"Гарри Поттер" и "Игра престолов": уничтожение родового начала
"Католики и православные (устаревшие) охотно крестят детей во младенчестве: папа нашенский, мама нашенская, авось и дитятко воспитают нашенским, надобно доверять.
Протестанты (прогрессивные) крестят в зрелом возрасте: папа-то нашенский и мама нашенская-от, а ты, супчик-голубчик, неизвестно еще, чьих. Не все пузырьки всплывают, иные и тонут. Не всё определяется происхождением.
Собственно, весь многотомный опус Дж. Роулинг - о кровавом противостоянии этих двух моделей. Зло у Роулинг не властолюбиво-эгоистичное, как у Толкина, а идейное. Это не удивительно, для прогрессивной общественности идейность уже есть синоним квинтэссенции зла, если только в основе идейности не лежит безыдейность. Кто с идейками - тот уже отчасти Гитлер. Того и гляди, жертвы своим идеям начнет приносить, оне же всегда хочут жертв, идеи-те. Роулинговский антигерой - ретроград, главной социальной опасностью считающий полукровок, то есть членов элитарного клуба с неправильным происхождением. Это несовременный взгляд, принятый до XVI в. Но теперь так уже не носят, и магическое общество единогласно порицает того-чьи-бестселлеры-нельзя-скачивать-в-торрентах-и-читать; порицает и побеждает.
Разумеется, целесообразность существования самого клуба и презрение к внешним под сомнение никем не ставится, ни добрым Гарри, не девочкой-полукровкой. Юный читатель должен получить ясную ролевую модель." schwalbeman.
Игорь Караулов. В свое время братья Стругацкие дали советской интеллигенции язык для описания политической реальности. «Игра престолов» предлагает свой язык, который в современном мире не останется без применения. Сегодня за черными приходят белые, но не все так плохо, ведь «хаос - это лестница».
Это слова Петира Бейлиша, Мизинца, прозвучавшие еще в третьем сезоне. «Хаос - это не провал. Хаос - это лестница. Многие пытались взобраться по ней, но оступались и уже не пытались вновь: падение ломало их. У других был шанс взойти наверх, но они отказывались, продолжая цепляться за государство, за богов или за любовь. Всё это иллюзии. Реальна лишь лестница, и важен лишь подъём наверх».
Мизинец скатился по этой лестнице с перерезанным горлом, но его слова повторил Бран Старк. Очевидно, что для него они имеют совершенно другой смысл. Кризис создает новые возможности, и от каждого человека зависит, как ими воспользоваться. С этими-то возможностями и связана главная тема сериала.
А в чем она, эта главная тема? В борьбе за Железный трон? Но сами сценаристы сделали все для того, чтобы зритель охладел к этой теме. Железный трон нынче редко показывают, да и не все ли равно, кто на нем сидит?
Главная тема в другом: рождение личности на обломках родового начала, ее освобождение от имманентностей, как некогда любил говорить Дмитрий Быков.
Обрушение рода в сериале - тотальный процесс, не знающий исключений. Таргариены пришли в упадок еще до начала сериального времени. В первых сезонах низвергаются Старки, за ними приходит черед Ланнистеров, которые до этого, как кукушата, выкинули из гнезда Баратеонов. В двух последних сезонах умножаются на нуль Болтоны, Фреи, Тиреллы и Тарли.
Если в начале сериала мир Вестероса похож на игровую доску, на которой каждая фигура полностью определяется своим цветом, принадлежностью роду, то хаотический распад родового начала предоставляет индивидуума самому себе.
Рождение личности в сериале, как правило, связано с путешествием (за Стену или на восток, в Эссос). Ряд персонажей претерпевает жестокую инициацию. Так, Дейенерис проходит сквозь пламя; Арья отчаянно пытается стать «Никем» и вступает в орден Безликих; Теон также на долгое время лишается своего имени и существует в виде «Вонючки»; Бран становится «Трехглазым Вороном»; Джон Сноу и вовсе погибает и воскресает.
И хотя симпатии авторов явно на стороне наступающей эпохи модерна, они не смогли не показать, до какой степени свобода иссушает личность. Люди рода жили ярче людей прогресса. Куда девались пиры и охоты, почему молчат музыканты? Что стало с борделями Королевской Гавани? Тирион в них больше не заходит, да и вина почти не пьет. Время модерна - это время носить немаркое, не давать поцелуя без любви и рассуждать о лучшем будущем для человечества.
Примечательно, что главной защитницей традиционных ценностей в прошедшем сезоне стала Серсея, хотя эта кровосмесительница, террористка и клятвопреступница всего нелепее смотрится в роли оплота духовных скреп. Она прямо говорит Тириону: не нужен мне ваш лучший мир, если в нем не будет места для нашего рода. Но в мире у нее не осталось союзников, кроме киборга сира Григора да вахлака Эурона Грейджоя.
Новые личности готовы строить новый мир поверх родовых различий. «Ты и Грейджой, и Старк», - говорит Теону Джон Сноу, сам будучи и Старком, и Таргариеном. Воплощение лозунга «нет ни эллина, ни иудея» в мире, где начисто уничтожено даже полухристианство Семи Богов - еще один культурологический эксперимент Джорджа Мартина, впрочем, вполне созвучный современности.
