В последнее время представителям названной системы взглядов перестало нравиться слово «норманизм». Стали раздаваться голоса, что дескать никакого «норманизма» нет и разговор о «норманизме», «норманской теории», «норманистах» - это фантомы, существующие только в воображении антинорманистов. Вот первый повод для размышления: норманизма и норманистов нет, но антинорманисты не отменяются.
Далее, сторонники вышеуказанной системы взглядов пытаются провозгласить ее единственно правильным учением, т.е. неким подобием марксистско-ленинской методологии советского периода. Немного примеров. В научно-методическом журнале для учителей истории и обществознания «История» (сентябрь 2011) редактор А. Савельев объявил, что норманнский вопрос давно перестал «обсуждаться в профессиональных научных кругах». В 2012 г. в каталоге выставки Государственного исторического музея, посвященной 1150-летию зарождения Древнерусского государства, В.В. Мурашева отметила, что проблему «о роли варягов, выходцев из Скандинавии… к началу XXI в… можно считать решенной в рамках академической науки». «Никакого норманизма нет в мире, нет его и в России. Нет какой-то «норманнской теории». То, что оспаривается антинорманистами под видом теории, это не теория.., а некий набор фактов… Сам факт того, что противостояние норманизма и антинорманизма не существует нигде, кроме России, и поддержка антинорманизма нынешней властью (министр культуры В.Р.Мединский и др.) говорит о том, что вся программа антинорманизма зиждется на национальном комплексе неполноценности и униженности…» (Клейн Л.С.).
Все, кто знаком с литературой по рассматриваемому вопросу, в курсе, что никакого решения проблемы «о роли варягов, выходцев из Скандинавии» пока не существует, а существует самый настоящий хаос, как под него не стараются подвести «набор фактов». «Профессиональные круги» в течение 200 с лишним лет, по-прежнему, спорят о том, как следует трактовать «пришествие» скандинавов в Восточную Европу. Одни говорят: это было завоевание, завоевательная экспансия. Ну, да, - запальчиво возражают другие. - Что же они так втемную завоевали, что ни в одном источнике не отметились?! Нет, это были миграции колонистов из Средней Швеции (она же прибрежная полоса Рослаген, она же - Упсальский лен в Свеяланде, которых не было в IX веке).
Дело в том, что великая миссия «скандинавов» в Восточной Европе ни в каких письменных источниках не отразилась - ни в летописях, ни в западноевропейских хрониках. Поэтому в работах представителей «профессиональных кругов» (сиречь норманистов - давайте будем продолжать называть вещи своими именами независимо от того, нравится это кому-либо или нет!) образ «скандинавов», вызываемый исключительно силой их воображения, представлен многообразием видов.
Те, кого манят батальные сцены, пишут о «военных отрядах скандинавов», о «викингских отрядах», о «дружинах скандинавов», о «норманнских дружинниках», о «движении викингов» на север Восточно-европейской равнины, а также об «экспансии викингов». В результате этого фантомного, незамеченного ни одним летописцем или хронистом «движения» в Восточной Европе якобы создавался «фон скандинавского присутствия», споро оформлявшегося в «норманские каганаты - княжества», усеявшие всю Восточную Европу, но различимые только глазом норманиста.
Более умеренные нравом норманистские авторы рисуют плавные спокойные сцены «миграций свободного крестьянского населения, преимущественно, из Средней Швеции» в Восточную Европу, сходные с картинами заселения Америки. Иногда миграции осуществляются как «воинские и торговые путешествия викингов в Киевскую Русь» или как «популяция норманнов, распространившаяся по восточнославянским землям». Правда, время от времени характеристики массового присутствия норманнов/викингов на Руси сбиваются на оговорки о том, что «популяция норманнов… была сравнительно небольшой, но влиятельной, захватившей власть. Она внесла свой вклад в славянскую культуру, историю и государственность».
У суррогатной истории - суррогатные источники: самыми неопровержимыми «доказательствами» основоположничества скандинавов в древнерусской истории, по мнению норманистов, вполне могут служить норманнские походы из западноевропейской истории: «Скандинавы все завоевывали в Западной Европе! Каким наивным надо быть, чтобы думать, что они не пошли завоевывать и Восточную Европу!». На мой взгляд, подобный аргумент, говоря языком юристов, недействителен, поскольку если событие происходит в одном месте, совсем необязательно, что аналогичное событие происходило в другом месте. Кроме того, бросается в глаза и качественная разница между известными нам норманнскими грабительскими походами на Западе и теми благостными картинами действий «скандинавов» в Восточной Европе, образчики которых хорошо известны по работам норманистов.
