Глава 3. В отдельно взятом королевстве
Они возвращались домой. Игорь всегда провожал Веру. Это было требование ее мамы - довести девочку до подъезда. Но если бы мама и слова не сказала, у них самих сложился ритуал - расставаться у Вериной двери.
Вера жила в районе, на который власти давно махнули рукой. Дома, построенные в 70-х годах, кирпичные пятиэтажки, стояли тесно, и во дворах было мало солнца. Да еще росли здесь высокие старые деревья. Тополя. Хозяйки натягивали меж них веревки, сушили белье. В июне дворы утопали в белых облаках пуха. Люди по этим облакам ходили. Будто Бог исполнил свое обещание и взял бедных на небеса.
А все остальное время года травы тут не было. Вытоптали. Но неподалеку, сразу за трассой образовался небольшой парк. Без всякой ограды - газон, несколько плакучих ив, берез и кленов, дорожка... Удивительно было, что этот кусок земли до сих пор не застроили. Не наездишься ведь в город, чтобы погулять в ботаническом саду, в больших парках. Так что этот островок природы здешним жителям был так же дорог, как больной девочке из сказки Андерсена, ее горошина, выросшая на подоконнике.
Игорь оставлял машину, и они с Верой шли по дороге - медленно, меж плакучих ив. Когда они возвращались, всегда было уже темно. И Вера помнила дорожку под ногами - серебряной в свете фонарей. Осенью листья берез лежали и светились сами по себе, как небесные монеты. А кленовые... Пока их было мало - само совершенство. Малиново-изумрудное, резное. Потом листопад набирал силу, Игорь и Вера шли, зарываясь ногами в сухие, шуршащие вороха листьев.
А зимою здесь появлялись ледяные дорожки, и они катились. Игорь - лихо, первый, и потом поджидал ее, раскинув руки, в конце дорожки. Пока она боязливо, взмахивая руками, не припадала, наконец, к нему.
Сейчас была весна. Май. Еще не прогрелся воздух, но холод стал тонким, как духи. Холодный воздух пах свежей землею, и молодой листвой. Всё вокруг вдруг оделось после зимы, Игорю и Вере стало казаться, что они не под открытым небом, а идут по залам зеленого дворца.
Они шли, и пальцы их были переплетены. Вера закрыла глаза, и некоторое время шла, ничего не видя вокруг. Даже с закрытыми глазами ей было так спокойно, как обычно бывает людям только во сне. Куда бы Игорь ни свернул - она пошла бы за ним, подчиняясь движению его руки.
Она почувствовала, как он вдруг резко повлек ее в сторону. Она открыла глаза. Оказывается, большая ветка лежала на дороге, преграждая им путь.
- Ты чего? - удивленно спросил Игорь, - О чем-то думала? Ведь упала бы...
Она засмеялась... Нет, нельзя было сказать ему - с чего это вдруг она пошла, как слепая.
- Можно я о тебя вторую руку погрею? - спросила она, быстро зашла с другой стороны и сунула ему правую ладошку, - Холодно, правда...
Пять минут назад они вышли из теплой машины...
- Просто я мерзлячка ... Знаешь, мы когда-то с мамой отдыхали в Кисловодске. Снимали маленькую комнатку. Нас было двое, а третьей - девушка Регина из Прибалтики. Мы приехали в феврале, но на Кавказе нет зимой морозов, какие у нас в это время бывают... Но все-таки наша хозяйка каждый день топила печку. Регина спала у самой голландки. Жарко, даже душно, а она наденет свитер, лосины, теплые носки, да еще у хозяйки второе одеяло попросит. Она была цветочница, намерзнется за день на улице со своими цветами... Так что я еще не худший вариант...
- Я хочу спросить, - Игорь остановился. Он стоял теперь, загораживая ей дорогу, и по голосу его она поняла, что ему очень не по себе, - Ты за меня выйдешь замуж?
- Что? - лицо у нее дрогнуло, как будто он сказал что-то совершенно невиданное, неожиданное, что она никогда даже не рассматривала, - Да что ты говоришь такое?
И она снова собралась идти.
- Подожди, - он удержал ее, - Ты просто не хочешь? ... тогда все, нет вопросов... Или ты говоришь «нет» - потому что есть другая причина?
- Погоди, я не пойму, с чего ты вообще решил жениться? Ну, девчонки, понятно... там, бывает, так замуж рвутся, что «держите меня семеро». Но кто сейчас из парней женится в восемнадцать лет?