Как бы ни был решен вопрос с Железным троном, но Вестерос движется к демократии. В политическом аспекте эпопеи это, наверное, самое важное, что прозвучало в седьмом сезоне. Разумеется, сказал об этом Тирион, главный statesman сериала, как бы вскользь упомянув, что вопрос о том, «кто здесь власть» можно решать и иначе - например, так, как это делается в Ночном дозоре. А там - известно как: свободное выдвижение кандидатов, агитация, дебаты, голосование.
А что же гости из-за Стены? В чем их роль?
Стена в саге - это зеркало, в которое смотрятся персонажи. Путешествие в зазеркалье приносит героям знание. Но вообще-то там ничего нет, там пустота. Армия мертвых - это лишь гипербола родового начала, апофеоз стертой индивидуальности. Прорыв Стены, случившийся в последних кадрах седьмого сезона - это последнее сражение, на которое традиционное общество вызвало нарождающийся мир модерна; «мертвые хватают живых».
Где будет происходить это сражение? Конечно же, в сознании героев. Об этом нужно будет помнить при просмотре заключительного, восьмого сезона. Он обещает быть зрелищным, будет много огня и дыма, будут воздушные бои на драконах, будет битва экстрасенсов, но магия обречена. Драконы, белые ходоки, заговоренные мечи - всего этого не будет в новом прекрасном мире. Магия, которая росла и крепла вместе с хаосом, исчезнет, уступив место порядку. Лестница, по которой мир поднимется на новый уровень, будет отброшена."
Андрей Парибок. Огромный успех князя мира сего - отнятие у людей способности и даже охоты самостоятельно вместе веселиться: петь, танцевать, играть на музыкальных инструментах, играть в игры...
Предложенное уродливое псевдопонятие "эмоционального интеллекта" - отражение этого печального процесса. В нем не было никакой нужды.
Viorel Bivol. В Средние века люди работали меньше часов в день и в целом в течение года, и у них было намного больше праздников, гораздо больше свободного времени.
Это то, что следует из исследования американского экономиста и социолога Джульет Шор, эксперта по изучению тенденций в рабочем времени, взаимоотношений между семьей и работой, потребительства и многого другого, а также автора эссе на эту тему.
Как вы можете прочитать в книге «Переутомленный американец, неожиданный упадок досуга»: «Один из самых устойчивых мифов капитализма заключается в том, что он уменьшил человеческую усталость. Этот миф обычно подтверждается сравнением современной сорокачасовой рабочей недели с семьюдесятью или восьмьюдесятью часами в девятнадцатом веке.
Сравнение вызывает в воображении грустную жизнь средневековых крестьян, которые упорно работали от зари до зари. Нас просят представить странствующего мастера на холодном и сыром чердаке, который встает еще до восхода солнца и работает при свечах до поздней ночи. Эти образы являются проекциями на прошлое текущей рабочей модели. И они ложны».
Фактически, в то время работа не была такой ужасно обволакивающей и угнетающей, как сейчас. Темп жизни был гораздо медленнее и более расслабленным, было меньше богатства, но гораздо больше времени было доступно для себя, своей семьи и любой деятельности, которой человек хотел заниматься. Капиталистическая система в том виде, в котором она возникла с восемнадцатого века, несомненно, принесла инновации, технологии и богатство, увеличивая доходы людей, но отнимая у них время жизни.
Средневековый рабочий, как отмечает Шор, не только работал от шести до восьми часов в день, но у него также было много перерывов в них, что позволяло ему отдыхать как следует. Завидное положение, если подумать с точки зрения, например, - любого сотрудника Amazon, которому даже запрещено ходить в туалет во время его смены.
Сравнение становится еще более беспощадным, если сравнивать время праздников в течение года: в средние века - особенно благодаря католической церкви, которая проводила много праздников, осознавая их важность для верующих.
smirnoff_v: Многие метры, такие как Фернан Бродель или Карл Поланьи, обоснованно утверждали, что начиная с эпохи, когда мотивом труда стала прибыль, трудящийся человек стал работать существенно больше. Индустриальная эпоха, взирая на прошедшее, анахронизировала, судя по себе. Сама работая не покладая рук день за днем и год за годом, она такую же модель труда прилагала к средневековому крестьянину - а ведь стоит взглянуть лишь на количество праздников и выходных этого крестьянина. Ритм его работы есть ритм природы. В одно время от зари до зари, а потом подремывая и т.д.
Рабство же в такой особой форме как «говорящее орудие» есть крайне локальный и во временном и в пространственном смысле отрезок, связанный с бурными римскими завоеваниями. А так он не выгоден и в реальности рабство, это совсем не тот институт, которой в форме «ужас, ужас» описал век просвещения.
Так что не выдумывайте про ад, в котором обреталось большинство населения. Это фантазия нового времени, выдуманная для оправдания себя, для оправдания «сатанинской мельницы» (и с чего это так называли промышленность вчерашние крестьяне, которые не разгибаясь, на клочке…).
Евгений Жирнов. 150 дней в году в некоторых местностях Российской империи приходилось на выходные и праздники. А среднестатистический житель России за год пребывал в праздности от 100 до 120 дней. Сокращением их числа русские экономисты и промышленники озаботились в середине XIX века. Однако категорически против выступали Русская православная церковь и госаппарат, так что реформы раз за разом проваливались.