Эти различия, безусловно, констатируются, поскольку их и слепой-тупой не заметит, но никого в смущение не приводят и парируются заявлениями о том, что «викинги, безжалостные грабители и пираты, наводившие ужас на всю Западную Европу внезапными набегами, на территории Восточной Европы сыграли иную, конструктивную роль - роль катализатора, который способствовал ускорению социальных и политических процессов». До объяснений же того, почему «безжалостные грабители и пираты», придя в Восточную Европу, вдруг стали выступать какими-то «конструктивными катализаторами», «профессиональные круги» не снисходят.
Для того чтобы выбраться из этого сумбура, следует попытаться привести имеющийся материал в некоторую систему. Начну с того, что перечислю, в чем конкретно сторонникам пришествия скандинавов в Восточную Европу видится их роль. В обобщенном виде эта роль, по убеждению норманистов, проявилась в трёх областях:
1. В образовании Древнерусского государства и создании древнерусского института верховной княжеской власти. Как представляется норманистам, договор с вождем викингских отрядов Рюриком, предположительно из Средней Швеции, обеспечил контроль этих отрядов над водными путями от Ладоги до Волги и тем самым заложил основы для возникновения раннегосударственных структур, в первую очередь, - института центральной власти у летописных приильменских словен. Согласно этим же авторам, другой скандинавский вождь Олег захватил Киев и, таким образом, объединил восточноевропейский север с центром в Ладоге и восточноевропейский юг с центром в Киеве, благодаря чему и возникло Древнерусское государство, известное в науке как Киевская Русь. Напомню попутно, что между призванием Рюрика и вокняжением Олега в Киеве прошло всего порядка двух десятилетий! (Горский А.А., Дворниченко А.Ю., Котляр Н.Ф., Мельникова Е.А., Пузанов В.В., Свердлов М.Б., Стефанович П.С., Шинаков Е.А. и др.)
2. Вкупе с вышеназванным вкладом варяго-норманно-викингов в древнерусскую историю им приписывается установление контроля над Балтийско-Волжским торговым путём, открытие и функционирование которого являлось, согласно уверениям норманистов, результатом деятельности скандинавских купцов и воинов: «…к середине IX в. выход из Приладожья и Поволховья на Волгу, равно как и движение по Волге, были прочно освоены. Об этом свидетельствует появление вдоль пути торгово-ремесленных поселений и военных стоянок, где повсеместно в большем или меньшем количестве представлен скандинавский этнический компонент». Именно благодаря этому, по мнению норманистов, консолидируется обширная территория, на которой в середине IX в. возникает первое раннегосударственное образование» (Мельникова Е.А.).
3. Варяго-норманно-викинги принесли восточноевропейским славянам само имя Русь. Норманистами-лингвистами это формулируется так, что слово Русь можно сконструировать из др.-сканд. слов с основой на *roþs-, типа roþsmenn со значением «гребец, участник похода на гребных судах», что якобы связывает происхождение имени Русь со шведской областью Рослаген и шведскими гребцами-родсами, но через посредство финского названия Швеции Ruotsi. Именно от финнов якобы узнали славяне название шведских гребцов-родсов, и от него образовали имя Русь женского рода.
Вот так видится норманистам роль скандинавов в русской истории. Следующий вопрос, на который следует получить ответ, это вопрос о том, какими собственными объективными предпосылками обладали выходцы из скандинавских стран для осуществления приписываемой им миссии. «Западный фронт» действий норманнов, которых отождествляют только с выходцами из скандинавских стран (насколько это верно, поговорим позднее), известен достаточно хорошо - там не требовалось участие скандинавов в политогенезе, в возведении торгово-ремесленных поселений, существовавших и до норманнских походов и пр. А в Восточной Европе скандинавам приписывается основополагающая (или существенная, как оговариваются некоторые осторожные норманисты) роль в процессе политической эволюции и в капиталоемких проектах по созданию сети ремесленно-торговых и политических центров, т.е. практически - фундамента городской культуры.
