Леяшейне
Есть в моей натуре замечательное качество- быть благодарной. Благодарность свою я могу выстраивать витееватыми путям, доходя от пункт А до пункта Б. В 2010 году в мою жизнь ворвалась организация под названием Гилель. Ворвалась именно в том смысле, что наполнила мою жизнь. Был Таглит, о котором мне стоило бы написать отдельно, множество семинаров, трёхдневные поездки в Иерусалим, волонтёрские акции и мой проект, который документально не дошёл до логического до конца. Проект назывался "Моя еврейская бабушка". Суть его была в том, чтобы узнать как можно больше разных историй похожих людей. Историй я узнала не так много. Помимо умения быть благодарной, я еще обладаю навыком быть ленивой. Вот это моё качество как раз и случилось в этой истории. Но речь сейчас не об этом, а о том, что в моей жизни есть человек, на которого всегда можно положится- это мама. Её рассказ стал базой того самого проекта. "Леяшейне" стала пробой пера, дальше началась уже совсем другая история. Скромностью мой характер не отличается, поэтому я с гордостью и радостью делюсь с Вами одним из самых любимых мною рассказов моей талантливой мамы. И за илюстрацию отдельная благодарность-Евгению Артемьеву.
Леяшейне
Здравствуй, бабуля. Здравствуй, Леечка! Я не знаю, как писать о тебе воспоминания, ведь я тебя никогда и не забывала. Сегодня ровно 27 лет как ты ушла от нас. Но ты со мной постоянно. Многое из того, что ты мне говорила, я поняла только с годами, только став мамой. И вот в эти минуты понимания я очень сожалею, что не могу обнять тебя и поблагодарить за мудрость.Не знаю, как писать воспоминания, поэтому я решила написать тебе письмо.
Все мое детство было пронизано твоей любовью, какой то безграничной любовью. Нас у тебя было пятеро внуков. Но я всегда была уверена, что я твоя любимица, ведь я самая младшая, да и вообще. Каково было мое удивление, Лея, когда все остальные признались, что точно знают, что любимцами было они. Бабуля! Ведь ты никогда никому из нас не говорила, что любишь его больше, чем остальных! Но как тебе удалось внушить всем нам это чувство невероятной любви!
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Я до сих пор помню вкус твоих фирменных бутербродов. Огромный кусок свежего хлеба, намазанный сливочным маслом и присыпанный сахарным песком. Я никогда не любила сладкое. Да и сейчас вряд ли стала бы есть такой бутерброд. Но тогда, в детстве, из твоих рук! Как было вкусно! Ты знаешь, мне сейчас кажется, что ты всегда эти бутерброды делала для себя... Ты пережила еврейские погромы, революцию, войны,репрессию, голод, ты потеряла двоих детей и все зубы, переболев цингой. И это угощение было для тебя верхом удовольствия! Но, сделав такой бутерброд, ты не могла его есть одна, и отдавала тому из нас, кто был рядом. И мы, такие сытые, такие благополучные, поедали его с огромным удовольствием!
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Я никогда не слышала от тебя слово "нет". Все всегда было можно: прыгать на кровати, есть картошку руками прямо со сковородки, бегать босиком под дождем... Ты меня научила, что избаловать ребенка любовью нельзя! А вот нелюбовью испортить можно. Твоя любовь проливалась на меня как дождь! Ты нас никогда не воспитывала, ты просто любила. И я так же растила свою дочь. Я ее просто любила, люблю и буду любить всегда! А знаешь, Лея, твоя младшая дочь Рива, моя мама, была прекрасной еврейской бабушкой для моей дочери. Ты часто говорила, что человек живет в долг. Сначала он принимает в долг любовь от своих родителей, а потом должен вернуть этот долг своим детям. У нас все так и получилось.
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Ты никогда никого не ругала. Ни правительство, ни соседей, ни цены, ни тех, кто увел из дома и расстрелял твоего мужа, оставив сиротами твоих детей. А вот моя мама вспоминает, что один раз ты ее ругала и даже ударила. Во время войны в ваш тыловой город привезли пленных немцев. Они строили здания, которые потом все так и называли "немецкими". Так вот, ты этих немцев подкармливала, варила похлебку из крапивы и картофельных очисток. Но в этом ты была не одинока. Многие так поступали. И всю эту подкормку немцам носили дети. И вот кто то из соседей сказал тебе, что твоя дочь Рива этих немцев дразнит. Бабуля, ей было всего 7 лет! Она поступала так, как остальные ребятишки. Еду отдавали тому, кто громче всех кричал "Гитлер капут"! А ты ее наказала, сказав, что она не над фашистом издевается, а над голодным человеком! Мама это запомнила на всю жизнь.