Искандер Валитов. Традиционно за социальное целое отвечала аристократия. По своей функции она была обязана иметь представления об этом целом и заботиться о его воспроизводстве. Именно аристократия обеспечивала институт государства необходимыми «кадрами». По-видимому, личностные структуры воспроизводились вместе с аристократическими семьями. Различие и сложность функций разных людей в социальном организме были всем очевидны и не подвергались сомнению, до тех пор, пока не сформировался финансовый и промышленный капитал.
Известно, что впервые процесс демократизации был начат банкирами во Флоренции (еще в XIII веке), а потом и в других итальянских городах. Лишить аристократию власти можно было, только уничтожив представление о принципиальном неравенстве ролей в социуме и, следовательно, о фактическом неравенстве людей. Провозгласив и утвердив идеалы равенства, первые буржуа уничтожили функцию ответственности за социум в целом. Именно демократия породила вместо принципа персональной ответственности демократический принцип коллективной безответственности. Формально теперь народ выбирает правителя. С кого из голосовавших (анонимно!) за него можно спросить за несостоятельность избранного?
Также буржуазия создает свой демократический идеал человека, во-первых, как среднего и массового, и, во-вторых, как имеющего стоимость. Человек теперь измеряется не силой личности и способностью «держать мир», а величиной банковского счета. Имеют значение только люди с капиталом, без денег ты не интересен никому, и делать с тобой можно все что угодно.
В результате мы живем в мире тотальной безответственности. Содержание деятельности является результатом свободного выбора каждого индивида. Теперь каждый сам решает, что ему делать. Бог, божий замысел о мире, ответственность за мир больше не актуальны.
az118: С 15 века в Европе запущен процесс самоотрицания, в основе которого отрицание своей природы аграрного общества с принципом иерархии и сословного господства и замены ее на искусственную (Просвещение + Прогресс = Модерн, колониализм), которая, требуя дисциплины и создавая постоянную угрозу классовых войн, также отрицается в постмодерне, начавшимся с Пражской и Парижской весен в конце 60-х 20 века, вытеснением кризиса в страны третьего мира с их деколонизацией и в будущее пропагандой жизни в долг и раздуванием потребительских пузырей, без которых массы начинают бунтовать, требуя хлеба и зрелищ. При этом наблюдается тенденция к отрицанию почти всех старых идентичностей, от гендерных до национальных, как источников потенциальных угроз.
Как только пространство-время вытеснения будет исчерпано, наступит мировой коллапс.
Таким образом, природа "белого человека" - быть агентом мировой дисгармонии и всемирного нигилизма - агентом заката.
Евгений Головин. Комфорта не добиться без постоянного развития техники и коллективного труда. Причем это не обычная необходимая работа, как бывало в старину. Это кропотливый, тяжелый, ежедневный, многочасовой, доходящий до непосильности труд, однообразный до остервенения в силу растущей специализации.
Низшие уровни грубой силой всегда превосходят высшие. Тело покорило душу, притянуло ее к себе, навязало свои интересы, радости и печали и, в конце концов, ассимилировало так, что самоё понятие о душе растворилось в телесной эмоциональности.
Аналогичную роль сыграла душа по отношению к духу. Он утратил свою спиритуальность, свой «умный огонь, интеллектуальную интуицию, гармонию Гермеса и Гестии», затребовав свою долю комфорта, которая выражалась в создании удобных условий для умственной работы, то есть для рациональных расчетов. Лишенный божественного огня, дух обрел демоническое пламя Тифона, который разрушает и губит свою мать Гею в отместку за поражение от Зевса и Аполлона.
Буржуазная цивилизация -- полуцивилизация, нонсенс. Для создания цивилизации требуются совместные усилия четырех сословий. В первых двух сословиях -- жреческом и дворянском --понятая таким образом мужская активность доминирует над женской. И только при нормальной, то есть высокой, позиции этих сословий создается цивилизация, патриархальная, во всяком случае. Буржуа, признавая номинально идеальные ценности, отдает предпочтение добродетелям более практичным: честь заменяется честностью, справедливость -- порядочностью, доблесть -- разумным риском. У буржуа центробежная энергия подчинена центростремительной, и центр уже не находится в сфере его индивидуальности, центр надо утверждать где-то во внешнем мире и становиться его сателлитом. Тенденция "отдать и отстранить" возможна здесь как тактический маневр тенденции "забрать, сохранить, приобрести, умножить".
Маркс и Фрейд много сделали для победы материалистической гинекократии. Один объявил стремление к экономическому благосостоянию главной движущей силой истории, другой выразил глобальное сомнение в психическом здоровье людей, чьи духовные интересы не служат "общественному благу". Носители подлинного мужского начала постепенно превратились в "лишних людей" наподобие некоторых героев русской литературы. "Wozu ein Dichter?" (Зачем поэт?) -- иронически спросил Гельдерлин еще начале прошлого века. Действительно, зачем нужны в прагматическом обществе прожектеры, изобретатели миражей, опасных доктрин и прочие мастера беспокойного присутствия? Готфрид Бенн точно отразил ситуацию в замечательном эссе "Паллада": "... представители умирающего пола, пригодные лишь в качестве сооткрывателей дверей рождения... Они пытаются завоевать автономию своими системами, негативными или противоречивыми иллюзиями -- все эти ламы, будды, божественные короли, святые и спасители, которые в реальности не спасли никого и ничего -- все эти трагические, одинокие мужчины, чуждые вещественности, глухие к тайному зову матери-земли, угрюмые путники... В социально высоко организованных государствах, в государствах жесткокрылых, где все нормально заканчивается спариванием, их ненавидят и терпят только до поры до времени".