- Скоро экзамены. Потом отец хочет отправить меня учиться в Лондон...
Она опустила голову. Он отметил ее усмешку, и то, что она не могла поднять на него глаза.
- Так ты через меня от Лондона спасаешься...
Он все крепче сжимал ее плечи:
- Ты же все понимаешь… Понимаешь, что я не смогу без тебя. И я не могу представить, что ты останешься тут одна. Как я буду жить там, а ты здесь… несколько лет… У нас дома сейчас вообще война.
- Ты им что, уже про меня сказал? - испугалась Вера.
- Нет, из-за этой Англии. Я не хочу ехать - и не поеду... Но я хочу, чтобы нам с тобой уже никто никогда не мешал. Никакие родители... Чтобы не прятаться, не оправдываться... Я очень этого хочу. Но ты?
- У тебя отец с матерью никогда не согласятся, - тихо сказала Вера, - И все равно они тебя в Лондон отправят. А потом женят со свистом на богатенькой. Когда сами решат, что уже пора...
- Слушай меня, - Игорь смотрел ей в глаза, и теперь она уже не могла отвести взгляда, - Никто никуда меня не отправит. Если мои родители тебя примут - ты согласишься?
- Соглашусь, - сказала Вера, - Только это сказка. Ты понимаешь, как мне потом будет больно?
Игорь наклонился, и поцеловал ее. Шел второй час ночи, никого не было в парке, и они стояли, обнявшись. И пили друг друга, и не могли оторваться. Впервые прорвалась эта жажда, томившая их, и ни один не мог откачнуться от другого.
Все перестало быть важным. Вера забыла уже, что ее ждет дома мать, не думал и Игорь, что его родители, может быть, тревожатся. Только быть вместе, только это имело сейчас значение...
Вера не помнила, чтобы даже на экзамене у нее так колотилось сердце. В небе ветер раскачивал ветки ивы, и казалось, что вместе с молодою листвой раскачиваются и звезды.
***
Мама, конечно, стояла у окна. Не могла она спать, пока Вера не придет домой. А ведь завтра маме на работу. Он ведет по шесть-семь уроков каждый день, у нынешних-то оболтусов. Почти каждый день мама приходит с головной болью. Иногда такая усталая, что даже говорить не может. Свернется калачиком на диване и лежит. Вере кажется, что в такие минуты, внутри самой себя мама сметает веником рассыпавшуюся личность в кучку, чтобы потом каким-то образом восстать из праха.
Мама не отвернулась от окна, когда Вера вошла в комнату.
- Ну, хоть проводил, - вздохнула мама.
Она понимала, какой краткой будет для Веры эта пора девичества - забыть обо всем, и бродить с любимым за руку...
- Экзамены не завали, - сказала мама.
- Ты меня прости...
- Я прощаю не тебя, а вас, потому что он тебя все-таки доводит до подъезда. Если бы он тебя не провожал, я бы все это запретила.
«Чтоб больше не быть виноватым и не оправдываться» - вспомнила Вера слова Игоря.
- Очень есть хочется, - сказала она тихо.
- Я давно ужин в холодильник убрала. Да и нет ничего такого... Ни колбасы, ни сыру… То же, что и в обед было - борщ, голубцы...
- Голубец возьму, - обрадовалась Вера.
Ушла и вернулась с тарелкой, на которой лежал очередной мамин шедевр: в капустной пеленке, в янтарном соусе. Остро запахло мясом и чесноком.
- Что ж твой не завел тебя хоть в кафе поужинать, - сказала мама.
Она была украинкой, и говорила: в ком есть хоть толика украинской крови - у того руки будут готовить сами. «Любить» и «Накормить» - для мамы были синонимы. Теперь она страдала, что Вера весь вечер была голодной - а значит, заброшенной и нелюбимой.
Мама считала, что их двое осталось друг у друга. В альбоме хранилась одна-единственная фотография, где мама была снята вместе с отцом. В свое время Вера не дала ее порвать.
- Ты здесь такая молодая, хорошая…
Смуглая дивчина с длинной косой, и распахнутыми жаркими очами. Марьяна спивала украинские песни, переписывала в тетрадку красивые и «чувствительные» стихи. И пошла учиться на преподавателя русского языка и литературы, чтобы делиться этой красотою, которую она сама так ясно чувствовала в слове - с другими.
А рядом - высокий парень в военной форме с погонами старшего лейтенанта. Они познакомились несколькими днями раньше, чем была сделана эта фотография. Группа военных в увольнительной встретилась с девушками в зале кинотеатра. Их места были рядом...