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Когда я была совсем ребенком и ты неожиданно появлялась у нас во дворе, я бежала к тебе со всех ног, разбросав руки как крылья. А ты останавливалась, ставила на пол свою сумку, чтобы ничто не мешало тебе принять меня в объятия! А теперь об этой сумке. Ты ее называла ридикюлем. Я не знала, что это такое, на мой взгляд это была обычная черная дамская сумка. Но она была волшебной! Вдоволь наобнимавшись и нацеловавшись с тобой я с нетерпением ждала, когда ты этот свой ридикюль откроешь. Там всегда были подарки! Боже мой, где ты доставала все эти конфеты, жвачки, пряники во времена тотального дефицита! А если подарков не оказывалось ты доставала из этой сумки такие блестящие 20 копеек и говорила: "Купи себе семычки, мамеле". Ты так и говорила "семычки". И я покупала! И мы их грызли всем двором! Вкусным надо делится!
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Ведь я была твоей любимицей. Когда я приезжала к тебе с ночевкой, ты тут же везла меня в самый лучший в городе парк. Нагорный парк. До него было очень далеко добираться, да еще надо было подниматься на фуникулере! Целое путешествие! В парке ты все время садилась на одну и ту же скамейку, а мне давала рубль! Рубль, бабуля! Целое состояние! И просила тебя не беспокоить. Да кто же будет беспокоить, когда в кармане такие деньги! Я и на каруселях каталась, и в тире стреляла, и мороженное ела! А потом находила тебя все на той же скамейке и мы отправлялись в обратный путь. А когда мне исполнилось лет 13, я отказалась идти с тобой в парк. Я тебе сказала, что я уже взрослая и спросила, нельзя ли мне получить мой рубль не на карусели, а просто так. Деньги ты мне дала, но что то в твоих глазах изменилось. Я тогда не поняла, что впервые на твоем лице появилось отчаяние... В парк тебе ходить было больше не с кем, я была самой младшей. И, лишь спустя годы, мама рассказала мне, что на том месте, где стояла парковая скамейка, были похоронены твои дети. Что парк был построен на месте старого кладбища. И что тебя, жену врага народа, городские власти не сочли нужным предупредить, что возможно перезахоронение.... А ты никогда никого не ругала...
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Как я любила оставаться у тебя с ночевкой! Ты готовила мои любимые блюда, водила меня в гости к своим бабушкам-подружками, а по утрам меня будил запах тыквенной каши с "пышином". Твое словечко! А еще у тебя во дворе была голубятня. Ты отдавала мальчику, который разводил голубей остатки хлеба. И как то раз, в знак признательности, он подарил мне голубиное яйцо, маленькое и беззащитное. Скорее всего он знал, что из этого яйца никто не вылупится. Но я то не знала! Я принесла его домой. Я задалась целью яйцо это высидеть. Сама я сидеть не хотела, мне казалось это скучным. Ты тоже отказалась, сказав, что у тебя много дел по хозяйству, но полезла на антресоли и достала старую зимнюю шапку, в которой мы с тобой из ваты и тряпочек устроили гнездо. Гнездо поставили под настольную лампу, для тепла. И я стала ждать. Ждать оказалась занятием скучным и я все чаще стала отлучаться на улицу, оставляя гнездо на твое попечение. На третий день я обнаружила радостную тебя у пустого гнезда. Ты рассказала мне, что пока я спала птенчик вылупился, но за ним тут же прилетела его мама и они вместе улетели...Я так расстроилась, но не могла не признать, что с мамой деткам лучше и что птичка будет кормить малыша птичьим молоком, которое я тоже люблю. Куда ты дела это яйцо, бабуля? Ты не выбросила его сразу же, чтобы не сделать мне больно. Ты дождалась, когда снизится мой интерес к процессу. Когда моя дочь пыталась уговорить меня принести домой жучков-паучков с улицы, я всегда говорила ей, что этого делать нельзя, так как их мамы, или их детки будут плакать. Это оказался очень действенный ход, Лея! Спасибо тебе!
