рассказ.
Я любила его за спортивный синий костюм, в котором Он выходил "подышать". В руке держа томик какого-нибудь классика. Выходил из подъезда и целенаправленно шел к накуренным пацанам неизменно сидащих возле ларька. Он зачитывал вслух помеченные места, а пацаны дарили ему сдавленные смешки и говорили: брат, не гании... Он же никогда не называл их братьями. Он никак их не называл.
Как-то, очередной раз цитируя великих,что-то произошло: пацаны у ларька притихли, вжались в лавочку и кто-то шепотом произнес: ниииштяяяк... Он закончил читать, закрыл книгу и ушел. По его вечно открытому лицу никогда незьзя было ничего определить. Но Он ушел скорее радостный чем печальный. Ушел и больше никогда им не читал.
Я любила его за это.
И когда Он впервые услышал песни Нины Симон, сказал, что хотел бы дотронуться до её сердца. Потому что её сердце-это горячий вибрирующий там-там. Так Он говорил. Об этом он говорил переводя какого-то старика через дорогу, идя с ним домой и разглядывая убогие пожитки пенсионной жизни. Он говорил с дедушкой об этом. И хотя дед не знал Нину и на каком заводе она работала, понял и согласился, что да её сердце это африканский барабан.
Я любила его.
Он же, никого не любил. Никого конкретно, но все сразу. И при этом его глаза не становились озаряющими, а движения плавными. Он просто шел молча,часто нахмуренно и любил все вокруг. Не зная, что этому нужно учиться.
Он не знал,но несомненно чувствовал,что если Он полюбит кого-то, случится взрыв. Эта катастрофа свалится,прежде всего, на этого любимого им человека. Ведь Он не мог любить немного. Он ничего не умел делать наполовину.
Никого конкретно, но всех.
Как-то, очередной раз цитируя великих,что-то произошло: пацаны у ларька притихли, вжались в лавочку и кто-то шепотом произнес: ниииштяяяк... Он закончил читать, закрыл книгу и ушел. По его вечно открытому лицу никогда незьзя было ничего определить. Но Он ушел скорее радостный чем печальный. Ушел и больше никогда им не читал.
Я любила его за это.
И когда Он впервые услышал песни Нины Симон, сказал, что хотел бы дотронуться до её сердца. Потому что её сердце-это горячий вибрирующий там-там. Так Он говорил. Об этом он говорил переводя какого-то старика через дорогу, идя с ним домой и разглядывая убогие пожитки пенсионной жизни. Он говорил с дедушкой об этом. И хотя дед не знал Нину и на каком заводе она работала, понял и согласился, что да её сердце это африканский барабан.
Я любила его.
Он же, никого не любил. Никого конкретно, но все сразу. И при этом его глаза не становились озаряющими, а движения плавными. Он просто шел молча,часто нахмуренно и любил все вокруг. Не зная, что этому нужно учиться.
Он не знал,но несомненно чувствовал,что если Он полюбит кого-то, случится взрыв. Эта катастрофа свалится,прежде всего, на этого любимого им человека. Ведь Он не мог любить немного. Он ничего не умел делать наполовину.
Никого конкретно, но всех.