Маме не пришлось мотаться по гарнизонам. Отец служил по соседству - обучал в части молодых солдат. Он твердо знал, что выполняет долг перед Родиной, а уж сколько она ему за это платит - на ее совести. Офицер не должен унижать себя поисками дополнительных источников заработка.
Обязанности жены были для него очевидны - утром, на плечиках должна висеть чистая гимнастерка, в доме - царить армейская чистота и порядок, а крышка с кастрюли с дымящимся борщом должна сниматься в ту минуту, когда муж открывает входную дверь.
Мама никогда не жалела себя, и готова была до поздней ночи - больная или здоровая - варить, скоблить и мыть. Но родилась Вера - и оказалась слабым, больным ребенком. Хрупкая, часто хворающая, девочка казалась отцу выходцем с другой планеты. С крепким, горластым мальчишкой все было бы понятно. Из него с самого начала отец начал бы растить «настоящего мужика» и «солдата». А все эти куколки, бантики, подвязанное горло... Среди ночи мама вставала, чтобы подогреть Вере молоко, унять кашель. Зажигала свет - у них была однокомнатная квартира - и видела, как муж досадливо накрывает голову подушкой.
- Может, возьмешь отпуск, и поедешь куда-нибудь в профилакторий, отдохнешь? - предложила мама, вновь забывая о себе.
В профилактории отцу понравилось. Он отменно танцевал, и за три недели отдыха «станцевал» себе девушку Наташу, веселую хохотушку-блондинку. Вернулся он сам не свой.
- Ходил такой мрачный, головы не поднимал, - рассказывала мама Вере несколько лет спустя, - Я все допытывалась, что и как. А он молчал, молчал... Потом сказал «Марьяшка, случилось страшное». Я все на свете перебрала, я уже думала, что его в иностранную разведку завербовали, а он мне: «Марьяшка, я встретил другую женщину».
Это был единственный раз в жизни, когда мать побила отца.
- Я не помню, что я тогда схватила ... Что подвернулось... Крышку от кастрюли, кажется... Он только голову рукой прикрывал... Понимаешь, я же хотела, как лучше. Ты болеешь, ремонт я без него сделала, обои поклеила... А у него такая тяжелая работа... Пусть, думаю, отдохнет... Отдохнул, скотина такая...
Отец решил, что наказан достаточно, и мысль, что надо уходить - утвердилась в нем окончательно. Он собрал вещи и переехал к Наташе. Видимо, даже она не поверила, что все решилось так легко, и бывшая жена не попробует вернуть мужа, хотя бы ради ребенка. Поэтому Наташа настояла, отец обратился к начальству - и его перевели куда-то в Подмосковье. Куда молодая чета и отбыла.
Напоминанием об отце остался квиток на алименты, раз в месяц появлявшийся в почтовом ящике. И твердое мамино убеждение, что ни она сама больше не попытается строить семейную жизнь( «второй раз мордой об стол я не выдержу»), ни Вере нельзя даже пытаться искать счастье в любви... Обманка, фальшивое золото, одна боль... Чтоб не остаться в старости одной, лучше всего ребенка родить, а мужика потом - турнуть.
- Вырастим, - говорила мама, в душе не сомневаясь, что это единственный вариант, который ждет Веру, - Я помогу. А тебе главное сейчас - институт закончить, и найти хорошую работу, чтобы ни от какого паршивца в жизни не зависеть.
Игоря мама не любила, но терпела - потому что был «из порядочной семьи» воспитан, и обряд ухаживания, памятный маме еще с юности, выполнял неукоснительно. Спрашивал разрешения повести Веру гулять, и в целости доставлял обратно. Мама считала, что ничего серьезного из этих отношений все равно не выйдет. Вера не ровня этому мальчику. Как сейчас говорят - «мажору»? Но если все же - мама боялась об этом думать - пусть дочка родит красивого и здорового малыша. По Игорю видно - тут хорошая кровь. Да и бабушка с дедушкой, с той стороны, глядишь, чем и помогут. Одной так трудно ребенка растить…
И все же мама хотела, чтобы подольше, Вера оставалась только ее дочкой, с простыми заботами - что надеть? Куда пойти? Какую книгу прочесть? Чтобы никакие мужчины не вторгались в их маленький мир.
***
Вера прошла в свою комнату. Когда отец ушел, мама обменяла их однокомнатную квартиру в центре - на двухкомнатную на окраине. Тут рядом была школа, где она работала. У Веры появилась своя комнатка, крохотная. Окно выходит на гаражи, убогий вид. Но Вера помнит, как она сидела маленькая на столе, и мама ее обувала, а за окном синел поздний декабрьский рассвет.