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Ты никогда ничего не выбрасывала. Остатками от обедов ты кормила дворовых кошек и собак. Хлеб крошила птицам. И была у тебя дома волшебная кладовка, в которой хранился, как ты сама говорила, хлам! Но какой это был хлам! Я в нем могла копаться часами! Какой то невероятной красоты, но пожелтевшие от времени, панталоны, украшенные ручным кружевом. Старые платья расшитые бисером. Книги. Даже какая то дореволюционная косметика в смешных баночках. А еще там был старый, очень потертый кожаный чемоданчик. В нем лежали фотографии, многие из которых были наклеены на красивый тисненный картон. На фотографиях - нарядные дамы в шляпах с перьями, мужчины с усами, закрученными кверху. Помнишь, Лея, что ты отвечала, когда я тебя спрашивала кто это? А я помню! Ты говорила: "Это веселые картинки!" И смеялась! Как звонко ты смеялась, обнажая свои беззубые десны! И я, заражаясь твоим весельем, тоже начинала хохотать.Я никогда не задумывалась, откуда эти вещи. Видимо, я считала это естественным приложением к каждой нормальной бабушке.А ты знаешь, моя дочь сейчас носит бусы из твоих шкатулок.
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Ты многому меня научила. Ты так гордилась моими успехами! Ты работала ночным сторожем и я часто ходила с тобой на твое дежурство. Для меня это было приключением. Мы с тобой оставались вдвоем в каком то складском помещении. Ты расстилала чистое постельное белье на дерматиновом топчане, укладывала меня. Я засыпала до того, как ложилась ты. Поэтому до сих пор не знаю, а ложилась ли ты. Или же в те дни, когда я напрашивалась с тобой, тебе и приткнуться было некуда... Так вот, ты всю жизнь была ночным сторожем. Видимо, дневное время тебе было необходимо для нас. Как то раз я застала тебя за очередной разборкой хлама в кладовке, ты сидела с книгой в руках. Присмотревшись, я обратила внимание, что книга на иностранном языке. Это французский, сказала ты. Как я смеялась над тобой, Лея! Подшучивала, что ты буквочек не знаешь... Милая моя, прости меня! Этим вечером мама рассказала мне, что в свое время ты училась в гимназии на французском языке. Что ты родом из обеспеченной семьи, что папа твой был фабрикантом. А все эти красивые дамы и господа на фотографиях твоя родня. А потом просто случилась в твоей жизни революция. А потом ты случайно оказалась репрессированной, женой врага народа. Потом война. Незаметно для страны ты потеряла мужа, двоих детей, все зубы... Ты хотела стать незаметной вот и оказалась в сторожах. И никогда никого не ругала...
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Но я так много не успела у тебя узнать. У меня к тебе так много вопросов, Лея! Почему ты отреклась от своего прошлого? Ты никогда ничего мне не рассказывала. Ты боялась за нас? Или устала бояться сама? Или жизнь научила тебя забывать откуда ты родом? Ты ни о чем не сожалела? Нет, сожалела, я знаю! И о сожалении этом знаю от тебя самой! При рождении тебе дали имя Леяшейне. При получении первого советского документа чиновники сочли твое имя то ли слишком еврейским, то ли совсем не советским и переименовали тебя в Елизавету. Имя тебе поменяли, но свет, данный тебе при рождении, никто отменить не мог! И мы, твои внуки, чтобы доставить тебе удовольствие, чаще называли тебя Леей, а не бабулей.
А знаешь, о чем сожалею я, бабуля? О том, что моя дочь выросла, что ее пяточки уже не такие розовые и ножка не помещается в моей ладони, как прежде, и я не могу ее всю-всю зацеловать. Что не могу взять мою девочку на руки и баюкать, и прижать к себе, и замирать от счастья, чувствуя как из меня в нее перетекает твоя любовь...