Государства инсектов, сообщества пчел и термитов превосходно организованы для существ, "живущих один раз". Западная цивилизация вполне успешно движется к подобному идеальному порядку и в этом плане являет собой довольно редкий эпизод в истории. Трудно найти в обозримом прошлом человеческую формацию, утвержденную на основах атеизма и сугубо материальной конструктивности мироздания. И здесь не играет роли, что именно ставится во главу угла: вульгарный или диалектический материализм или парадоксальные микрофизические процессы. Когда религия сведена к морализму, когда радость бытия сведена к десятку примитивных "удовольствий", за которые еще надо черт знает сколько платить, когда физическая смерть представляется "концом всего", -- стоит ли говорить об иррациональном порыве и сублимации?
snake-d-ha: Я несколько раз задавал в разных вариациях один и тот же вопрос:
"А куда собственно у людей исчезло время?"
Меньше смотрят, меньше читают, меньше играют, меньше соревнуются - всё меньше. Ничего не прирастает. Вой из всех индустрий.
Мне уже несколько раз практически одинаково ответили несколько уважаемых людей:
- Люди больше работают за меньшие деньги.
thor-2006: Несколько замечаний к вопросу, почему Благословенному оказалось «некем взять». Проблема эта носит многоплановый характер и уж точно не в одном небольшом Жужном постике их все раскрывать. Но почему бы не сделать этакий эскизец, а уж потом, когда-нибудь. Его раскрасить более основательно и сделать нечто такое историософское?
Основа эскиза, тот холст, на который стоит нанести сперва углем контуры, а уж потом красками его закрасить - любопытная концепция Э. Тоффлера от «волнах» в развитии общества. И «первая волна» - волна аграрная, возникшая на заре цивилизации. Соответственно, общество/общества «Первой волны» - это общество/общества, основанные на преобладании в экономике аграрного сектора, который определяя и характерные черты коллективного бессознательного, сиречь ментальности. Господство «старины», «заточенность» общества под ее воспроизводство, патриархальность во всем и везде, господство (опять) авторитета, ориентация на «меру» (точнее умеренность) и, как следствие, опять же, на обычное, совсем не расширенное воспроизводство в экономике (ничего лишнего и уж точно никакой рыночной экономики) и, само собой, доминирование деревни над городом.
Если брать «надстройку», то и здесь мы видим доминирование монархии как наиболее адекватной тем условиям формы политической организации и политического режима, трехчастное деление общества (в идеале, конечно), т.е. наличие трех господствующих Stande, oratores, bellatores & laboratores, а в правовой сфере - тотальной господство обычая над писаным правом.
Для России раннего нового времени ситуация осложнялась тем, что она изначально формировалась на культурной «целине» , т.е. не испытала влияния греко-римской античной культуры и получила соответствующей «римской» «прививки». Это сказалось на облике русской культуры, которая носила традиционный и в значительной степени бесписьменный характер (говоря о бесписьменности , я имею в виду прежде всего письменность «формальную», «административную, а не сакральную, т.е. церковную, и бытовую) - внутриобщественные отношения регулировались в рамках традиции, и письмо для этого особо было ненужно.
Аграризация Руси, «выключение» ее из системы трансконтинентальной торговли (с реконфигурацией торговых путей на рубеже раннего и развитого Средневековья) и не шибко благоприятные природно-климатические условия вкупе с началом «малого ледникового периода» добавили «перчинки» - бедность материальной культуры обусловила бедность и архаичность культуры духовной (тут еще «спасибо» византийцам, подарившим русичам только часть своей культурной традиции, причем не самую богатую - «аскетическую», весьма непритязательную и нетребовательную). Замедленность (по понятным причинам) темпов развития городской культуры - еще один «пятачок» в копилочку.
Что мы видим в итоге - а видим мы в итоге весьма традиционалистское патриархальное аграрное и бедное («бедненько, но чистенько и непритязательно») общество, ориентированное на «старину», причем и решение проблем, возникающих в процессе общежития, также ориентировано на «старину», т.е., грубо говоря, на «понятия». Как жили деды и прадеды, так и мы жить будем. Интеллектуальная жизнь носит специфический характер и к нуждам повседневной жизни (что в быту, что в управлении) мало приспособлена и редко пересекается с ней.
Одним из следствий такого особенного пути развития культуры является то, что в той же административной сфере ориентация идет на минимизацию расходов и усилий (через концентрацию немногочисленных ресурсов на жизненно важных областях управления) и на практическую сторону, а также на поддержание численности бюрократии на минимальном уровне - как моно меньше без ущерба для ее эффективности (раздувание численности бюрократического аппарата - это после нала петровских реформ). В итоге мы имеем серьезную проблему - при господстве «сельского» менталитета и традиционности мышления нехватка средств на развитие образования ( а его нужно насаждать сверху, поскольку традиционное общество не проявляет заинтересованности в излишней учености, которая выходит за рамки повседневности - а зачем ?) порождает острейшую нехватку квалифицированных кадров, к тому и имеющих «нетрадиционные» моральные качества. Создание этой модерной бюрократии по темпам серьезно запаздывало с потребностями растущего госаппарата, работать приходилось с тем материалом, который есть, а и, что было весьма порой далеко от того, что требовалось. Но, что могло быть терпимо в Средневековье или самом раннем Новом времени, в XVIII и тем более XIX вв. было уже недостаточно.