- Смотри, какой цвет у неба - будто глаза у принцессы, - говорила мама.
Вера запомнила: глубоко-синий, у людей таких глаз не бывает. Но у принцесс…
Напротив была такая же пятиэтажка, горели ее окна. Вера могла подолгу их рассматривать. Лампа светится за зелеными занавесками, и комната напоминает пруд, где живут русалки. А на соседнем окошке натянуты нити елочных гирлянд - играют, переливаются голубые звездочки.
Еще одно окно было для Веры особенным. Те жильцы очень поздно ложились. И в час, и в два ночи, у них горел свет. И было хорошо, пробудившись от тяжелого сна, подтянуться - отодвинуть штору, выглянуть и увидеть, что окно светится, там кто-то не спит. А однажды кто-то неведомый затеял с Верой игру в «зайчики». Был солнечный день, она подошла к окошку, и почувствовала прикосновение горячего луча к щеке. Она отодвинулась в сторону. Зайчик прыгнул за нею, и вновь лег на ее щеку. Кто-то стоял у знакомого ей уже окна и держал в руке зеркальце.
Так Вера и склонялась - то в одну сторону, то в другую, сперва думая: зайчик - это случайность, а потом смеясь игре. С тех пор относилась к окну как к другу.
Сейчас Вера сидела на узкой своей постели. В комнате было тепло, Вера сидела, обхватив руками колени: ситцевая рубашка в розовые цветы, волосы распущены по плечам. Она вдруг представила, что рядом с ней мог бы быть - и скоро будет - Игорь, и лицо запылало.
Ей очень хотелось позвонить Ясе, однокласснице и лучшей подруге. Но была уже не просто глубокая ночь - но рассвет скоро, и надо было подождать утра. Вере не хотелось ложиться, не хотелось спать. Она заставила себя лечь - подоткнула подушку под щеку, накрылась одеялом. И неожиданно уснула так крепко - провалилась в сон, что с трудом разбудил ее привычный перезвон будильника
***
Ясенька, Ярослава Мельникова, была маленькой темноволосой девушкой. Во всем облике ее сквозила удивительная женственность. Густые, коротко подстриженные волосы, будто сами собой укладывались в прическу, ложились на виски и щеки крупными завитками. А глаза - хрустально-ясные, зеленые...
Семья Ясеньки жила так же скромно, как и Верина. Что-либо новое из одежды домочадцам покупалось редко. Но Ясенька постоянно была озабочена вопросами гардероба, и придумывала очень удачно: то перешьет себе юбку, то распустит свитер, и свяжет ажурную кофточку… Даже украшения она мастерила самозабвенно, и на минувший день рождения сделала Вере «индейские» серьги из кожи, которыми потом восхищались все девчонки в классе.
Дорожка на колготках была для Ясеньки серьезным огорчением - куда большим, чем тройка по геометрии. После окончания школы она хотела выучиться на медсестру и работать где-нибудь в санатории.
- Тихо, спокойно, сосновый бор, - мечтательно говорила она, - какой бы ни был мороз на улице, а в корпусах тепло. Пахнет минеральной водой. Зимний сад, цветы. Я бы делала больным процедуры. И себе тоже - там много всяких косметических...
Вера дружила с Ясей, начиная с первого класса, а в последние годы девушки и сидели за одной партой.
Вера все выглядывала Ясю, ей не терпелось рассказать о вчерашнем, но куда ж эта девица делать - вот-вот урок начнется. Яся вбежала в класс в последнюю минуту. Клетчатое платье перехвачено в талии поясом. Яська в поясе тоненькая, как киноактриса Людмила Гурченко.
- Ты где пропадала, мать?
- Понимаешь, - объясняла запыхавшаяся Яся, выкладывая на парту учебники, - Платье вчера постирала, на балконе повесила - не высохло. Я и позавтракать не успела - утюгом досушивала.
- А меня Игорь замуж позвал. - Вера хотела сказать бесстрастно, как скороговорку, но на лице, помимо ее воли, расцветала улыбка.
- Ничего себе..., - потрясенно зашептала Яся, потому что историчка уже входила в класс, - И когда это...?
- Вчера вечером...
- Я не о том. Когда он хочет, чтобы вы поженились?
- Сразу после выпускного...
- А его родители согласятся?