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Ты нас никогда не жалела. Вернее жалела, но очень уж по своему. Как то раз у меня разболелся зуб. Ну сама подумай, разве может что то в этом мире болеть сильнее, чем молочный зуб! А способ лечения тогда был один. Надо было в такое маленькое молочное дупло запихать большой кусок анальгина. И ждать, истекая горькой слюной, когда боль отпустит. Нет, мне этот способ не подходил. Я улеглась на тахте в "зале", ты так называла большую комнату. И начала прилюдно страдать. Это так сладко, страдать прилюдно. Но прилюдно не получалось, мы дома были вдвоем. Ты выглянула из кухни, скептически на меня посмотрела и удалилась, чем то там активно гремя. Я начала вслух жалеть себя, попрекая тебя при этом. "Конечно, у тебя никогда не болят зубки, потому что у тебя их нет!" Вот в чем суть твоего непонимания! Но тут из кухни до меня донесся запах жаренной картошки. Твоей фирменной. Ты ее жарила гениально! Картошка для этого дела должна была быть одинакового размера, ты резала ее вдоль на четыре куска и вот так, крупно, зажаривала ее до румяной корочки. И солила крупной солью уже в тарелке. И вот вышла ты из кухни, улыбаясь, с огромной тарелкой вкуснейшей картошки. Села и начала вилкой картошку эту давить, а я зачарованно наблюдала, как из под вилки и аппетитной корочки начинает проглядывать нежное печеное нутро, на которое ты клала кусочек сливочного масла... Позиций сдавать не хотелось, но картошка!!! Я пошла на компромисс: "Бабуля, я только попробую, а есть не буду" ...... Когда я свежей хлебной корочкой подтирала остатки масла с тарелки ты спросила: "Как твой зубик, мамеле?" И все! Больше никаких вопросов, никакой жалости! И хохочешь! Пусть простят меня диетологи, но вкуснее и полезнее этого блюда, да еще под свежий крепкий сладкий чай ничего быть не может! А уж как помогает при зубной боли! Знаешь, бабуля, я этот способ часто применяла и со своей доченькой. Когда она на что то жаловалась, я ей говорила, что это просто ее животик чего то вкусного хочет.
Все мое детство было пронизано твоей любовью. А детство тогда практически у всех было одинаковым. Мы в однотипных советских сандаликах бегали по улицам, у всех были практически одинаковые игрушки, трикотажные синие шорты и белые маечки, красные галстуки. А маму мою в свое время не приняли в пионеры. Она была не как все, она была дочерью врага народа. Мама рассказывала, как ее вывели из строя, когда весь класс принимали в пионеры. Она была маленькая, ей было обидно, она плакала, она не знала никакого врага народа... И вот такая, заплаканная, она пришла домой. Ты и ее не пожалела, ты просто ушла. А вернулась с новым красным пионерским галстуком. Торжественно повязала его маме, отдала ей салют, приняла салют от нее... Куда ты ходила, Лея? Что из своего драгоценного хлама обменяла ты на этот галстук?Так вот, детство практически у всех было одинаковым, но у меня была Ты! Твои бутерброды с маслом и сахаром, твой волшебный ридикюль, твой хлам, твоя беззубая улыбка, твоя синагога...
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Ты часто брала меня с собой в синагогу. Синагога в нашем городе была правильной, красивой. Тебя там все знали, называли Лизонькой. Мне это нравилось. Ты вволю говорила на идиш, гладила меня по голове и говорила: "Это наша самая маленькая". Видимо, ты так проявляла свою гордость. Ты часто брала меня с собой в синагогу, но так и не привела к богу. Верила ли ты сама в бога? Или за все свои жизненные невзгоды ты отреклась от него? От своей религии отреклась? Нет! Иначе бы мы не знали с детства, что у евреев новый год в сентябре. Ты так и называла этот праздник "Новый год". В этот день ты приходила к нам с гостинцами. Ну где ты все это доставала! Нет, ты не отреклась, иначе не пекла бы халу на пасху. Не покупала бы в пекарне при синагоге мацу, не говорила бы с нами на идиш, зная, что мы не все понимаем. Ты говорила с удовольствием, ты любовалась этим языком. Ты часто брала меня с собой в синагогу, но к богу не привела. На мой вопрос: "Что такое бог?" ты отвечала, что это совесть, что бог у каждого в душе, что он у каждого свой. А каким он был у тебя? Как он мирил тебя с твоими бедами? Не у него ли ты черпала свой смех?
