Жюль Пэйо "Воспитание воли" (1896)
"Свобода воли, которую многие смешивали с нравственной свободой, не только не имеет ничего общего с последней, но совершенно ей противоречит. В самом деле, такая трудная задача, как самоосвобождение, - задача, требующая времени, являющаяся синонимом настойчивости и постоянства, - и говорить о ней молодым людям, как о деле, которое дается без всякого труда, достигается путем простого fiat. [fiat франц. [fjat] 1. принятие решения, волевое решение 2. fiat! - да будет так!] Не значит ли это заранее обрекать их на разочарование и уныние? Напротив, в тот именно момент, когда молодой человек после восьмилетнего постоянного общения с сильными характерами древности, встающими перед ним еще грандиознее в перспективе веков, весь проникнут энтузиазмом, - тогда-то и следует поставить его лицом к лицу с предстоящей ему важной задачей, не скрывая от него и ни в чем не умаляя ее трудностей, но показав ему в то же время, что его ожидает верный успех, если он будет настойчив."
"Не fiat делает человека господином своего «я», как не fiat сделал Францию 1870-го года могущественной Францией наших дней. Двадцать лет тяжких, настойчивых усилий положила наша родина на то, чтобы подняться. Так и нравственное возрождение личности всегда будет делом терпения и труда. Как люди убивают по тридцати лет жизни на тяжкий, суровый труд только затем, чтобы получить под старость право на отдых в деревне, а мы не пожертвуем и частицы нашего времени такому великому, такому благородному делу, как достижение власти над собой! Ведь от успеха или неуспеха этого дела зависит, какую роль мы будем играть в жизни, чего мы будем стоить и, следовательно, что мы будем из себя представлять. По--беда в этой борьбе даст нам всеобщее уважение, откроет нам все источники счастья (ибо только хорошо направленная деятельность дает истинное, глубокое счастье), - и чтобы почти ни один взрослый человек не прилагал стараний обеспечить за собой эту победу! Не ясно ли, что под притворным пренебрежением к этому вопросу таится скрытое страдание? Да и не испытал ли его каждый из нас? Кто из нас в свои учебные годы не чувствовал с глубокой болю несоразмерности между своим влечением к добру, между своим желанием трудиться, поступать честно и разумно и слабостью своей воли? «Вы свободны», - говорили нам наши наставники. И мы с отчаянием чувствовали, что слова эти - ложь; никто не говорил нам, что воля приобретается медленно и с трудом, никому и в голову не приходило спросить, как она приобретается. Никто не готовил нас к этой борьбе, никто нас не поддерживал; понятно и естественно, что в силу реакции мы с жадностью набрасывались на ребяческие доктрины Тэна и фаталистов: эти по крайней мере давали нам утешение, проповедуя покорность перед бесплодностью борьбы. И мы спокойно отдавались течению, стараясь забыться, чтобы не чувствовать лживости этих доктрин, приятно убаюкивавших нашу лень. Да, если что способствовало распространению фаталистических теорий в психологии, так это наивная и вместе с тем пагубная теория философов свободы воли.
Нравственную свободу, как и свободу политическую, как и все, что имеет какую-нибудь ценность на земле, приходится завоевывать трудной борьбой и постоянно отстаивать. Она - награда силы, настойчивости и уменья. Тот только получает свободу, кто ее заслужил. Свобода не есть ни право, ни совершившийся факт; свобода есть награда, - высшая награда, дающая наибольшую сумму счастья: свобода для жизни - то же, что солнечный свет для пейзажа. Кто не сумел ее завоевать, тот никогда не узнает глубоких и прочных радостей бытия. К сожалению, ни один вопрос не затемнялся в такой степени, как жизненный вопрос личной свободы. Бэн называет его ржавым замком метафизики. Ясно, что под личной свободой мы разумеем нравственное самоуправление, власть над собой, упроченное преобладание в нашей душе благородных чувств и нравственных понятий.