- Мельникова и Зимина, - сказала историчка, - вот из-за таких, как вы, я и не могу нечего объяснить. Открываем тетради, записываем новую тему, а дальше читаем учебник и конспектируем.
Класс переглянулся. В прошлом году пожилая учительница, которая вела у них историю, вышла на пенсию, и директор приняла на работу вот эту Елену Михайловну. На первом же занятии Елена отрапортовалась, что она не просто учитель, а майор, и прежде работала в колонии. Так что на первом месте для нее дисциплина, а потом уже знания. Из этого она и исходила. На уроках было тихо, потому что за любой шепот Елена поднимала, заставляла стоять, или вообще требовала, чтобы провинившийся покинул урок. И не допускала к занятиям, пока не побеседует с родителями.
Но объяснять материал она не умела, путалась в датах. Видимо за годы службы в милиции все забыла. Из положения выходила, заставляя класс конспектировать параграф «от сих до сих». Те учащиеся, которые собирались поступать на гуманитарные отделения, вначале негодовали, ходили толпой к директору, с требованием «убрать майоршу». Но замены Елене на нашлось и те, кому предстояло сдавать историю, махнули рукой на нерадивую преподавательницу и стали искать репетиторов.
Пришлось дожидаться перемены. И тут уже Яся засыпала Веру вопросами, главный из которых был - действительно ли состоится свадьба.
- Не сглазь...
- Чего ты боишься? Полно примеров, когда даже принцы женятся на девушках из народа.
- Так, вы мне сдавали на видеосъемку? - к ним подошла Настя Кудряшова с блокнотом.
В классе не было старосты, но Настя уже давно заняла это место по собственной инициативе. Отец у нее - бизнесмен, а мать - художница. Именно Настина мать в свое время прославила их класс - рисовала им такие стенгазеты, что остальным оставалось только завидовать. Она же обеспечивала костюмы для самодеятельности, а Настин папа выделял автобус, когда класс ездил на экскурсию или концерт.
Настиной матери побаивались. Это началось, когда Алина Казакова - рослая девочка из неблагополучной семьи - во время драки выкрутила Насте руку. Часом позже ее пришлось вправлять в травматологии. Тогда Настина мама прибежала и две учительницы с трудом удерживали ее, потому что она хотела отхлестать Алину по щекам. И все же она добилась, чтобы Алину поставили на учет в детской комнате милиции.
С тех пор Настю в классе, хоть и не любили за апломб и самоуверенность, но никто и пальцем не трогал. В течение последнего года она собирала деньги на выпускной вечер. Процесс этот никак не кончался, трат предстояло много - подарки учителям, на прощальный подарок родной школе, видеосъемка, катание на теплоходе, ресторан...
На собрании часть родителей заикнулась, что можно было бы организовать праздник в столовой этой самой родной школы, но остальные возмутились возмутилась, что это «незабываемый день», и нужен хороший ресторан, чтобы не испортить торжество их детям, привыкшим к другому уровню жизни.
Вера и Яся переглянулись.
- Мы не будем сниматься, - сказала Вера.
Настя зачеркнула что-то в блокноте и сказала, отходя:
- И чтобы потом не брали диски у других переписывать. А то захотите на халяву: другие платят, а вам за так достанется. Я оператора предупрежу, чтобы всех, кто не платил - не снимали, разве что случайно в кадр попадут.
- Да ради Бога, - негромко сказала вслед Яся, - Чтобы потом любоваться на ваши тоскливые рожи...
- Ты знаешь, - снова набросилась она на Веру, - у меня от старшей сестры остались шляпа и красивые белые перчатки... лежат в коробке на антресолях - я принесу. Мама все хранит. Она говорит: «Яська, не выходи так быстро замуж. Я ничего не успела скопить, если ты в загс соберешься - я по миру пойду...»
***
После школы Яся с Верой обычно неспешно возвращались домой. Мимо киоска «Свежий хлеб», где покупали горячие еще слойки с яблоком, мимо городского парка - в пруду плавали утки, и девочки обязательно кидали им последние крошки.
Но сегодня Вера дежурила по классу, вместе с Димкой Лесниковым, я Яся, вздохнув, отправилась домой одна.
Димка, высокий светловолосый мальчик, с внимательным, цепким взглядом. Позже, когда она вспоминала его лицо - не было в нем ничего значительного. Выгоревшие брови и ресницы, едва заметная россыпь веснушек, пухлые губы… Но ‘’эти глаза - серые, обведенные темным кругом (Верина мама, один раз увидев Димку, сказала «какие красивые глаза - с поволокой») они будто светились. Одет Димка был всегда одинаково - защитного цвета легкая курточка, в распахнутый ворот выглядывает тельняшка.
