На злобу дня.
Этот ужасный мир в который раз глубоко оскорбил тонкие чувства интеллигентного человека. Окружавшая его мерзость бытия была нестерпимой, постоянно приходилось заниматься всякой омерзительной работой, которая мешала мыслить о том, как ему - Лоханкину - не повезло в жизни и - особенно с местом рождения. Окружающее быдло относилось к интеллигенту, как к бесполезному и бессмысленному лентяю, а по примитивности своей не понимало, что уже за одно то, что он - интеллигент, размышляющий о судьбах мира и своей роли в этих судьбах, его надо кормить и холить. Вместо этого от него постоянно хотели чего-то странного, что он выполнять не хотел и не мог, а быдло злилось и истекало ядом, что постоянно выражалось в грубых нападках и насмешках.
С началом войны все стало еще хуже, а потом Лоханкина призвали и отправили, как образованного человека, на должность писаря в тыловой склад, откуда он был выперт очень скоро торжествующим быдлом.
- Как у тебя могло получиться, что 8+7 = 12, а??? А здесь 1644 - 1540 = 367??? Как ты такое наворотил??? Что молчишь, идиот??? - патетически орал пузатый и наглый завсклада, которому доложили, что в выписанных накладных концы не сходятся с концами категорически. И новодельного писаря вытурили в шею.
Лоханкин страдал от грубости почти физически, а придирки и издевки преследовали его постоянно. Вместо того, чтобы дать ему мыслить о себе, окружающие требовали все время какие-то глупости, зачем-то надо было чистить эти ужасные сапоги, пришивать какой-то дурацкий подворотничок, помнить, какая нога левая, а какая - правая и заправлять нелепую койку. До войны настолько интенсивно работать как-то не пришлось, вокруг были все же интеллигентные люди, понимавшие тонкую душу мыслителя о себе, теперь все изменилось ужасно...
Еще хуже стало, когда образованного человека отправили на шоферские курсы. Это было совершенно невыносимо, особенно когда командир курсов своим омерзительным хамским голосом удивлялся перед строем, как это боец Лоханкин не может понять, то справа педаль газа, а слева сцепления.
Остальное быдло нагло ржало, они-то благодаря примитивности своего неразвитого ума понимало не только про педали, но и что такое карбюратор. С курсов "бестолочь недоделанную", как называл Лоханкина командир его отделения, шустрый колхозный мерзавец, уже успевший где-то выклянчить себе медаль "За Отвагу", трижды хотели отчислить, но шоферов катастрофически не хватало в армии и потому, скрепя сердце, оставляли.
Политработники, бывшие все до единого сволочами, быдлом и хамами, вначале пытались впрячь свободолюбивого Лоханкина в свои тенеты и даже поручили ему проводить политинформации, но быстро отказались от этого мероприятия.
- Знаете, товарищи, я сначала подумал, что он над нами пытается издеваться, решил, что это акт политической диверсии, но он действительно дурак безграмотный - подслушал как-то Лоханкин удивленный голос замполита курсов, когда его вызвали для очередного втыка. Это глубоко оскорбило страдающего интеллигента и он в который раз пожалел, что родился в этой ужасной стране.
К нему приставали все время с какими-то глупыми претензиями.
- Товарищ Лоханкин, как вы ухитряетесь все время быть таким грязнулей? Вы же интеллигентный человек, у вас должно быть чувство прекрасного - иезуитски издевался командир отделения, изображая из себя простачка, колхозан ехидный.
Лоханкин честно пытался объяснять, что его предназначение - мыслить, но в ответ эта ограниченная публика тупо заявляла, что штатной должности "мыслитель" в РККА нет и потому для отработки выделяемого на бойца пайка требуется выполнять другую работу, общественно полезную.
Когда его собрались было отчислить в четвертый раз, оказалось, что выпуск требуется ускорить из-за каких то нелепых и невразумительных "обстановок на фронте". За его обучение взялись всем отделением и на выпуске Лоханкин смог таки сносно провести грузовик по программе, не задавив никого, не разбив машину и не убившись при этом.
