По направлению к Пестелю
Влипаешь в историю, как муха в янтарь. Но, в отличие от мухи, можешь еще отстраниться и разглядеть себя, влипнувшего.
Этот текст втройне ностальгичен. Во-первых, потому что ностальгирует автор. Во-вторых, потому что я-сегодняшний порой ностальгирую по тем временам, когда писались подобные тексты (и в газете их иллюстрировал Андрей Чежин). В-третьих, потому что я этот текст отыскал не в своем (я все давно растерял), а в мамином архиве....
ПОД СЕНЬЮ ДЕШЕВЫХ КАФЕ
Давно уже я привык укладываться рано - часов в шесть утра, когда отстучу на машинке последний текст. За стенами возятся "жаворонки"-соседи, и сон мой тревожен и чуток. Прерывается он злобным звонком будильника, извещающего, что уже день, что пора вставать. Но в крошечный миг, когда сознание только-только вступает в свои права, приходит память и страх, мне кажется - я снова проспал, занятия начались, Элеонора Антоновна облокотилась на крышку рояля и громко отсчитывает в холодном утреннем зале: "Раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три!..".
Сто лет назад я поступал в театральный институт... "Молодой человек, - сказала дама из медкомиссии, внимательно выслушав вдохи и выдохи, - вам ни в коем случае нельзя курить!". "А-а-а... - безнадежно махнула рукой молоденькая ее коллега. - Даже не пытайтесь отговорить. Знаю я их! Они тут живут только тем, что курят и кофе пьют". Она была абсолютно права.
После первых двух пар наступал обеденный перерыв. Парни вытаскивали из карманов "Беломор", девушки - что-нибудь более легкое, и компаниями, дымя на ходу, шли в кафе. Существовали два направления: "к Пестелю" (улице Пестеля) и "к Белинскому" (улице, названной - в прошлом - в честь неистового Виссариона, но потом "переименованной" нами - в честь однофамильца, язвительного Александра Аркадьевича, мастера курса на кукольном факультете).
По направлению к Белинскому располагалась "Чайная" с деревянными столиками и тяжелыми табуретами - любимое место студентов театрального института, технологического техникума и музучилища. Здесь мы порою часами просиживали штаны, изучая конспекты и переписывая шпаргалки, вели нескончаемые разговоры о музыке, Ежи Гротовском и помощнике мастера Татьяне Петровне.
Однажды мои однокурсники, сказавшись больными, удрали на съемки "Карьеры Артуро Уи". Каково же было их удивление, когда автобус с массовкой остановился напротив "Чайной", наскоро переоборудованной в мюнхенскую пивную. Четыре часа несчастные "чернорубашечники" глушили подкрашенную воду вместо доброго немецкого пива и боялись высунуть нос на улицу - чтобы не встретить преподавателей...
Изредка чайная хозяюшка Лена говорила, что "кофе сегодня отвратный". И мы отправлялись дальше - в "Люм".
В маленьком "Люме" кофе готовили "по-восточному", и стоил он на порядок дороже. Здесь, счастливые и беспечные, мы кутили после сданных экзаменов: "Пожалуйста, сто грамм коньяка (мне), сто пятьдесят грамм вина (даме), шоколадку и кофе. Сдачи не нужно". Полная радушная женщина за стойкой улыбалась и сыпала на тарелку мелочь: "Возьмите, возьмите. На что завтра кушать будете?".
Перейдя пограничье - трамвайную линию, - мы оказывались на четной стороне Белинского, у "Десерта". "Десерт-холл" - место тусовочное, забитое людьми до отказа, так что народ толпился у стойки, сидел тесными группами вокруг качающихся столиков и на низеньких, у самого пола, подоконниках. Двери хронически не закрывались, и сквозняк, словно романтический ветер, овевал наши буйные головы.
Если очередь в "Десерт-холле" была слишком длинной, а времени до конца перерыва оставалось немного, мы снова переходили улицу - к "Красным стульям". Я до сих пор не знаю, как правильно называется это кафе, но когда-то стояли в нем красные, точнее - бордовые, стулья с высокими спинками. По непонятной причине - то ли из-за плохого кофе, то ли из-за отсутствия вкусных дешевых пирожных - студенты кафе невзлюбили. Там мы чувствовали себя чужаками - среди состоятельных граждан, уплетавших супы и дорогие салаты.
...В сторону Пестеля ходили после стипендии - в единственное приличное заведение - бар "Бахус", где водка и пиво слегка туманили взгляд, где играла допотопная радиола, и в суровую темень будней прорывался счастливый луч алкогольного опьянения.
А между тем проклятое время изменяло непоправимо страну, Петербург, Моховую и нас. "Десерт-холл" превратился в магазин бытовой техники; тусовка, утратив романтический колорит, перекочевала в "Красные стулья" (которые, кстати, давно уже стали белыми); "Чайная" сделалась самым обыкновенным кафе с довольно высокими ценами. "Бахус" остался, но в нем пустынно и холодно. Только старая радиола продолжает звучать, и в крохотный миг пробуждения сквозь ритмичное "раз-два-три" я слышу ее хрипловатый, бесконечно любимый голос: "Ев-ро-па-плю-y-уc!..".