Обычно дежурные делили класс пополам.
- Мой доску, поливай цветы, с полами я сам справлюсь, - буркнул Димка.
Мыл он полы удивительно ловко: спорыми движениями выкручивал тяжелую тряпку, оттирал потертый линолеум, и становилось действительно чисто.
- Пойдешь в армию - просись на флот, - посоветовала Вера, поливая странное растение - в виде зеленой палки, от верхушки которой веером расходились листья. В классе его звали «член Ильича», - У тебя корабль блестеть будет.
Димка ничего не сказал, только взглянул на нее.
- Нет, серьезно, ты куда собираешься? - спросила Вера.
Димка ответил неохотно, шуруя шваброй под учительским столом:
- В политех, наверное, попробую... Не пройду - так и правда, служить загребут
Вера сочувственно вздохнула. Политех казался ей немногим лучше армии. Вся эта жуткая математика, чертежи... В школе она относилась к урокам математики, как к наказанию, они были для нее сами тяжелыми. А тут, добровольно....
- Тебе правда интересно все это? - она сделала жест, будто чертила.
- Да мало ли что я хочу... Есть еще такая штука, как реальная жизнь, - Димка поднял голову и вдруг улыбнулся ей. Вера за все годы не видела, чтобы он кому-то так улыбался - проблеском, коротко, но светло и доверчиво. И еще она вспомнила, что он шел первым в классе по биологии. И все зверье из живого уголка его обожало. Попугаи подолгу сидели у него на протянутой руке, а белые крысы едва ли не лезли целоваться. Он сажал их на плечи по нескольку штук сразу, когда чистил клетки. Такому только в солдаты. Кого он сможет убить?
Но на защитника природы нельзя было выучиться в их городе. Только уезжать, а этого Димка, вероятно, не мог. У него больная мать. Политехнический же институт располагался неподалеку, и конкурс в него из года в год был низким.
- А сама куда думаешь? - спросил Димка.
- Еще не знаю... У меня, Дим, еще все на волоске висит...
Глядя в эти глаза, она поняла, что ей хочется с ним поделиться еще больше, чем с подругой. Рассказать ему - как ей страшно: сложится ли все? Ей пришлось напомнить себе, что Димка тут не при чем, и незачем ему знать. Она сдержалась. У него тоже готов был сорваться вопрос, но и он промолчал.
Когда уборка была закончена, они заперли класс и вышли на школьное крыльцо. В лица им дохнул теплый ветер. Сады уже зацветают - какая учеба! Оба отчего-то медлили. Димка спросил:
- В ту сторону? Я с тобой пройдусь немного, мне в магазин «Природа» надо. Жрачка у рыб закончилась...
Когда пути их разошлись - Димка перебежал на ту сторону улицы. Но, пройдя насколько шагов, Вера оглянулась и увидела, что он, вместо того чтобы подняться на крыльцо магазина «Природа», стоит и смотрит ей вслед.
***
Обед заканчивался. Когда-то, в детстве, трапеза за общим столом была для Игоря настоящей церемонией, причем тоскливой. К обеду предстояло привести себя в порядок переодеться, даже если за столом не было никого, кроме домашних. Как Игорь ни старался запомнить все правила этикета, но долго это не получалось. И раз за разом приходилось выслушивать замечания - как нужно сидеть, держать спину, как пользоваться многочисленными столовыми приборами. А всего мучительнее было чувство голода, которое не проходило и после еды. Екатерина Сергеевна считала чревоугодие большим пороком, и на тарелках обычно лежало нечто символическое.
Потом Игорь привык к режиму, и уже не замечал его, довольствовался малым.
- Так что ты решил с Лондоном? - спросил Павел Ильич, промокая губы салфеткой, - Если ты решительно не хочешь уезжать, может быть, подашь документы в наш университет?
- Уважаемые родители, - Игорь отодвинул тарелку, - По этому поводу я хотел бы сделать вам контрпредложение. Я поступаю в любой институт по вашему выбору, и добросовестно его оканчиваю...
Родители переглянулись:
- Так - таки в любой? - не поверила Екатерина Сергеевна, - А твоя астрономия?
- И что ты потребуешь взамен? - поинтересовался Павел Ильич.
Он знал, что слово сына нерушимо, и сейчас, если он дает шанс… можно сделать за него самый важный шаг, который определит всю дальнейшую будущность Игоря. Он устроит сына в юридический, а после возьмет к себе в министерство...