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Я не знала молитв, ты меня им не учила. Но в день, когда тебя не стало, я впервые обратилась с молитвой к..... тебе, бабуля! Я и по сей день, моля о чем то, обращаюсь не к богу, а к тебе, Лея! Ты не привела меня к Богу, для меня ты стала им! Когда я впервые оказалась у стены плача, я написала в записке "Бабуля, дай мне мудрости быть счастливой!". Я думаю, что мои просьбы доходят до бога быстрее, ведь у меня такой надежный провайдер. Когда не стало и мамы, я стала обращаться к вам обеим. Двойная защита!
Вся моя жизнь пронизана твоей любовью, бабуля.
январь 2011
Леяшейне
Здравствуй, бабуля. Здравствуй, Леечка! Я не знаю, как писать о тебе воспоминания, ведь я тебя никогда и не забывала. Сегодня ровно 27 лет как ты ушла от нас. Но ты со мной постоянно. Многое из того, что ты мне говорила, я поняла только с годами, только став мамой. И вот в эти минуты понимания я очень сожалею, что не могу обнять тебя и поблагодарить за мудрость.Не знаю, как писать воспоминания, поэтому я решила написать тебе письмо.
Все мое детство было пронизано твоей любовью, какой то безграничной любовью. Нас у тебя было пятеро внуков. Но я всегда была уверена, что я твоя любимица, ведь я самая младшая, да и вообще. Каково было мое удивление, Лея, когда все остальные признались, что точно знают, что любимцами было они. Бабуля! Ведь ты никогда никому из нас не говорила, что любишь его больше, чем остальных! Но как тебе удалось внушить всем нам это чувство невероятной любви!
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Я до сих пор помню вкус твоих фирменных бутербродов. Огромный кусок свежего хлеба, намазанный сливочным маслом и присыпанный сахарным песком. Я никогда не любила сладкое. Да и сейчас вряд ли стала бы есть такой бутерброд. Но тогда, в детстве, из твоих рук! Как было вкусно! Ты знаешь, мне сейчас кажется, что ты всегда эти бутерброды делала для себя... Ты пережила еврейские погромы, революцию, войны,репрессию, голод, ты потеряла двоих детей и все зубы, переболев цингой. И это угощение было для тебя верхом удовольствия! Но, сделав такой бутерброд, ты не могла его есть одна, и отдавала тому из нас, кто был рядом. И мы, такие сытые, такие благополучные, поедали его с огромным удовольствием!
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Я никогда не слышала от тебя слово "нет". Все всегда было можно: прыгать на кровати, есть картошку руками прямо со сковородки, бегать босиком под дождем... Ты меня научила, что избаловать ребенка любовью нельзя! А вот нелюбовью испортить можно. Твоя любовь проливалась на меня как дождь! Ты нас никогда не воспитывала, ты просто любила. И я так же растила свою дочь. Я ее просто любила, люблю и буду любить всегда! А знаешь, Лея, твоя младшая дочь Рива, моя мама, была прекрасной еврейской бабушкой для моей дочери. Ты часто говорила, что человек живет в долг. Сначала он принимает в долг любовь от своих родителей, а потом должен вернуть этот долг своим детям. У нас все так и получилось.
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Ты никогда никого не ругала. Ни правительство, ни соседей, ни цены, ни тех, кто увел из дома и расстрелял твоего мужа, оставив сиротами твоих детей. А вот моя мама вспоминает, что один раз ты ее ругала и даже ударила. Во время войны в ваш тыловой город привезли пленных немцев. Они строили здания, которые потом все так и называли "немецкими". Так вот, ты этих немцев подкармливала, варила похлебку из крапивы и картофельных очисток. Но в этом ты была не одинока. Многие так поступали. И всю эту подкормку немцам носили дети. И вот кто то из соседей сказал тебе, что твоя дочь Рива этих немцев дразнит. Бабуля, ей было всего 7 лет! Она поступала так, как остальные ребятишки. Еду отдавали тому, кто громче всех кричал "Гитлер капут"! А ты ее наказала, сказав, что она не над фашистом издевается, а над голодным человеком! Мама это запомнила на всю жизнь.