Поскольку Бертинские анналы и финское название Швеции Ruotsi накрепко привязывают норманистов к Швеции, поэтому и рассмотрим уровень социополитической эволюции основных областей будущей Швеции в раннесредневековый период. Таковыми являлись области гётов и свеев - этнических групп, определяемых часто как племена и племенные объединения на территории средневековой Швеции. Название Швеции происходит от имени свеев: Svea rike или Королевство свеев. Имя гётов прослеживается в названиях таких исторических областей как Вэстергётланд с городом Гётеборгом и Эстергётланд с главным городом Линчёпинг. Свеи и гёты выступали основными этносоциальными субъектами в процессе формирования государства в Швеции. Как характеризуется этот процесс в науке?
Согласно работам шведских медиевистов, создание шведской государственности носило затяжной, длительный характер, признаки раннего государства выявляются не ранее второй половины XIII - начала XIV вв. Современный исследователь проблем шведского социо- и политогенеза Т. Линдквист, оговаривая, что оформление государственности включает такой критерий как создание «территории под властью единого политического руководства», отмечает, что только со второй половины XIII в. королевская власть в Швеции стала выступать «как форма относительно тонкой политической организации, как государственная власть. Именно в этот период выросли привилегированные благородные сословия с точно определёнными правами и обязанностями нести службу в пользу короля и общества. Кодификация и запись законов, а также упорядочивание политических институтов - вот что характерно для данного периода. На рубеже XIII-XIV вв. королевская власть и молодые сословия духовной и светской знати представляли собой государственную власть. Конец XIII в. был завершением того специфического и длительного исторического процесса социальных преобразований, характерных для Швеции в тот период, который, в соответствии с традиционной терминологией, может быть назван как переходный от викингского периода к раннесредневековому» (Lindqvist Th. Plundring, skatter och den feodala statens framväxt. Organisatoriska tendenser i Sverige under övergången från vikingatid till tidig medeltid. Uppsala,1995. S. 4-5, 10-11). Викингским в шведской истории считается период 800-1050 гг., за которым следует Средневековый период 1050-1389 гг.
Т. Линдквист подчёркивает не только позднее образование шведского государства, но и его вторичный характер: «…Оно возникло позднее многих государств в Европе и даже в Скандинавии. Целый ряд явлений и представлений носили экзогенный характер: они «вводились» со стороны. Представления о значении и функциях королевской власти, правила и ритуалы для носителей новой государственной власти были привнесены со стороны», т.е. с европейского континента (Ibid.)
Эти же взгляды развивает он и в одной из своих работ, написанной совместно с Марией Шёберг. Опираясь на «Житие Святого Ансгара», епископа Гамбурга и распространителя христианства в Северной Германии, Дании и Швеции, побывавшего в 830 г. со своей миссией в Бирке и запечатлевшего некоторые черты социальных и политических отношений у свеев, Т.Линдквист пишет, что территория свеев состояла из целого рядя мелких владений, не имевших определённой структуры или иерархии, властные полномочия короля были ограничены народным собранием; какой-либо централизованной или верховной королевской власти не существовало, в силу чего невозможно определить степень её влияния на жизнь общества. Примерно такую же картину, подчёркивает Т.Линдквист, рисует нам и хронист Адам Бременский в 1070 г. по прошествии более чем 200 лет (Lindkvist Th., Sjöberg M. Det svenska samhället. 800 - 1720. Klerkernas och adelns tid. Studentlitteratur. S. 23-33).
Итог традиционным исканиям начал шведского политогенеза подвёл историк Дик Харрисон: «…у Иордана, Кассиодора и Прокопия… создан образ Скандинавии, для которого характерно наличие множества мелких политических единиц… совершенно невозможно реконструировать политические границы областей в Вендельский или Викингский периоды, исходя из названий, встречающихся в источниках XIII-XIV вв. …Область, которая в шведской историографии обычно оказывается в центре рассуждений о власти и королевстве в дохристианскую эпоху, - это Упланд… В период великодержавности в XVII в., или в период развития националистических тенденций в XIX в. Упланд рассматривалась как колыбель шведской государственности, а короли из «Саги об Инглингах» короновались как общешведские древние монархи… Сегодня наука отбросила эти заблуждения как анахронизм и отправила их на свалку истории, хотя время от времени они появляются в туристических брошюрах или в устаревших исторических обзорах.