- Так что? - уточнил Павел Ильич. В душе он был готов на все возможные уступки - ради главного.
Игорь задержал дыхание:
- Сразу после окончания школы я женюсь.
Екатерина Сергеевна бессильно уронила руки на колени.
- Я даже не знаю, что хуже, - сказала она.
- Подожди, - жестом остановил ее Павел Ильич. И уточнил деловито, - Мы знаем эту девушку?
- Вряд ли. К нам она не приходила.
- А как давно ее знаешь ты? - последнее слово мать выделила интонацией.
- Второй год.
- Но ты женишься не потому, что она... - лицо Екатерины Сергеевны исказилось.
- Нет, мама, она не беременна. Хочу добавить также, что меня никто не шантажирует, и вчера, когда я сделал Вере предложение, она была удивлена, как и вы сейчас.
- Так ты уже все решил? ... А если бы мы с папой...
- Мама, давай не будем превращать этот разговор в драматическую сцену. Деспотичные, богатые родители и самодур - наследник. Вы помните, сколько мне лет, вы знаете, что я вправе сам принимать решения. Вы знаете также, что деньги для меня значат мало, и если бы вы решили продолжить драму и лишить меня наследства, я бы просто ушел.
Екатерина Сергеевна вздохнула и посмотрела на мужа. Павел Ильич, как всегда, был конкретен. Он не любил эмоций.
- Ты можешь рассказать нам в двух словах, что представляет собой твоя избранница?
- Ее зовут Вера. Она моя ровесница, тоже заканчивает школу.
- А ее родители?
- Ты хочешь узнать - какого она круга? Не нашего. Мать - учительница, разведена. С отцом я незнаком.
- Если он вообще был, - Екатерина Сергеевна, не поднимая глаз, постукивала ножом по тарелке.
- Катя, Катя, - останавливал ее Павел Ильич, - Мы поговорим с тобой наедине... А ты (это Игорю) скажи своей… Вере, что мы приглашаем ее на ужин. В любом случае, нам надо познакомиться поближе.
***
Уже совсем поздно вечером, перед тем, как лечь спать, Екатерина Сергеевна, сидя на краю роскошно, в полкомнаты, двуспальной кровати, говорила мужу:
- Я чувствовала, чувствовала - случится какой-то перелом, какое-то несчастье... Вот не поверишь, я всегда знала, что у Игоря не будет нормальной, благополучной судьбы. И теперь... Кто, кто сейчас женится сразу после школьной скамьи?!
Павел Ильич уже лег. Ему шел шестой десяток - и как бы молодо он ни выглядел, каким бы ни казался на работе неутомимым и обаятельным, одним из главных наслаждений дня было - лечь на их огромную кровать, в которой тонешь, как в облаке, подложить подушки под шею и плечи, которые уже начинали ныть - возраст, возраст... И взять хорошую книгу.
Теперь он посмотрел на Екатерину Сергеевну поверх томика Салтыкова-Щедрина.
- Да что же тут страшного? - спросил он.
Нет, он решительно не понимал. Игорь приведет в дом какую-то девку, от которой в лучшем случае наберется дурных манер. Девку эту стыдно будет показывать не то, что общим знакомым, но и самым близким друзьям дома. Потому что она будет вульгарна. Непременно вульгарна. И одета, Бог знает как, и хохотать начнет звонко на весь дом, и придется воевать с ней, чтобы подчинялась она укладу, заведенному в семье.
А Екатерина Сергеевна не воин. В семье она давно уже королева. Но теперь она будет - королева-мать. А царствовать попытается эта… Вера, которая, конечно, немедленно родит ребенка, чтобы закрепить за собой место. Кровь Игоря сольется с.... Боже, Боже... Это будет не ребенок, а пародия на ее сына...
- Паша, надо что-то делать, - сказала Екатерина Сергеевна, и в голосе ее звучало отчаяние.
- Я не пойму, что ты убиваешься, - ответил Павел Ильич, - Сейчас все молодые люди играют в самостоятельных, во взрослых, все живут гражданским браком... Ну, считай это гражданским браком, если тебе так спокойнее.
- Какой гражданский брак, Паша, опомнись, - страстно зашептала Екатерина Сергеевна, - Безотцовщина, не пойми кто-то. Она могла бы быть у нас в доме нянькой, в лучшем случае - гувернанткой...