Протестанты (прогрессивные) крестят в зрелом возрасте: папа-то нашенский и мама нашенская-от, а ты, супчик-голубчик, неизвестно еще, чьих. Не все пузырьки всплывают, иные и тонут. Не всё определяется происхождением.
Собственно, весь многотомный опус Дж. Роулинг - о кровавом противостоянии этих двух моделей. Зло у Роулинг не властолюбиво-эгоистичное, как у Толкина, а идейное. Это не удивительно, для прогрессивной общественности идейность уже есть синоним квинтэссенции зла, если только в основе идейности не лежит безыдейность. Кто с идейками - тот уже отчасти Гитлер. Того и гляди, жертвы своим идеям начнет приносить, оне же всегда хочут жертв, идеи-те. Роулинговский антигерой - ретроград, главной социальной опасностью считающий полукровок, то есть членов элитарного клуба с неправильным происхождением. Это несовременный взгляд, принятый до XVI в. Но теперь так уже не носят, и магическое общество единогласно порицает того-чьи-бестселлеры-нельзя-скачивать-в-торрентах-и-читать; порицает и побеждает.
Разумеется, целесообразность существования самого клуба и презрение к внешним под сомнение никем не ставится, ни добрым Гарри, не девочкой-полукровкой. Юный читатель должен получить ясную ролевую модель." schwalbeman.
Игорь Караулов. В свое время братья Стругацкие дали советской интеллигенции язык для описания политической реальности. «Игра престолов» предлагает свой язык, который в современном мире не останется без применения. Сегодня за черными приходят белые, но не все так плохо, ведь «хаос - это лестница».
Это слова Петира Бейлиша, Мизинца, прозвучавшие еще в третьем сезоне. «Хаос - это не провал. Хаос - это лестница. Многие пытались взобраться по ней, но оступались и уже не пытались вновь: падение ломало их. У других был шанс взойти наверх, но они отказывались, продолжая цепляться за государство, за богов или за любовь. Всё это иллюзии. Реальна лишь лестница, и важен лишь подъём наверх».
Мизинец скатился по этой лестнице с перерезанным горлом, но его слова повторил Бран Старк. Очевидно, что для него они имеют совершенно другой смысл. Кризис создает новые возможности, и от каждого человека зависит, как ими воспользоваться. С этими-то возможностями и связана главная тема сериала.
А в чем она, эта главная тема? В борьбе за Железный трон? Но сами сценаристы сделали все для того, чтобы зритель охладел к этой теме. Железный трон нынче редко показывают, да и не все ли равно, кто на нем сидит?
Главная тема в другом: рождение личности на обломках родового начала, ее освобождение от имманентностей, как некогда любил говорить Дмитрий Быков.
Обрушение рода в сериале - тотальный процесс, не знающий исключений. Таргариены пришли в упадок еще до начала сериального времени. В первых сезонах низвергаются Старки, за ними приходит черед Ланнистеров, которые до этого, как кукушата, выкинули из гнезда Баратеонов. В двух последних сезонах умножаются на нуль Болтоны, Фреи, Тиреллы и Тарли.
Если в начале сериала мир Вестероса похож на игровую доску, на которой каждая фигура полностью определяется своим цветом, принадлежностью роду, то хаотический распад родового начала предоставляет индивидуума самому себе.
Рождение личности в сериале, как правило, связано с путешествием (за Стену или на восток, в Эссос). Ряд персонажей претерпевает жестокую инициацию. Так, Дейенерис проходит сквозь пламя; Арья отчаянно пытается стать «Никем» и вступает в орден Безликих; Теон также на долгое время лишается своего имени и существует в виде «Вонючки»; Бран становится «Трехглазым Вороном»; Джон Сноу и вовсе погибает и воскресает.
И хотя симпатии авторов явно на стороне наступающей эпохи модерна, они не смогли не показать, до какой степени свобода иссушает личность. Люди рода жили ярче людей прогресса. Куда девались пиры и охоты, почему молчат музыканты? Что стало с борделями Королевской Гавани? Тирион в них больше не заходит, да и вина почти не пьет. Время модерна - это время носить немаркое, не давать поцелуя без любви и рассуждать о лучшем будущем для человечества.
Примечательно, что главной защитницей традиционных ценностей в прошедшем сезоне стала Серсея, хотя эта кровосмесительница, террористка и клятвопреступница всего нелепее смотрится в роли оплота духовных скреп. Она прямо говорит Тириону: не нужен мне ваш лучший мир, если в нем не будет места для нашего рода. Но в мире у нее не осталось союзников, кроме киборга сира Григора да вахлака Эурона Грейджоя.
Новые личности готовы строить новый мир поверх родовых различий. «Ты и Грейджой, и Старк», - говорит Теону Джон Сноу, сам будучи и Старком, и Таргариеном. Воплощение лозунга «нет ни эллина, ни иудея» в мире, где начисто уничтожено даже полухристианство Семи Богов - еще один культурологический эксперимент Джорджа Мартина, впрочем, вполне созвучный современности.
Как бы ни был решен вопрос с Железным троном, но Вестерос движется к демократии. В политическом аспекте эпопеи это, наверное, самое важное, что прозвучало в седьмом сезоне. Разумеется, сказал об этом Тирион, главный statesman сериала, как бы вскользь упомянув, что вопрос о том, «кто здесь власть» можно решать и иначе - например, так, как это делается в Ночном дозоре. А там - известно как: свободное выдвижение кандидатов, агитация, дебаты, голосование.