На самом деле, мы не можем даже с определённой уверенностью использовать известные сегодня названия областей применительно к рассуждениям о Вендельском или Викингском периодах. Название Упланд мы впервые встречаем только в 1296 г., в связи с принятием свода Упландских законов. До этого внутриконтинентальная часть будущей области распадалась на три небольших земли или на три так называемых фолькланда (folkland от folk - народ и lаnd - земля): Аттундаланд, Фьедрундаланд и Тиундаланд. …Конкретные структуры власти - вождества, мелкие конунгства и группировки военных предводителей - запечатлелись не только в европейских хрониках, но и благодаря средневековым наименованиям этнических групп, а также благодаря архаичным названиям в сельской местности… Когда-то история о свеях и гётах не вызывала проблем… Обычным для историков и археологов было представление о том, что гёты и свеи создали свои политические и военные организации, конфликтовавшие друг с другом. Свеи, согласно этой гипотезе, подчинили себе гётов и дали имя объединённому королевству Свеярике - Швеция. Сейчас мы в это не верим, поскольку это ничем не подтверждается… ни один источник не упоминает это завоевание… Только в течение XII-XIII вв. термин свеи стал означать членов той политической системы, которая располагалась к северу от Кольморден и Тиведен, а термин гёты закрепился за остальным населением королевства, прежде всего, за теми крупными владельцами, которые входили в сферу архиепископств в Скаре и в Линчёпинге…» (Harrison D. Sveriges historia. 600-1350. Stockholm, 2009. S. 26-36).
Итак, создание государственности в Швеции, что как минимум подразумевает сдвиг от автономных владений или крестьянских общин в сторону надобщинной организации и объединению территории под властью одного правителя (короля, князя), создание института верховной власти, заняло в истории Швеции около 300 лет, а наиболее ранние черты этого процесса проявились в первой половине XI в. или через 200 лет после призвания Рюрика. А в течение многих столетий до этого, считая с IX в., территория будущей Швеции представляла из себя конгломерат мелких владений, ни одно из которых не в силах было выдвинуть лидера, подчинившего бы эти земли своей власти.
Известный шведский историк старшего поколения К.Вейбуль подчёркивал, что и в период X-XI вв. процесс политической эволюции в скандинавских странах (он имел в виду Данию и Швецию) не отличался стабильностью: структуры власти создавалась и быстро разваливались. Только к концу X в. датскому королю Харальду Гормссону, напоминает Вейбуль, удалось упрочить королевскую власть среди данов. В Швеции процесс шёл медленнее, поскольку там географический фактор был ещё сложнее. Регионы обладали большой самостоятельностью, и король выступал формальным связующим звеном между ними. Временами власть принадлежала нескольким королям. Даже в конце XII в. жители Сконе выбирали собственного короля (Weibull C. Om det svenska och det danska rikets uppkomst // Historisk tidskrfit för Skåneland 7. 1921. S. 344-347, 360).
А как же понять тогда, могут спросить, так называемый Вендельский период (по названию Вендельской церкви к северу от Упсалы - места, прославившегося богатыми археологическими находками) или период с середины VI по конец VIII вв.? Этот период известен археологическими находками из погребений в ладье VII-VIII вв. в районе Упсалы, такими как художественно украшенные шлемы, мечи, щиты, стеклянные бокалы, орудия труда, например, кузнечные наборы и другие предметы из Венделя и Вальсгерде.
Разве эти находки - не свидетельства экономического благоденствия и сильной королевской власти? Как выяснилось, нет. Эти археологические находки расцениваются сейчас как островки чужеземной культуры, существовавшие как замкнутые на себя колонии и потому не вызвавшие к жизни тенденции политической интеграции в местном обществе. Археолог Г.С.Лебедев подчеркивал, что импортные вещи вендельских могил либо британские, либо рейнские. Шведский археолог О.Хиенстранд более решительно проводил связь между шведскими погребениями в ладье и историческими событиями на европейском континенте. Подчеркивая связь погребений в Венделе и Вальсгерде с европейской континентальной традицией VI в., восходящей, в свою очередь, к римской традиции (это касалось, прежде всего, шлемов), Хиенстранд предполагал возможные миграции с европейского континента на территорию современной Швеции и «перенесение» этим путем европейских ремесленных навыков и традиций в район будущей Упсалы:
«Мы не можем сбрасывать со счетов тот момент, что погребения в ладье могут характеризовать организацию континентальной эксплуатации сырьевых ресурсов, осуществлявшихся иностранными представителями в сотрудничестве с местной верхушкой. Само возникновение погребений в Венделе и Вальсгерде могло быть вызвано изменениями на континенте, например, такими, как франкская экспансия в VI в., крушение Остготской державы, поражение герулов в 510 г. или франкское завоевание Тюрингии где-то в 530 г… высокие курганы (Упсалы - Л.Г.) и наиболее ранние погребения в ладье или погребения всадников могли скрывать следующие отношения: последние могли принадлежать отдельным посланцам местный династий, отправленных ранее к иностранным дворам, а потом вернувшихся домой, возможно, в сопровождении собственной свиты или отрядов. Эти лица могли быть «принцами» или «отвергнутыми сыновьями» - членами династий. Вернувшись домой, они могли выступить на стороне отдельных кандидатов или сами попытаться взять власть» (Hyenstrand Å. Lejonet, draken och korset. Sverige 500-1000. Lund, 2001. S. 92-104).