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Когда я была совсем ребенком и ты неожиданно появлялась у нас во дворе, я бежала к тебе со всех ног, разбросав руки как крылья. А ты останавливалась, ставила на пол свою сумку, чтобы ничто не мешало тебе принять меня в объятия! А теперь об этой сумке. Ты ее называла ридикюлем. Я не знала, что это такое, на мой взгляд это была обычная черная дамская сумка. Но она была волшебной! Вдоволь наобнимавшись и нацеловавшись с тобой я с нетерпением ждала, когда ты этот свой ридикюль откроешь. Там всегда были подарки! Боже мой, где ты доставала все эти конфеты, жвачки, пряники во времена тотального дефицита! А если подарков не оказывалось ты доставала из этой сумки такие блестящие 20 копеек и говорила: "Купи себе семычки, мамеле". Ты так и говорила "семычки". И я покупала! И мы их грызли всем двором! Вкусным надо делится!
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Ведь я была твоей любимицей. Когда я приезжала к тебе с ночевкой, ты тут же везла меня в самый лучший в городе парк. Нагорный парк. До него было очень далеко добираться, да еще надо было подниматься на фуникулере! Целое путешествие! В парке ты все время садилась на одну и ту же скамейку, а мне давала рубль! Рубль, бабуля! Целое состояние! И просила тебя не беспокоить. Да кто же будет беспокоить, когда в кармане такие деньги! Я и на каруселях каталась, и в тире стреляла, и мороженное ела! А потом находила тебя все на той же скамейке и мы отправлялись в обратный путь. А когда мне исполнилось лет 13, я отказалась идти с тобой в парк. Я тебе сказала, что я уже взрослая и спросила, нельзя ли мне получить мой рубль не на карусели, а просто так. Деньги ты мне дала, но что то в твоих глазах изменилось. Я тогда не поняла, что впервые на твоем лице появилось отчаяние... В парк тебе ходить было больше не с кем, я была самой младшей. И, лишь спустя годы, мама рассказала мне, что на том месте, где стояла парковая скамейка, были похоронены твои дети. Что парк был построен на месте старого кладбища. И что тебя, жену врага народа, городские власти не сочли нужным предупредить, что возможно перезахоронение.... А ты никогда никого не ругала...
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Как я любила оставаться у тебя с ночевкой! Ты готовила мои любимые блюда, водила меня в гости к своим бабушкам-подружками, а по утрам меня будил запах тыквенной каши с "пышином". Твое словечко! А еще у тебя во дворе была голубятня. Ты отдавала мальчику, который разводил голубей остатки хлеба. И как то раз, в знак признательности, он подарил мне голубиное яйцо, маленькое и беззащитное. Скорее всего он знал, что из этого яйца никто не вылупится. Но я то не знала! Я принесла его домой. Я задалась целью яйцо это высидеть. Сама я сидеть не хотела, мне казалось это скучным. Ты тоже отказалась, сказав, что у тебя много дел по хозяйству, но полезла на антресоли и достала старую зимнюю шапку, в которой мы с тобой из ваты и тряпочек устроили гнездо. Гнездо поставили под настольную лампу, для тепла. И я стала ждать. Ждать оказалась занятием скучным и я все чаще стала отлучаться на улицу, оставляя гнездо на твое попечение. На третий день я обнаружила радостную тебя у пустого гнезда. Ты рассказала мне, что пока я спала птенчик вылупился, но за ним тут же прилетела его мама и они вместе улетели...Я так расстроилась, но не могла не признать, что с мамой деткам лучше и что птичка будет кормить малыша птичьим молоком, которое я тоже люблю. Куда ты дела это яйцо, бабуля? Ты не выбросила его сразу же, чтобы не сделать мне больно. Ты дождалась, когда снизится мой интерес к процессу. Когда моя дочь пыталась уговорить меня принести домой жучков-паучков с улицы, я всегда говорила ей, что этого делать нельзя, так как их мамы, или их детки будут плакать. Это оказался очень действенный ход, Лея! Спасибо тебе!