А что же гости из-за Стены? В чем их роль?
Стена в саге - это зеркало, в которое смотрятся персонажи. Путешествие в зазеркалье приносит героям знание. Но вообще-то там ничего нет, там пустота. Армия мертвых - это лишь гипербола родового начала, апофеоз стертой индивидуальности. Прорыв Стены, случившийся в последних кадрах седьмого сезона - это последнее сражение, на которое традиционное общество вызвало нарождающийся мир модерна; «мертвые хватают живых».
Где будет происходить это сражение? Конечно же, в сознании героев. Об этом нужно будет помнить при просмотре заключительного, восьмого сезона. Он обещает быть зрелищным, будет много огня и дыма, будут воздушные бои на драконах, будет битва экстрасенсов, но магия обречена. Драконы, белые ходоки, заговоренные мечи - всего этого не будет в новом прекрасном мире. Магия, которая росла и крепла вместе с хаосом, исчезнет, уступив место порядку. Лестница, по которой мир поднимется на новый уровень, будет отброшена."
Андрей Парибок. Огромный успех князя мира сего - отнятие у людей способности и даже охоты самостоятельно вместе веселиться: петь, танцевать, играть на музыкальных инструментах, играть в игры...
Предложенное уродливое псевдопонятие "эмоционального интеллекта" - отражение этого печального процесса. В нем не было никакой нужды.
Viorel Bivol. В Средние века люди работали меньше часов в день и в целом в течение года, и у них было намного больше праздников, гораздо больше свободного времени.
Это то, что следует из исследования американского экономиста и социолога Джульет Шор, эксперта по изучению тенденций в рабочем времени, взаимоотношений между семьей и работой, потребительства и многого другого, а также автора эссе на эту тему.
Как вы можете прочитать в книге «Переутомленный американец, неожиданный упадок досуга»: «Один из самых устойчивых мифов капитализма заключается в том, что он уменьшил человеческую усталость. Этот миф обычно подтверждается сравнением современной сорокачасовой рабочей недели с семьюдесятью или восьмьюдесятью часами в девятнадцатом веке.
Сравнение вызывает в воображении грустную жизнь средневековых крестьян, которые упорно работали от зари до зари. Нас просят представить странствующего мастера на холодном и сыром чердаке, который встает еще до восхода солнца и работает при свечах до поздней ночи. Эти образы являются проекциями на прошлое текущей рабочей модели. И они ложны».
Фактически, в то время работа не была такой ужасно обволакивающей и угнетающей, как сейчас. Темп жизни был гораздо медленнее и более расслабленным, было меньше богатства, но гораздо больше времени было доступно для себя, своей семьи и любой деятельности, которой человек хотел заниматься. Капиталистическая система в том виде, в котором она возникла с восемнадцатого века, несомненно, принесла инновации, технологии и богатство, увеличивая доходы людей, но отнимая у них время жизни.
Средневековый рабочий, как отмечает Шор, не только работал от шести до восьми часов в день, но у него также было много перерывов в них, что позволяло ему отдыхать как следует. Завидное положение, если подумать с точки зрения, например, - любого сотрудника Amazon, которому даже запрещено ходить в туалет во время его смены.
Сравнение становится еще более беспощадным, если сравнивать время праздников в течение года: в средние века - особенно благодаря католической церкви, которая проводила много праздников, осознавая их важность для верующих.
smirnoff_v: Многие метры, такие как Фернан Бродель или Карл Поланьи, обоснованно утверждали, что начиная с эпохи, когда мотивом труда стала прибыль, трудящийся человек стал работать существенно больше. Индустриальная эпоха, взирая на прошедшее, анахронизировала, судя по себе. Сама работая не покладая рук день за днем и год за годом, она такую же модель труда прилагала к средневековому крестьянину - а ведь стоит взглянуть лишь на количество праздников и выходных этого крестьянина. Ритм его работы есть ритм природы. В одно время от зари до зари, а потом подремывая и т.д.
Рабство же в такой особой форме как «говорящее орудие» есть крайне локальный и во временном и в пространственном смысле отрезок, связанный с бурными римскими завоеваниями. А так он не выгоден и в реальности рабство, это совсем не тот институт, которой в форме «ужас, ужас» описал век просвещения.
Так что не выдумывайте про ад, в котором обреталось большинство населения. Это фантазия нового времени, выдуманная для оправдания себя, для оправдания «сатанинской мельницы» (и с чего это так называли промышленность вчерашние крестьяне, которые не разгибаясь, на клочке…).
Евгений Жирнов. 150 дней в году в некоторых местностях Российской империи приходилось на выходные и праздники. А среднестатистический житель России за год пребывал в праздности от 100 до 120 дней. Сокращением их числа русские экономисты и промышленники озаботились в середине XIX века. Однако категорически против выступали Русская православная церковь и госаппарат, так что реформы раз за разом проваливались.
Искандер Валитов. Традиционно за социальное целое отвечала аристократия. По своей функции она была обязана иметь представления об этом целом и заботиться о его воспроизводстве. Именно аристократия обеспечивала институт государства необходимыми «кадрами». По-видимому, личностные структуры воспроизводились вместе с аристократическими семьями. Различие и сложность функций разных людей в социальном организме были всем очевидны и не подвергались сомнению, до тех пор, пока не сформировался финансовый и промышленный капитал.