Мысль Хиенстранда о том, что благоприятная экономическая ситуация в области Мэларен, сложившаяся в период с VI по IX вв., а потом исчезнувшая, была вызвана действием внешнего фактора - пришельцами с европейского континента, заинтересованными в эксплуатации местных сырьевых ресурсов, очень интересна и заслуживает дальнейшего исследования.
Следующим вопросом, который важен для понимания специфики социополитической эволюции в Швеции - длительно сохранявшейся раздробленности территории, автономности отдельных регионов и общин, является вопрос о том, чем данная специфика была обусловлена?
Многие шведские учёные называют влияние природной среды: сильно пересечённый рельеф местности - горные и лесные массивы, множество водоёмов - создавал естественные преграды для развития коммуникаций. Но это суждение можно повернуть другой стороной и сказать, что в течение интересующего нас отрезка времени количества населения в Швеции было недостаточно, чтобы справиться с освоением собственных территорий. И тогда следующим вопросом будет вопрос о численности населения в различных исторических регионах Швеции.
Хочется напомнить, что среди механизмов, движущих социальную эволюцию, численность населения и его рост являются одними из важнейших. Применительно к шведской истории исследованиями динамики демографического развития в Швеции в течение первого тысячелетия занимались многие ученые, в их числе уже названный археолог О. Хиенстранд. Для определения количества населения он использовал археологический материал эпохи позднего железа в Швеции (550-1050), в частности, обширный материал из захоронений. Хиестранд подчёркивал, что такая характеристика как определение количества населения, является фундаментальной при анализе социальных отношений в архаичных обществах. Основное внимание он уделял области Мэларен - историческому ядру шведского государства, куда входит Упсала и современный Стокгольм и которая выступает часто синонимом для исторического политонима Свеярике. Данная область была хорошо обеспечена археологическим материалом и другими источниками для реконструкции заселения этого ландшафта в вендельский и викингский периоды. В своих исследованиях Хиенстранд исходил из сравнительного анализа количества погребений, количества населённых пунктов и исторических аналогий. Количество известных и зарегистрированных захоронений в области Мэларен доходило до 240 000. Хиенстранд предположил, что с учётом предложенного Амбросиани числа 2,2 как средней величины прироста, можно было посчитать, что к концу XI - началу XII вв. на территории региона находилось порядка 500 000 захоронений. Если распределить это число во времени на протяжении исследуемого археологического возраста в 25 столетий, т.е. с 1400 до Р.Х. и до 1100 после Р.Х., то получался результат в 20 000 захоронений в столетие.
Чисто гипотетически, по его мнению, можно было благодаря сопоставлению числа захоронений и числа поселений, выявленных археологами, а также используя исторические аналогии, реконструировать количество населения в каждой конкретной области в интересующий исторический период. Хиенстранд использовал данные археологических исследований Амбросиани, согласно которым количество поселений в районе Мэларен к концу викингского периода, т.е. к середине XI в. достигало 4 000. Структура поселений к концу викингского периода была представлена отдельными дворами, т.е. мелкими производительными единицами с одной семьёй, иногда, с двумя. Приняв число членов семьи за 10, Хиенстранд получил 40 000 человек населения, предположительно проживавшей на основных территориях области Мэларен к концу викингского периода, т.е. к середине XI в. (Hyenstrand Å. Forntida samhällsformer och arkeologiska forskningsprogram. Sthlm.1982. S.163-170).