- Битье определяет сознание. Слова человеческие эта скотина тупая не понимает, а физику с лирикой - вполне - гордо пояснил подчиненным при прощании шустрик с медалью. Он постоянно за все ошибки, но без свидетелей, умело и хлестко сверху вниз стегал словно плетью своей кистью руки по тощей заднице Лоханкина. Вроде как в шутку, без следов (бить и унижать красноармейцев было категорически запрещено уставом и чревато серьезным наказанием).
Лоханкин ходил жаловаться и начальство вначале всерьез относилось к его заявлениям, даже задницу осматривали коллегиально, но потом махнуло рукой, а в приватной обстановке командир курсов взял и ляпнул несчастному страдальцу:
- Много видал грязных дармоедов, но вы - определенно - феномен. Скорее бы вас с рук сбыть и забыть, как кошмарный сон! И не хлопайте глупо глазами, раз вы сюда попали - шоферить мы вас научим, но сочувствую тому, кто вас примет...
До фронта эшелон с Лоханкиным не доехал. Блистательный вермахт в очередной раз доказал превосходство европейского ума и воли над этим диким быдлом и немецкие танки перерезали отход, наступая стремительно и неожиданно.
Раньше Лоханкин не общался никогда с европейцами лично, но твердо знал, что это - люди со светлыми лицами, культурные, с хорошей наследственностью и высокодуховные, разительно отличающиеся от окружающего интеллигентного человека грязного и неразвитого быдла.
Встречи с германскими солдатами - в отличие от бездуховных и трусливых сослуживцев, Лоханкин ждал с восторгом и ликованием в душе, не показывая, впрочем, этого внешне. Он знал, что интеллигентные люди - он и немецкие солдаты - моментально найдут общий язык, общие темы для разговора и духовную общность. Удалось отделаться от "товарищей", собиравшихся прорываться через кольцо окружения и затаиться в ими покидаемой деревне.
Ждать долго не пришлось, хозяйка испуганно отшатнулась от окна, выдохнув:
- Нимцы!
И Лоханкин восторженно выбежал из дома, провожаемый недоуменным взглядом глупой бабы из простонародья.
И к первому же зольдату вермахта, которого увидел на улице. бросился с распростертыми объятиями.
Немец, расслабленно шедший по улице, моментально преобразился, отпрянул в сторону и стремительно прикладом винтовки больно врезал в тощую грудь кинувшегося к нему интеллигента.
Лоханкин отлетел обиженно назад и приземлился на пятую точку.
- Геноссе! Ихь грратуллирре с такой блистательной победой, я в восторге от умения и Махт вашего цивилизованного народа и зер рад тому, что наконец-то встретил зо интеллиегентных меншен! Ихь...
- Хальт мауль! - рявкнул немец, настороженно водя глазами. Он был определенно озадачен случившимся.
Второй зольдат поспешил на выручку.
Первый что-то быстро спросил.
- Ты есть кто, пся кревь? - обратился к Лоханкину второй.
- Фюр мих зер радостно вас встретить! Ихь приветствовать вас! - начал было речь восторженный почитатель европейской культуры, но осекся.
Первый немец взял его недвусмысленно на мушку, второй немец подскочил и пнул сапогом в бок.
- Штее ауф!Хенде хох!
- Но позвольте, майне господа...
Тут нетерпеливый немец пнул его второй раз по печенке очень чувствительно.
Не ожидая третьего раза, Лоханкин поспешно вскочил и искательно улыбнулся. Происходившее несколько удивило его. Он ожидал встретить таких изысканных людей, а эти двое... Они удивительно походили на окружавшее до того интеллигента быдло. Только каски другие, да цвет мундиров, а так... Если б кто сказал, что от культурных немецких воинов, стоящих на защите Цивилизации и Порядка будет смердеть луком и застарелым потом, что они откровенно будут некрасивыми - особенно тот, что стал уверенно выворачивать карманы Лоханкина, был мордастым и грубо слепленным. Много раз в мыслях интеллигентный человек представлял себе, как он будет беседовать с образованными немцами о Шиллере и Гете, о Шопенгауэре и... Тут, как правило, список известных Лоханкину немецких гениев заканчивался, впрочем, еще с гимназии он помнил про Баха - бабаха и Моцарта - поцарта, как звучало в детской дразнилке, но в плане музыки его информированность была хуже и поэтому лучше было бы поговорить о Шиллере.