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Ты никогда ничего не выбрасывала. Остатками от обедов ты кормила дворовых кошек и собак. Хлеб крошила птицам. И была у тебя дома волшебная кладовка, в которой хранился, как ты сама говорила, хлам! Но какой это был хлам! Я в нем могла копаться часами! Какой то невероятной красоты, но пожелтевшие от времени, панталоны, украшенные ручным кружевом. Старые платья расшитые бисером. Книги. Даже какая то дореволюционная косметика в смешных баночках. А еще там был старый, очень потертый кожаный чемоданчик. В нем лежали фотографии, многие из которых были наклеены на красивый тисненный картон. На фотографиях - нарядные дамы в шляпах с перьями, мужчины с усами, закрученными кверху. Помнишь, Лея, что ты отвечала, когда я тебя спрашивала кто это? А я помню! Ты говорила: "Это веселые картинки!" И смеялась! Как звонко ты смеялась, обнажая свои беззубые десны! И я, заражаясь твоим весельем, тоже начинала хохотать.Я никогда не задумывалась, откуда эти вещи. Видимо, я считала это естественным приложением к каждой нормальной бабушке.А ты знаешь, моя дочь сейчас носит бусы из твоих шкатулок.
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Ты многому меня научила. Ты так гордилась моими успехами! Ты работала ночным сторожем и я часто ходила с тобой на твое дежурство. Для меня это было приключением. Мы с тобой оставались вдвоем в каком то складском помещении. Ты расстилала чистое постельное белье на дерматиновом топчане, укладывала меня. Я засыпала до того, как ложилась ты. Поэтому до сих пор не знаю, а ложилась ли ты. Или же в те дни, когда я напрашивалась с тобой, тебе и приткнуться было некуда... Так вот, ты всю жизнь была ночным сторожем. Видимо, дневное время тебе было необходимо для нас. Как то раз я застала тебя за очередной разборкой хлама в кладовке, ты сидела с книгой в руках. Присмотревшись, я обратила внимание, что книга на иностранном языке. Это французский, сказала ты. Как я смеялась над тобой, Лея! Подшучивала, что ты буквочек не знаешь... Милая моя, прости меня! Этим вечером мама рассказала мне, что в свое время ты училась в гимназии на французском языке. Что ты родом из обеспеченной семьи, что папа твой был фабрикантом. А все эти красивые дамы и господа на фотографиях твоя родня. А потом просто случилась в твоей жизни революция. А потом ты случайно оказалась репрессированной, женой врага народа. Потом война. Незаметно для страны ты потеряла мужа, двоих детей, все зубы... Ты хотела стать незаметной вот и оказалась в сторожах. И никогда никого не ругала...
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Но я так много не успела у тебя узнать. У меня к тебе так много вопросов, Лея! Почему ты отреклась от своего прошлого? Ты никогда ничего мне не рассказывала. Ты боялась за нас? Или устала бояться сама? Или жизнь научила тебя забывать откуда ты родом? Ты ни о чем не сожалела? Нет, сожалела, я знаю! И о сожалении этом знаю от тебя самой! При рождении тебе дали имя Леяшейне. При получении первого советского документа чиновники сочли твое имя то ли слишком еврейским, то ли совсем не советским и переименовали тебя в Елизавету. Имя тебе поменяли, но свет, данный тебе при рождении, никто отменить не мог! И мы, твои внуки, чтобы доставить тебе удовольствие, чаще называли тебя Леей, а не бабулей.
А знаешь, о чем сожалею я, бабуля? О том, что моя дочь выросла, что ее пяточки уже не такие розовые и ножка не помещается в моей ладони, как прежде, и я не могу ее всю-всю зацеловать. Что не могу взять мою девочку на руки и баюкать, и прижать к себе, и замирать от счастья, чувствуя как из меня в нее перетекает твоя любовь...