Видели ли вы когда-нибудь человека, который был бы абсолютно не чувствителен к величию гения, к красоте, к нравственному совершенству? Если такой зверь и существует или существовал на земле, то, признаюсь, его положение ничуть меня не трогает. Если же постулат мой верен, - а он верен для огромного большинства человечных людей, - мне этого довольно. Раз человек презирает гнусность наиболее отталкивающих экземпляров человеческой породы и предпочитает ей величие, такого предпочтения - как бы ни было оно слабо - вполне достаточно. Ибо предпочитать значит любить, желать. А желание - будь оно самое мимолетное - можно всегда поддержать, укрепить. Если работать над ним, обращаться с ним умело, с надлежащим знанием психологических законов, оно вырастет, разовьется и превратится в непоколебимую решимость. Так из слабого зернышка - пищи муравья - вырастает могучее дерево, которому не страшны ураганы.
Итак, тот довод, что мы пришли к предопределению, нимало нас не смущает, ибо - вне небольшой кучки умалишенных, от которых отступаются и сами сторонники свободы воли - сторонники пресловутого fiat, да может быть еще нескольких десятков неисправимых злодеев - все мы предрасположены к добру. Таким образом человеческая нравственность не имеет ни малейшей надобности связывать свою судьбу с такими рискованными и, повторяем, с такими безотрадными теориями, как теория свободы воли. Нравственность нуждается только в свободе, а это не одно и то же. Нравственная же свобода может быть достигнута лишь путем детерминизма и в пределах его. Для того, чтобы человек мог достигнуть нравственной свободы, нужно только, чтоб у него хватило воображения построить план жизни и поставить его целью своих стремлений. Знание и приложение на практике законов психологии дадут ему возможность обеспечить преобладание за намеченным планом, а там его делу поможет время - этот великий двигатель освобождения идеи в нашем сознании.
Весьма возможно, что наша концепция свободы не так соблазнительна для человеческой лени, как теория свободы воли. Но она имеет над последней то преимущество, что согласуется с сущностью нашей психической и нравственной природы и не ставит нас в глупое положение человека, гордо заявляющего о своей абсолютной свободе, причем это заявление разбивается на каждом шагу о слишком явную очевидность его рабства перед его внутренними врагами. И если бы недоразумение кончалось на том, что вызывало бы ироническую улыбку у наблюдателя человеческой природы, тогда бы еще полбеды; но в том-то и горе, что неизбежным его последствием является разочарование и уныние у людей самых благих начинаний, не говоря уже о том, что теория свободы воли несомненно послужила преградой для многих глубоких умов, заставив их уклониться с пути исследования элементов, обусловливающих волю. А это невознаградимая потеря.
***
Как вы хотите, чтобы юноша, студент, боролся с общественным мнением, восхваляющим суетливую непоседливость, которую оно смешивает с полезной, плодотворной деятельностью? Как вы хотите, чтоб он не испытывал потребности хоть обмануть себя иллюзией, что он живет, т.е. заявляет о себе шумом, скандалами и всякими безобразиями, коль скоро все признают, что в этом заключается жизнь? В этой роковой потребности действовать во чтобы то ни стало, не размышляя, не откладывая, - потребности, поощряемой одобрением большинства, коренится источник всех наших бед. Еще когда молодой человек сидит один за работой, потребность эта, за неимением исхода, не представляет большой опасности; но, благодаря своей наклонности действовать необдуманно, он легко становится игрушкой внешних обстоятельств. Посещение товарища, какое-нибудь публичное сборище, праздник, всякое происшествие отвлекают его от работы, ибо - кто-же этого не замечал? - нечаянность всегда «выбивает из седла» слабую волю. Все наше спасение в размышлении: предвидение внешних событий может даже заменить отсутствующую энергию. А наш студент имеет полную возможность исключить из своей жизни нечаянности. Он всегда может предвидеть все случаи, которые могут отвлечь его от дела в близком будущем. Он знает, например, что такой-то товарищ будет тащить его в пивную или гулять, и может заранее приготовиться к отказу, или, если ему тяжело отказать напрямик, он может выдумать благовидный предлог1 и положить таким образом конец дальнейшим приставаниям. Но - повторяю - наш молодой человек должен заблаговременно запастись твердой решимостью, хотя бы, положим, решением вернуться домой и сделать такую-то работу; он должен заранее приготовить формулу отказа, которая пресекла бы в самом начале всякие попытки подстрекнуть его к безделью, иначе все шансы будут за то, что его рабочий день пропадет. Предвидеть - с психологической точки зрения - значит заранее представлять себе имеющие совершиться события. Такое представление - если оно достаточно отчетливо и живо - почти равносильно побуждению, так что вызываемое им ответное действие выполняется очень быстро; таким образом промежуток времени между мыслью о поступке или о словах, какими мы можем ответить на то или другое предложение, и объективной реализацией этой мысли оказывается слишком коротким и не оставляет места внушениям извне - будь то влияние внешних событий или настояний товарища; все, что враждебно решению, приводит лишь к автоматическому выполнению соответственных решению поступков.