Предпринимались и другие методы реконструкции, некоторые из которых Хиенстранд приводит в своей работе. Например, делались допущения, что захоронения отражали только часть количества населения. Могло иметься значительное число производителей, которые не захоранивались в соответствии с обычными нормами, отдельные детские захоронения были ограничены, области могли иметь отток населения, которое захоранивалось в других местностях и пр. Но Хиенстранд находил подобную аргументацию неубедительной.
При использовании исторических аналогий Хиенстранд продемонстрировал следующий ход рассуждений. По документам XIV в., общее число населения страны до эпидемии чумы, которая разразилась в Швеции к середине этого столетия (1350 г.), было 650 000 чел. Со ссылкой на подсчёты С.Сундквиста, который сообщал, что население области Мэларен к XVII в. насчитывало 205 000 чел., Хиенстранд высказал логичное предположение о том, что в XIV в. население области Мэларен было меньше 205 000 и что вполне реалистичным представляется количество в 150 000 чел. Если это количество принять за исходное, то с учётом принятых коэффициентов расчёта, на начало XI в. получается число около 45 000, что примерно соответствовало расчётам Хиенстранда, основанных на археологических данных. Более точных расчётов, считает исследователь, сделать не удаётся.
Подобная реконструкция количества населения, с учётом коэффициентов прироста населения и смертности, проводилась и относительно других регионов. На начало XI в. для Восточной Гёталанд предполагают 6 500 чел., для Западной Гёталанд - 5 700 чел., для Смоланд - 7 800 чел., Халланд (юго-западное побережье) - 1 200 чел., Бохуслен (севернее Халланда, там, где современный Гётеборг) - 3 000 чел., Блекинге (небольшая часть южного побережья к востоку от Сконе) - 600 чел., Эланд (остров, вытянувшийся вдоль юго-восточного побережья Швеции) - 1 700 чел., Дальсланд-Вэрмланд (самый запад средней Швеции, на границе с Норвегией) - 1 300 чел., Нэрке (в центре средней Швеции, известна как часть Свеяланд, с юго-востока граничила с Восточной Гёталанд) - 890 чел., Хэльсингланд (расположена к северу от Упландии, упоминается Адамом Бременским как область, расположенная к северу от свеонов и населённая скридфиннами, т.е. саамами) - 690 чел.
В работе Хиенстранда приводится и более обширная демографическая статистика по области Мэларен, в рамках которой, для показа динамики демографического развития, приводятся данные, начиная с первых веков н.э.: 100 г., 500 г. и 1050 г. В области Мэларен на начало нашей эпохи (100 г.) предположительно было 3 000 чел., к началу VI в. (500 г.) - 9 500 чел. и, соответственно, к концу викингской эпохи, как было приведено в тексте статьи, 40 000/43 000 чел. Но тогда в IX в. в самой населённой части Свеяланд могло быть, при равных благоприятных условиях, не более 30 000 чел. Мы не располагаем данными о том, какие земли ещё находились под рукой короля свеев. Известно только, что процесс объединения вокруг уппсальской династии проходил медленно и был растянут на столетия. Вероятнее всего, ядро свейских земель не выходило за пределы области Мэларен. Но количества населения, которое, включая стариков, больных, женщин и детей, составляло не более 30 000 чел., явно недостаточно для того, чтобы обеспечить как материальными, так и человеческими ресурсами те грандиозные походы в Восточную Европу, которые грезятся современным норманистам.
Помимо численности населения на социополитическую эволюцию влияет такой фактор, как отсутствие «скученности» или средовой ограниченности. В шведской истории данный фактор был обусловлен двумя обстоятельствами.
Первое - это то, что население шведских исторических регионов в вендельско-викингский было рассеяно на больших пространствах и в отсутствии городской среды. Высчитанное Хиенстрандом количество населения в 40 000 - 45 000 чел., имевшегося в области Мэларен (куда обычно включают регионы Упланд, Сёдерманланд и Вэстманланд) к началу XI в., проживало на площади примерно в 29 987 кв.км. Данные взяты из современных справочников, где площадь исторической области Упланд составляла 12 676 кв.км, Сёдерманланд - 8 388 кв.км, Вэстманланд - 8 923 кв.км. Даже если учесть, что площадь Упланд в XI в. была меньше в силу того, что часть прибрежной полосы в этом регионе «прирастала» с течением времени за счёт поднятия дна Балтийского моря, всё равно площадь области Мэларен состояла из тысяч квадратных километров. Исторические области Швеции в вендельско-викингский период не были гомогенны по своей внутренней структуре. Хиенстранд выделял в области Мэларен 12 подрегионов, на каждый из которых приходилось немногим более 3 000 чел. населения. Если многие из этих подрегионов, как указывают шведские исследователи, были отделены от соседей труднопроходимыми пустошами, то мы получаем естественное объяснение замедленного характера социополитической эволюции в Швеции. Соответственно, если средовая ограниченность отсутствует, то отсутствуют или являются ослабленными и стимулы к политической интеграции над уровнем общины.