Известно, что впервые процесс демократизации был начат банкирами во Флоренции (еще в XIII веке), а потом и в других итальянских городах. Лишить аристократию власти можно было, только уничтожив представление о принципиальном неравенстве ролей в социуме и, следовательно, о фактическом неравенстве людей. Провозгласив и утвердив идеалы равенства, первые буржуа уничтожили функцию ответственности за социум в целом. Именно демократия породила вместо принципа персональной ответственности демократический принцип коллективной безответственности. Формально теперь народ выбирает правителя. С кого из голосовавших (анонимно!) за него можно спросить за несостоятельность избранного?
Также буржуазия создает свой демократический идеал человека, во-первых, как среднего и массового, и, во-вторых, как имеющего стоимость. Человек теперь измеряется не силой личности и способностью «держать мир», а величиной банковского счета. Имеют значение только люди с капиталом, без денег ты не интересен никому, и делать с тобой можно все что угодно.
В результате мы живем в мире тотальной безответственности. Содержание деятельности является результатом свободного выбора каждого индивида. Теперь каждый сам решает, что ему делать. Бог, божий замысел о мире, ответственность за мир больше не актуальны.
az118: С 15 века в Европе запущен процесс самоотрицания, в основе которого отрицание своей природы аграрного общества с принципом иерархии и сословного господства и замены ее на искусственную (Просвещение + Прогресс = Модерн, колониализм), которая, требуя дисциплины и создавая постоянную угрозу классовых войн, также отрицается в постмодерне, начавшимся с Пражской и Парижской весен в конце 60-х 20 века, вытеснением кризиса в страны третьего мира с их деколонизацией и в будущее пропагандой жизни в долг и раздуванием потребительских пузырей, без которых массы начинают бунтовать, требуя хлеба и зрелищ. При этом наблюдается тенденция к отрицанию почти всех старых идентичностей, от гендерных до национальных, как источников потенциальных угроз.
Как только пространство-время вытеснения будет исчерпано, наступит мировой коллапс.
Таким образом, природа "белого человека" - быть агентом мировой дисгармонии и всемирного нигилизма - агентом заката.
Евгений Головин. Комфорта не добиться без постоянного развития техники и коллективного труда. Причем это не обычная необходимая работа, как бывало в старину. Это кропотливый, тяжелый, ежедневный, многочасовой, доходящий до непосильности труд, однообразный до остервенения в силу растущей специализации.
Низшие уровни грубой силой всегда превосходят высшие. Тело покорило душу, притянуло ее к себе, навязало свои интересы, радости и печали и, в конце концов, ассимилировало так, что самоё понятие о душе растворилось в телесной эмоциональности.
Аналогичную роль сыграла душа по отношению к духу. Он утратил свою спиритуальность, свой «умный огонь, интеллектуальную интуицию, гармонию Гермеса и Гестии», затребовав свою долю комфорта, которая выражалась в создании удобных условий для умственной работы, то есть для рациональных расчетов. Лишенный божественного огня, дух обрел демоническое пламя Тифона, который разрушает и губит свою мать Гею в отместку за поражение от Зевса и Аполлона.
Буржуазная цивилизация -- полуцивилизация, нонсенс. Для создания цивилизации требуются совместные усилия четырех сословий. В первых двух сословиях -- жреческом и дворянском --понятая таким образом мужская активность доминирует над женской. И только при нормальной, то есть высокой, позиции этих сословий создается цивилизация, патриархальная, во всяком случае. Буржуа, признавая номинально идеальные ценности, отдает предпочтение добродетелям более практичным: честь заменяется честностью, справедливость -- порядочностью, доблесть -- разумным риском. У буржуа центробежная энергия подчинена центростремительной, и центр уже не находится в сфере его индивидуальности, центр надо утверждать где-то во внешнем мире и становиться его сателлитом. Тенденция "отдать и отстранить" возможна здесь как тактический маневр тенденции "забрать, сохранить, приобрести, умножить".
Маркс и Фрейд много сделали для победы материалистической гинекократии. Один объявил стремление к экономическому благосостоянию главной движущей силой истории, другой выразил глобальное сомнение в психическом здоровье людей, чьи духовные интересы не служат "общественному благу". Носители подлинного мужского начала постепенно превратились в "лишних людей" наподобие некоторых героев русской литературы. "Wozu ein Dichter?" (Зачем поэт?) -- иронически спросил Гельдерлин еще начале прошлого века. Действительно, зачем нужны в прагматическом обществе прожектеры, изобретатели миражей, опасных доктрин и прочие мастера беспокойного присутствия? Готфрид Бенн точно отразил ситуацию в замечательном эссе "Паллада": "... представители умирающего пола, пригодные лишь в качестве сооткрывателей дверей рождения... Они пытаются завоевать автономию своими системами, негативными или противоречивыми иллюзиями -- все эти ламы, будды, божественные короли, святые и спасители, которые в реальности не спасли никого и ничего -- все эти трагические, одинокие мужчины, чуждые вещественности, глухие к тайному зову матери-земли, угрюмые путники... В социально высоко организованных государствах, в государствах жесткокрылых, где все нормально заканчивается спариванием, их ненавидят и терпят только до поры до времени".