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Ты нас никогда не жалела. Вернее жалела, но очень уж по своему. Как то раз у меня разболелся зуб. Ну сама подумай, разве может что то в этом мире болеть сильнее, чем молочный зуб! А способ лечения тогда был один. Надо было в такое маленькое молочное дупло запихать большой кусок анальгина. И ждать, истекая горькой слюной, когда боль отпустит. Нет, мне этот способ не подходил. Я улеглась на тахте в "зале", ты так называла большую комнату. И начала прилюдно страдать. Это так сладко, страдать прилюдно. Но прилюдно не получалось, мы дома были вдвоем. Ты выглянула из кухни, скептически на меня посмотрела и удалилась, чем то там активно гремя. Я начала вслух жалеть себя, попрекая тебя при этом. "Конечно, у тебя никогда не болят зубки, потому что у тебя их нет!" Вот в чем суть твоего непонимания! Но тут из кухни до меня донесся запах жаренной картошки. Твоей фирменной. Ты ее жарила гениально! Картошка для этого дела должна была быть одинакового размера, ты резала ее вдоль на четыре куска и вот так, крупно, зажаривала ее до румяной корочки. И солила крупной солью уже в тарелке. И вот вышла ты из кухни, улыбаясь, с огромной тарелкой вкуснейшей картошки. Села и начала вилкой картошку эту давить, а я зачарованно наблюдала, как из под вилки и аппетитной корочки начинает проглядывать нежное печеное нутро, на которое ты клала кусочек сливочного масла... Позиций сдавать не хотелось, но картошка!!! Я пошла на компромисс: "Бабуля, я только попробую, а есть не буду" ...... Когда я свежей хлебной корочкой подтирала остатки масла с тарелки ты спросила: "Как твой зубик, мамеле?" И все! Больше никаких вопросов, никакой жалости! И хохочешь! Пусть простят меня диетологи, но вкуснее и полезнее этого блюда, да еще под свежий крепкий сладкий чай ничего быть не может! А уж как помогает при зубной боли! Знаешь, бабуля, я этот способ часто применяла и со своей доченькой. Когда она на что то жаловалась, я ей говорила, что это просто ее животик чего то вкусного хочет.
Все мое детство было пронизано твоей любовью. А детство тогда практически у всех было одинаковым. Мы в однотипных советских сандаликах бегали по улицам, у всех были практически одинаковые игрушки, трикотажные синие шорты и белые маечки, красные галстуки. А маму мою в свое время не приняли в пионеры. Она была не как все, она была дочерью врага народа. Мама рассказывала, как ее вывели из строя, когда весь класс принимали в пионеры. Она была маленькая, ей было обидно, она плакала, она не знала никакого врага народа... И вот такая, заплаканная, она пришла домой. Ты и ее не пожалела, ты просто ушла. А вернулась с новым красным пионерским галстуком. Торжественно повязала его маме, отдала ей салют, приняла салют от нее... Куда ты ходила, Лея? Что из своего драгоценного хлама обменяла ты на этот галстук?Так вот, детство практически у всех было одинаковым, но у меня была Ты! Твои бутерброды с маслом и сахаром, твой волшебный ридикюль, твой хлам, твоя беззубая улыбка, твоя синагога...
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Ты часто брала меня с собой в синагогу. Синагога в нашем городе была правильной, красивой. Тебя там все знали, называли Лизонькой. Мне это нравилось. Ты вволю говорила на идиш, гладила меня по голове и говорила: "Это наша самая маленькая". Видимо, ты так проявляла свою гордость. Ты часто брала меня с собой в синагогу, но так и не привела к богу. Верила ли ты сама в бога? Или за все свои жизненные невзгоды ты отреклась от него? От своей религии отреклась? Нет! Иначе бы мы не знали с детства, что у евреев новый год в сентябре. Ты так и называла этот праздник "Новый год". В этот день ты приходила к нам с гостинцами. Ну где ты все это доставала! Нет, ты не отреклась, иначе не пекла бы халу на пасху. Не покупала бы в пекарне при синагоге мацу, не говорила бы с нами на идиш, зная, что мы не все понимаем. Ты говорила с удовольствием, ты любовалась этим языком. Ты часто брала меня с собой в синагогу, но к богу не привела. На мой вопрос: "Что такое бог?" ты отвечала, что это совесть, что бог у каждого в душе, что он у каждого свой. А каким он был у тебя? Как он мирил тебя с твоими бедами? Не у него ли ты черпала свой смех?
Все мое детство было пронизано твоей любовью. Я не знала молитв, ты меня им не учила. Но в день, когда тебя не стало, я впервые обратилась с молитвой к..... тебе, бабуля! Я и по сей день, моля о чем то, обращаюсь не к богу, а к тебе, Лея! Ты не привела меня к Богу, для меня ты стала им! Когда я впервые оказалась у стены плача, я написала в записке "Бабуля, дай мне мудрости быть счастливой!". Я думаю, что мои просьбы доходят до бога быстрее, ведь у меня такой надежный провайдер. Когда не стало и мамы, я стала обращаться к вам обеим. Двойная защита!
Вся моя жизнь пронизана твоей любовью, бабуля.
январь 2011