Жалкие пожитки бойца немцы брезгливо выкинули в пыль, явно разозлились, что у того не нашлось ничего ценного и без церемоний погнали пленного по улице.
Лоханкин рысил по пыльной дороге и удивлялся своему разочарованию. Оказывается. у немцев тоже есть быдло. И это германское быдло даже мордами на российское похоже. Никогда бы не подумал, что в сердце Культуры, в Европе - и такие гнусные рожи.
Это было категорически неправильно, так не должно было быть! Но оглянувшись, убедился, что так оно и есть - кряжистые, один кривоногий, мордатые, крепко сколоченные и грубосделанные. Да и остальные немецкие зольдаты не поразили красотой и изяществом.
А дальше пошло еще не лучше. С другими пленными попал в лагерь, оголодал и завшивел там и чуть не сдох. С радостью согласился на предложение продолжить работу шофером, потому как раньше ТАК голодать не доводилось.
Принял присягу служить Германии, с колоссальным трудом прошел испытательный срок в два месяца, разбив вдрызг при этом французский грузовик, потерял пару зубов, выбитых за это унтер-офицером, командовавшим взводом таких же бывших пленных и теперь так же, как в РККА был посмешищем и объектом для издевательств, но на этот раз - в вермахте. Так же, как и советский сержант, немецкий унтер удивлялся тому, как можно себя запустить, лупцевал Лоханкина постоянно, а товарищи по службе были тем самым откровенным быдлом.
Приходилось опять страдать. Мысли о том, чтобы поговорить с немцами о культуре и Шиллере тоже провалились и теперь приходили в голову куда реже. Как с ними говорить на возвышенные темы, если эти немцы не понимают своего же немецкого языка, ведь сам-то Лоханкин хорошо на этом языке умел разговаривать, это он знал точно, учил ведь. Видимо мешало то, что немцы эти - увы - тоже были быдлом...
Авторство:
Отрывок из книги Николая Берга "Заигрывающие батареи".
С началом войны все стало еще хуже, а потом Лоханкина призвали и отправили, как образованного человека, на должность писаря в тыловой склад, откуда он был выперт очень скоро торжествующим быдлом.
- Как у тебя могло получиться, что 8+7 = 12, а??? А здесь 1644 - 1540 = 367??? Как ты такое наворотил??? Что молчишь, идиот??? - патетически орал пузатый и наглый завсклада, которому доложили, что в выписанных накладных концы не сходятся с концами категорически. И новодельного писаря вытурили в шею.
Лоханкин страдал от грубости почти физически, а придирки и издевки преследовали его постоянно. Вместо того, чтобы дать ему мыслить о себе, окружающие требовали все время какие-то глупости, зачем-то надо было чистить эти ужасные сапоги, пришивать какой-то дурацкий подворотничок, помнить, какая нога левая, а какая - правая и заправлять нелепую койку. До войны настолько интенсивно работать как-то не пришлось, вокруг были все же интеллигентные люди, понимавшие тонкую душу мыслителя о себе, теперь все изменилось ужасно...
Еще хуже стало, когда образованного человека отправили на шоферские курсы. Это было совершенно невыносимо, особенно когда командир курсов своим омерзительным хамским голосом удивлялся перед строем, как это боец Лоханкин не может понять, то справа педаль газа, а слева сцепления.
Остальное быдло нагло ржало, они-то благодаря примитивности своего неразвитого ума понимало не только про педали, но и что такое карбюратор. С курсов "бестолочь недоделанную", как называл Лоханкина командир его отделения, шустрый колхозный мерзавец, уже успевший где-то выклянчить себе медаль "За Отвагу", трижды хотели отчислить, но шоферов катастрофически не хватало в армии и потому, скрепя сердце, оставляли.