Государства инсектов, сообщества пчел и термитов превосходно организованы для существ, "живущих один раз". Западная цивилизация вполне успешно движется к подобному идеальному порядку и в этом плане являет собой довольно редкий эпизод в истории. Трудно найти в обозримом прошлом человеческую формацию, утвержденную на основах атеизма и сугубо материальной конструктивности мироздания. И здесь не играет роли, что именно ставится во главу угла: вульгарный или диалектический материализм или парадоксальные микрофизические процессы. Когда религия сведена к морализму, когда радость бытия сведена к десятку примитивных "удовольствий", за которые еще надо черт знает сколько платить, когда физическая смерть представляется "концом всего", -- стоит ли говорить об иррациональном порыве и сублимации?
snake-d-ha: Я несколько раз задавал в разных вариациях один и тот же вопрос:
"А куда собственно у людей исчезло время?"
Меньше смотрят, меньше читают, меньше играют, меньше соревнуются - всё меньше. Ничего не прирастает. Вой из всех индустрий.
Мне уже несколько раз практически одинаково ответили несколько уважаемых людей:
- Люди больше работают за меньшие деньги.
thor-2006: Несколько замечаний к вопросу, почему Благословенному оказалось «некем взять». Проблема эта носит многоплановый характер и уж точно не в одном небольшом Жужном постике их все раскрывать. Но почему бы не сделать этакий эскизец, а уж потом, когда-нибудь. Его раскрасить более основательно и сделать нечто такое историософское?
Основа эскиза, тот холст, на который стоит нанести сперва углем контуры, а уж потом красками его закрасить - любопытная концепция Э. Тоффлера от «волнах» в развитии общества. И «первая волна» - волна аграрная, возникшая на заре цивилизации. Соответственно, общество/общества «Первой волны» - это общество/общества, основанные на преобладании в экономике аграрного сектора, который определяя и характерные черты коллективного бессознательного, сиречь ментальности. Господство «старины», «заточенность» общества под ее воспроизводство, патриархальность во всем и везде, господство (опять) авторитета, ориентация на «меру» (точнее умеренность) и, как следствие, опять же, на обычное, совсем не расширенное воспроизводство в экономике (ничего лишнего и уж точно никакой рыночной экономики) и, само собой, доминирование деревни над городом.
Если брать «надстройку», то и здесь мы видим доминирование монархии как наиболее адекватной тем условиям формы политической организации и политического режима, трехчастное деление общества (в идеале, конечно), т.е. наличие трех господствующих Stande, oratores, bellatores & laboratores, а в правовой сфере - тотальной господство обычая над писаным правом.
Для России раннего нового времени ситуация осложнялась тем, что она изначально формировалась на культурной «целине» , т.е. не испытала влияния греко-римской античной культуры и получила соответствующей «римской» «прививки». Это сказалось на облике русской культуры, которая носила традиционный и в значительной степени бесписьменный характер (говоря о бесписьменности , я имею в виду прежде всего письменность «формальную», «административную, а не сакральную, т.е. церковную, и бытовую) - внутриобщественные отношения регулировались в рамках традиции, и письмо для этого особо было ненужно.
Аграризация Руси, «выключение» ее из системы трансконтинентальной торговли (с реконфигурацией торговых путей на рубеже раннего и развитого Средневековья) и не шибко благоприятные природно-климатические условия вкупе с началом «малого ледникового периода» добавили «перчинки» - бедность материальной культуры обусловила бедность и архаичность культуры духовной (тут еще «спасибо» византийцам, подарившим русичам только часть своей культурной традиции, причем не самую богатую - «аскетическую», весьма непритязательную и нетребовательную). Замедленность (по понятным причинам) темпов развития городской культуры - еще один «пятачок» в копилочку.
Что мы видим в итоге - а видим мы в итоге весьма традиционалистское патриархальное аграрное и бедное («бедненько, но чистенько и непритязательно») общество, ориентированное на «старину», причем и решение проблем, возникающих в процессе общежития, также ориентировано на «старину», т.е., грубо говоря, на «понятия». Как жили деды и прадеды, так и мы жить будем. Интеллектуальная жизнь носит специфический характер и к нуждам повседневной жизни (что в быту, что в управлении) мало приспособлена и редко пересекается с ней.
Одним из следствий такого особенного пути развития культуры является то, что в той же административной сфере ориентация идет на минимизацию расходов и усилий (через концентрацию немногочисленных ресурсов на жизненно важных областях управления) и на практическую сторону, а также на поддержание численности бюрократии на минимальном уровне - как моно меньше без ущерба для ее эффективности (раздувание численности бюрократического аппарата - это после нала петровских реформ). В итоге мы имеем серьезную проблему - при господстве «сельского» менталитета и традиционности мышления нехватка средств на развитие образования ( а его нужно насаждать сверху, поскольку традиционное общество не проявляет заинтересованности в излишней учености, которая выходит за рамки повседневности - а зачем ?) порождает острейшую нехватку квалифицированных кадров, к тому и имеющих «нетрадиционные» моральные качества. Создание этой модерной бюрократии по темпам серьезно запаздывало с потребностями растущего госаппарата, работать приходилось с тем материалом, который есть, а и, что было весьма порой далеко от того, что требовалось. Но, что могло быть терпимо в Средневековье или самом раннем Новом времени, в XVIII и тем более XIX вв. было уже недостаточно.