- Ну конечно, составим брачный контракт... Поживут несколько лет, пока Игорь учится... Слушай, мне это даже нравится. Это лучше, чем, если бы он мотался по клубам, и разным сомнительным девицам. Пусть поиграет в верного мужа, вечерами приезжает домой, занимается...
- Но если эта девица распояшется...
- Можно подумать, ты ей дашь распоясаться, ой-ёй, - Павел Ильич ущипнул жену за щеку, - Катя, если уж ты меня выдрессировала за нашу бесконечно долгую жизнь... Отучила лаптем щи хлебать...
Екатерина Сергеевна не выдержала - улыбнулась. Это была правда. Павел Ильич - выходец из самой обычной рабочей семьи. Родители очень гордились, что дали Пашеньке высшее образование. Но молодой инженер, устроившись на завод, нашел себя не в производстве, не в чертежах и схемах, а сначала в комсомольской, а затем и в партийной работе. А потом была карьерная лестница с крутыми ступенями: горком, обком, и наконец, министерство, и венец - кресло министра промышленности.
С Екатериной Сергеевной они встретились на стадии горкома. Билеты в театр оперы и балеты достать было непросто всегда, и посещение спектаклей стало отличием , одним из многочисленных знаков принадлежности к касте избранных.
Павел Ильич отнюдь не был ценителем искусства. Оперу он и совсем не мог выдержать: если посещал с друзьями «Травиату» или «Риголетто», то засыпал уже к середине первого акта.
- Как бы славно было, если бы они еще потише завывали, - просыпаясь в антракте, говорил он друзьям, стараясь не замечать ехидства в их глазах.
Но балет... это было вполне приемлемое зрелище... Мужчин-танцовщиков он почти не замечал. Но какие девушки в балете... А несравненная из них одна - Катя, Екатерина Волкова, прима... Он тогда еще понял, что она - королева. Во время поддержек она царственно взмывала на руках партнера - в белоснежном платье, гордо поднятая на лебединой шее маленькая голова, гладко зачесанные темные полосы двумя крыльями падали на лоб... И точеные руки, поднятые вверх победительным жестом... когда она на сцене - никого больше не замечаешь. Она одна такая...
Их познакомили: директор театра мелким бисером рассыпался перед Павлом Ильичем - тот пообещал ему сделать в оперном ремонт, и готов был звезды с неба снимать, не только с примой познакомить. Так вот, когда их представили друг другу, Катя отнеслась к Павлу Ильичу сдержанно ровно настолько, чтобы не замечалось презрение. Молодой мужчина, грузный, в мешковатом костюме, лицо, будто топором вырублено - не произвел на нее никакого впечатления... И главное - он был скучен, так скучен... говорить с ним не о чем...
Но скучный знакомый оказался незаменим. Это он достал все нужные лекарства для Катиной бабушки, когда ее разбил инсульт. И устроил так, что консультировать старушку каждую неделю приезжал лучший невропатолог в области.
Его волновало - почему Катя в последнее время стала «бледненькая»? Не поехать ли ей в санаторий в Ялту, тем более, что начался бархатный сезон? Вот путевка.
Это он, побывав у Волковых дома, прищурившись, осмотрел текущий потолок, и выглянул в окно с неопределенными словами: «М-да, райончик...». Месяца не прошло, как Катины мама и бабушка перебрались в просторную квартиру в центре города... А Катя...
Катя переехала к Павлу Ильичу - он увез ее на черной «Волге». Заднее сидение машины было завалено таким количеством белых и красных роз, какого прима не получала даже после премьеры.
Говорят, с годами супруги становятся похожи. Насколько разными были Павел Ильич и Екатерина Сергеевна в молодые годы - и то сжились, срослись - и каждый приобрел некоторые черты друг друга.
С годами Павла Ильича стала отличать благородная вальяжность, одевался он теперь с отменным вкусом, вполне прилично разбирался в искусстве, и в правительстве считали его отличным оратором.
Екатерина же Сергеевна чувствовала себя защищенной от жизни. В ней появилась та уверенность в себе, которой ей прежде недоставало. В хореографическом училище, где она теперь преподавала, ни директор, ни коллеги - не только не смели повысить на нее голос, но разговаривали с нею почти подобострастно. Именно она придала дому Володарских аристократическую ноту, и здесь не стыдно было принять любых, самых высоких гостей.
А теперь вот появится эта девка, и начнется война в отдельно взятом королевстве. Павел Ильич уже заснул, а Екатерина Сергеевна, все держала его за руку, будто ища опоры, и если бы он проснулся, то почувствовал бы на плече ее слезы.