Политработники, бывшие все до единого сволочами, быдлом и хамами, вначале пытались впрячь свободолюбивого Лоханкина в свои тенеты и даже поручили ему проводить политинформации, но быстро отказались от этого мероприятия.
- Знаете, товарищи, я сначала подумал, что он над нами пытается издеваться, решил, что это акт политической диверсии, но он действительно дурак безграмотный - подслушал как-то Лоханкин удивленный голос замполита курсов, когда его вызвали для очередного втыка. Это глубоко оскорбило страдающего интеллигента и он в который раз пожалел, что родился в этой ужасной стране.
К нему приставали все время с какими-то глупыми претензиями.
- Товарищ Лоханкин, как вы ухитряетесь все время быть таким грязнулей? Вы же интеллигентный человек, у вас должно быть чувство прекрасного - иезуитски издевался командир отделения, изображая из себя простачка, колхозан ехидный.
Лоханкин честно пытался объяснять, что его предназначение - мыслить, но в ответ эта ограниченная публика тупо заявляла, что штатной должности "мыслитель" в РККА нет и потому для отработки выделяемого на бойца пайка требуется выполнять другую работу, общественно полезную.
Когда его собрались было отчислить в четвертый раз, оказалось, что выпуск требуется ускорить из-за каких то нелепых и невразумительных "обстановок на фронте". За его обучение взялись всем отделением и на выпуске Лоханкин смог таки сносно провести грузовик по программе, не задавив никого, не разбив машину и не убившись при этом.
- Битье определяет сознание. Слова человеческие эта скотина тупая не понимает, а физику с лирикой - вполне - гордо пояснил подчиненным при прощании шустрик с медалью. Он постоянно за все ошибки, но без свидетелей, умело и хлестко сверху вниз стегал словно плетью своей кистью руки по тощей заднице Лоханкина. Вроде как в шутку, без следов (бить и унижать красноармейцев было категорически запрещено уставом и чревато серьезным наказанием).
Лоханкин ходил жаловаться и начальство вначале всерьез относилось к его заявлениям, даже задницу осматривали коллегиально, но потом махнуло рукой, а в приватной обстановке командир курсов взял и ляпнул несчастному страдальцу:
- Много видал грязных дармоедов, но вы - определенно - феномен. Скорее бы вас с рук сбыть и забыть, как кошмарный сон! И не хлопайте глупо глазами, раз вы сюда попали - шоферить мы вас научим, но сочувствую тому, кто вас примет...
До фронта эшелон с Лоханкиным не доехал. Блистательный вермахт в очередной раз доказал превосходство европейского ума и воли над этим диким быдлом и немецкие танки перерезали отход, наступая стремительно и неожиданно.
Раньше Лоханкин не общался никогда с европейцами лично, но твердо знал, что это - люди со светлыми лицами, культурные, с хорошей наследственностью и высокодуховные, разительно отличающиеся от окружающего интеллигентного человека грязного и неразвитого быдла.
Встречи с германскими солдатами - в отличие от бездуховных и трусливых сослуживцев, Лоханкин ждал с восторгом и ликованием в душе, не показывая, впрочем, этого внешне. Он знал, что интеллигентные люди - он и немецкие солдаты - моментально найдут общий язык, общие темы для разговора и духовную общность. Удалось отделаться от "товарищей", собиравшихся прорываться через кольцо окружения и затаиться в ими покидаемой деревне.
Ждать долго не пришлось, хозяйка испуганно отшатнулась от окна, выдохнув:
- Нимцы!
И Лоханкин восторженно выбежал из дома, провожаемый недоуменным взглядом глупой бабы из простонародья.
И к первому же зольдату вермахта, которого увидел на улице. бросился с распростертыми объятиями.
Немец, расслабленно шедший по улице, моментально преобразился, отпрянул в сторону и стремительно прикладом винтовки больно врезал в тощую грудь кинувшегося к нему интеллигента.