Второе - это то, что, по общему мнению шведских археологов, на социально-политическое развитие части областей Швеции, в частности, области Мэларен большое влияние оказал такой геофизический феномен как поднятие дна Балтийского моря в течение всего послеледникового периода и за счёт этого, - постоянный прирост береговой полосы Упланд. Возможность заселять новые участки побережья вызывала появление новых крестьянских дворов за счёт отселения части семей на новые участки. Этот процесс распределялся на протяжении многих столетий. По исследованиям шведских учёных, уровень моря в районе, где сейчас расположен Рослаген (Руден/Роден), был минимум на 6-7 м выше нынешнего на рубеже XI-XII вв.
Фрагменты из сводной таблицы с данными об изменениях уровня водной поверхности в районе Мэларен (чуть севернее Риддар-фьорда, отсюда и разница в уровнях в один и тот же период: подъём суши не происходил равномерно в разных областях). Название статьи «Om Mälaren», ссылка.
Тот факт, что область Руден/Роден только к концу XIII в. стала представлять из себя территорию с условиями, пригодными для регулярной человеческой деятельности, подтверждается как современными геофизическими исследованиями, так и данными источников. В научной литературе не раз указывалось на то, что название Руден впервые упоминается в Швеции в 1296 г. в Упландских областных законах, в котором одним из указов короля Биргера Магнуссона повелевалось, что все, кто живут в Северном Рудене, должны следовать данным законам. В форме Roslagen (Rodzlagen) это название, также в текстах законов, появляется лишь в 1493 г., и далее в 1511, 1526 и в 1528 гг. Как общепринятое название оно закрепилось ещё позднее, поскольку даже при Густаве Вазе эту область ещё общепринято называли Руден (Lijsing P.M. Roden och Roslagen, rospiggar och ruser // Hundare och skeppslag. XI. Norrtälje, Sthlm., 1953-55/1998. S. 4-8; Dahlbäck G., Jansson B., Westin G. Norra Roden // Det medeltida Sverige (DMS). Uppland, band 1:1. 1972).
Йоран Дальбек, который занимался изучением области Руден, в статье «Подъём суши и освоение самых северных областей Упланд» отмечал, что проблематикой подъёма суши в прибрежной части Упланд занималось много шведских исследователей и что необходимо констатировать, что для различных частей прибрежной полосы подъем дна Ботнии играл значительную роль. При изучении Северного Рудена, подчеркивал Дальбек, становится очевидно, что изменения в соотношениях между водой и сушей должны были сыграть очень большую роль в истории освоения прибрежной полосы Упланд, поскольку основная часть той географической области, которую он исследовал, довольно поздно поднялась со дна моря, и таким образом, возраст её поселений намного моложе внутриконтинентальных поселений Упланд. Это обстоятельство повлияло естественным образом на развитие хозяйственной и политико-административной жизни данной области (Dahlbäck G. Landhöjning och bebyggelse i nordligaste Uppland // Förnvännen, 1972. S. 69). Иными словами, освоение «дармовой» земли занимало в раннесредневековый период немногочисленное население свейского общества в такой степени, что делало совершенно неактуальными какие-то сомнительные военные походы в дальние страны.
Итак, первый пункт в перечне заслуг свеев в русской истории рассыпается в прах: уровень социополитической эволюции у них был таков, что никаким опытом в процессах политической интеграции представители свейского общества в IX в. не обладали и близко. В следующей публикации подробно рассмотрим, какими объективными предпосылками обладали свеи для установления контроля над Балтийско-Волжским торговым путём, а также создания сети торгово-ремесленных центров и укрепленных пунктов.
Лидия Грот,
кандидат исторических наук
Перейти к авторской колонке