Идеал улучшения и продления индивидуального существования
"Именно Первая мировая война становится переломным моментом в коллективном сознании многих стран Европы, когда начавшийся ранее переход от героического, республиканского видения общества к идеалу обеспечения индивидуального процветания становится необратимым. Великая война нанесла такой удар по патриотическому идеалу, от которого Запад никогда не оправился. В трактате «Идолопоклонничество перед жизнью» (2020) французский философ Оливье Рей вспоминает слова, признесенные героем знаменитого романа Селина «Путешествие на край ночи», двойником писателя, Фернандом Бардамю: «Я точно знаю - я больше не хочу умирать! Ничего, кроме жизни как таковой, не имеет значения...» "
"Неудивительно, что эти слова произносит солдат Великой войны, пишет Рей. В 1914 году патриотический подъем был колоссален. Люди с энтузиазмом шли на фронт, видя в вооруженном противостоянии возможность прочувствовать и проявить добродетели самопожертвования, единства, мужества, которые в начале ХХ века уже отходили на второй план. Как писал в 1913 году Шарль Пеги (который станет одной из первых жертв Великой войны): «За последние 30 лет мир изменился больше, чем он изменился за 19 предшествующих веков, со времен Христа до конца XIX-ого столетия. Была античная эпоха. Была христианская эпоха. И есть современность».
В 1914 году война еще представлялась европейцам событием, позволяющим уйти от этой современности; событием, где древние добродетели героизма должны были оказаться востребованы, оттеснив расчет и рационализм новой эпохи. Сказать, что их ожидания не оправдались - это ничего не сказать. Писатель Пьер Дриё ла Рошель был одним из великого множества новобранцев, обнаруживших в самом начале войны, что большую часть времени они проводили, лежа на земле. "Я был поражен тем, что мне приходилось постоянно вжиматься в землю ; я думал, что это ненадолго. Но это продлилось четыре года... Сегодняшняя война - это постоянное унижение".
Отечество было тем абсолютом, выходящим за рамки индивидуального существования, ради которого люди соглашались рисковать и жертвовать жизнью. Но увы, поле боя, на которое попали воины в 1914 году, походило скорее на скотобойни Чикаго, нежели на равнины Марафона.
Война оказалась не разрывом с миром торжествующего капитализма и промышленного прогресса, а его продлением в чудовищной форме. Борьба за Отечество должна была возродить героическую эпоху, но, несмотря на все проявленное мужество, она окончательно ее похоронила.
Как только конфликт начался, поворачивать назад было уже поздно, и чем дольше он длился, тем более необходимым становилось его продолжение, чтобы солдаты, погибшие на фронте, не погибли напрасно.
Однако, как писала Симона Вейль, "когда человеку приходится проявить куда больше преданности и жертвенности, чем те, на которые он действительно способен, впоследствии неизбежно возникает резкая реакция отторжения. Между французами и Францией после 1918 года произошло то, что происходит в отношении к больному родственнику, которому требуется постоянный уход и против которого в тайне копится желчь и обида близких. Французы дали своей стране слишком много. Они дали ей больше, чем то, на что были готовы их сердца».
Отсюда ответная реакция: "Я больше не хочу за нее умирать". Во Франции Великая война стала акселератором перехода от поклонения Отечеству к поклонению "жизни как таковой". Которая стала новым абсолютом. Когда человек больше не готов отдать свою жизнь во имя чего бы то ни было, его единственной целью становится ее сохранение и совершенствование.
Идеал улучшения и продления индивидуального существования вытеснил идеал коллективного дела ради общего блага (Res Publica). Биология заменила политику.
Если раньше человеческий род жил с идеей, что бессмертие может быть достигнуто в первую очередь на коллективном уровне («Умрем за Спарту и останемся в памяти на века»), то теперь целью стало долголетие и - в идеале - достижение биологического бессмертия на уровне индивида."
*
Olivier Rey « L’idolâtrie de la vie », Tracts Gallimard, 2020
"Неудивительно, что эти слова произносит солдат Великой войны, пишет Рей. В 1914 году патриотический подъем был колоссален. Люди с энтузиазмом шли на фронт, видя в вооруженном противостоянии возможность прочувствовать и проявить добродетели самопожертвования, единства, мужества, которые в начале ХХ века уже отходили на второй план. Как писал в 1913 году Шарль Пеги (который станет одной из первых жертв Великой войны): «За последние 30 лет мир изменился больше, чем он изменился за 19 предшествующих веков, со времен Христа до конца XIX-ого столетия. Была античная эпоха. Была христианская эпоха. И есть современность».
В 1914 году война еще представлялась европейцам событием, позволяющим уйти от этой современности; событием, где древние добродетели героизма должны были оказаться востребованы, оттеснив расчет и рационализм новой эпохи. Сказать, что их ожидания не оправдались - это ничего не сказать. Писатель Пьер Дриё ла Рошель был одним из великого множества новобранцев, обнаруживших в самом начале войны, что большую часть времени они проводили, лежа на земле. "Я был поражен тем, что мне приходилось постоянно вжиматься в землю ; я думал, что это ненадолго. Но это продлилось четыре года... Сегодняшняя война - это постоянное унижение".
Отечество было тем абсолютом, выходящим за рамки индивидуального существования, ради которого люди соглашались рисковать и жертвовать жизнью. Но увы, поле боя, на которое попали воины в 1914 году, походило скорее на скотобойни Чикаго, нежели на равнины Марафона.
Война оказалась не разрывом с миром торжествующего капитализма и промышленного прогресса, а его продлением в чудовищной форме. Борьба за Отечество должна была возродить героическую эпоху, но, несмотря на все проявленное мужество, она окончательно ее похоронила.
Как только конфликт начался, поворачивать назад было уже поздно, и чем дольше он длился, тем более необходимым становилось его продолжение, чтобы солдаты, погибшие на фронте, не погибли напрасно.
Однако, как писала Симона Вейль, "когда человеку приходится проявить куда больше преданности и жертвенности, чем те, на которые он действительно способен, впоследствии неизбежно возникает резкая реакция отторжения. Между французами и Францией после 1918 года произошло то, что происходит в отношении к больному родственнику, которому требуется постоянный уход и против которого в тайне копится желчь и обида близких. Французы дали своей стране слишком много. Они дали ей больше, чем то, на что были готовы их сердца».
Отсюда ответная реакция: "Я больше не хочу за нее умирать". Во Франции Великая война стала акселератором перехода от поклонения Отечеству к поклонению "жизни как таковой". Которая стала новым абсолютом. Когда человек больше не готов отдать свою жизнь во имя чего бы то ни было, его единственной целью становится ее сохранение и совершенствование.
Идеал улучшения и продления индивидуального существования вытеснил идеал коллективного дела ради общего блага (Res Publica). Биология заменила политику.
Если раньше человеческий род жил с идеей, что бессмертие может быть достигнуто в первую очередь на коллективном уровне («Умрем за Спарту и останемся в памяти на века»), то теперь целью стало долголетие и - в идеале - достижение биологического бессмертия на уровне индивида."
*
Olivier Rey « L’idolâtrie de la vie », Tracts Gallimard, 2020