Лоханкин отлетел обиженно назад и приземлился на пятую точку.
- Геноссе! Ихь грратуллирре с такой блистательной победой, я в восторге от умения и Махт вашего цивилизованного народа и зер рад тому, что наконец-то встретил зо интеллиегентных меншен! Ихь...
- Хальт мауль! - рявкнул немец, настороженно водя глазами. Он был определенно озадачен случившимся.
Второй зольдат поспешил на выручку.
Первый что-то быстро спросил.
- Ты есть кто, пся кревь? - обратился к Лоханкину второй.
- Фюр мих зер радостно вас встретить! Ихь приветствовать вас! - начал было речь восторженный почитатель европейской культуры, но осекся.
Первый немец взял его недвусмысленно на мушку, второй немец подскочил и пнул сапогом в бок.
- Штее ауф!Хенде хох!
- Но позвольте, майне господа...
Тут нетерпеливый немец пнул его второй раз по печенке очень чувствительно.
Не ожидая третьего раза, Лоханкин поспешно вскочил и искательно улыбнулся. Происходившее несколько удивило его. Он ожидал встретить таких изысканных людей, а эти двое... Они удивительно походили на окружавшее до того интеллигента быдло. Только каски другие, да цвет мундиров, а так... Если б кто сказал, что от культурных немецких воинов, стоящих на защите Цивилизации и Порядка будет смердеть луком и застарелым потом, что они откровенно будут некрасивыми - особенно тот, что стал уверенно выворачивать карманы Лоханкина, был мордастым и грубо слепленным. Много раз в мыслях интеллигентный человек представлял себе, как он будет беседовать с образованными немцами о Шиллере и Гете, о Шопенгауэре и... Тут, как правило, список известных Лоханкину немецких гениев заканчивался, впрочем, еще с гимназии он помнил про Баха - бабаха и Моцарта - поцарта, как звучало в детской дразнилке, но в плане музыки его информированность была хуже и поэтому лучше было бы поговорить о Шиллере.
Жалкие пожитки бойца немцы брезгливо выкинули в пыль, явно разозлились, что у того не нашлось ничего ценного и без церемоний погнали пленного по улице.
Лоханкин рысил по пыльной дороге и удивлялся своему разочарованию. Оказывается. у немцев тоже есть быдло. И это германское быдло даже мордами на российское похоже. Никогда бы не подумал, что в сердце Культуры, в Европе - и такие гнусные рожи.
Это было категорически неправильно, так не должно было быть! Но оглянувшись, убедился, что так оно и есть - кряжистые, один кривоногий, мордатые, крепко сколоченные и грубосделанные. Да и остальные немецкие зольдаты не поразили красотой и изяществом.
А дальше пошло еще не лучше. С другими пленными попал в лагерь, оголодал и завшивел там и чуть не сдох. С радостью согласился на предложение продолжить работу шофером, потому как раньше ТАК голодать не доводилось.
Принял присягу служить Германии, с колоссальным трудом прошел испытательный срок в два месяца, разбив вдрызг при этом французский грузовик, потерял пару зубов, выбитых за это унтер-офицером, командовавшим взводом таких же бывших пленных и теперь так же, как в РККА был посмешищем и объектом для издевательств, но на этот раз - в вермахте. Так же, как и советский сержант, немецкий унтер удивлялся тому, как можно себя запустить, лупцевал Лоханкина постоянно, а товарищи по службе были тем самым откровенным быдлом.
Приходилось опять страдать. Мысли о том, чтобы поговорить с немцами о культуре и Шиллере тоже провалились и теперь приходили в голову куда реже. Как с ними говорить на возвышенные темы, если эти немцы не понимают своего же немецкого языка, ведь сам-то Лоханкин хорошо на этом языке умел разговаривать, это он знал точно, учил ведь. Видимо мешало то, что немцы эти - увы - тоже были быдлом...
Авторство:
Отрывок из книги Николая Берга "Заигрывающие батареи".