Жизнь состоит из нечаянностей только для слабых людей. Кто не имеет перед собой строго определенной цели или, даже наметив себе цель, не умеет отдавать ей нужное внимание и беспрерывно отвлекается от нее, для того жизнь действительно теряет всякую последовательность, всякую связь. И наоборот: для того, кто часто останавливается на своем пути, чтобы «ориентироваться» и, если нужно, исправить свой курс, - непредвиденное не существует. Но, чтобы достигнуть такого результата, человек должен знать, что он из себя представляет, чем он больше всего грешит и что всего чаще заставляет его даром терять время, и сообразно с этим руководить своими поступками: он должен, если можно так выразиться, не терять себя из вида.
Придерживаясь этой системы, мы достигнем того, что случай будет играть в нашей жизни все меньшую и меньшую роль. Мы не только будем твердо и заранее знать, что нам сказать или сделать в том или в другом затруднительном случае (порвать, например, сношения с таким-то товарищем, переменить квартиру, ресторан, спастись на время бегством в деревню), но мы сумеем кроме того сорганизовать подробный, полный план военных действий против всех наших внутренних врагов.
Организация такого плана имеет первостепенную важность. Когда он составлен правильно, мы знаем, как нам бороться с чувственными влечениями, с приступами сентиментальной чувствительности, грусти, уныния. Как опытный полководец, принимающий в расчет все трудности, все препятствия (большие силы неприятеля, неблагоприятные условия местности, недостатки своих собственных войск), но не упускающий из вида и того, что дает ему шансы на успех, - будь то неудачное расположение неприятельской армии, неопытность ее главнокомандующего или упадок духа в неприятельских войсках, - мы можем тогда рассчитывать на победу и смело подвигаться вперед. Наши внешние и внутренние враги нам известны; известна их тактика, их слабые пункты: наша победа в будущем несомненна, ибо нами не предусмотрено, - даже возможность правильного отступления в случае поражения на каком-нибудь отдельном пункте.
На эти то внешние и внутренние опасности, грозящие со всех сторон нашему студенту, он и должен обратить все свое внимание. Чтобы бороться с ними успешно, ему придется изучить целую тактику. И тогда он увидит, что в деле самовоспитания, воспитания в себе воли, - при известном умении, можно утилизировать не только внешние факты, но даже все то, что при обыкновенных обстоятельствах способствует нравственному падению человека. Вот до какой степени верно, что ум, размышление - истинные наши освободители, и что сила света и разума в конце концов всегда восторжествует над тяжеловесными и слепыми силами эмоций.
***
Раз мы признали, что в деле самоосвобождения размышление играет такую первостепенную роль, то ясно, что прежде всего мы должны постараться узнать, как надо размышлять и какую, если можно так выразиться, материальную поддержку может оказать нам в этом случае знание законов психологии и опыт.
Повторяю: цель сосредоточенного размышления возбуждать в нашей душе могущественные движения любви или ненависти, вызывать решения, создавать правила поведения, поддерживать нас в борьбе с двойным вихрем захватывающих нас сил: с психическими состояниями внутреннего происхождения и психическими состояниями, являющимися последствием впечатлений извне.
Общее правило, которым мы должны руководствоваться, чтоб размышлять с пользой, вытекает из самой природы мышления. Мы думаем словами. Как было указано выше, для того чтобы думать, человек должен был освободиться от образов реальных предметов, ибо образы - материал тяжелый, громоздкий, неудобный для обращения. Он заменил их коротенькими знаками, которые легко удерживаются в памяти и легко передаются другому: эти знаки - слова, служащие для выражения общих понятий. Ассоциируясь с предметом, слово имеет свойство вызывать в нас представление предмета по нашему желанию, но при том условии, чтобы слово вошло в наше сознание после ознакомления нашего с предметом, или по крайней мере чтобы знакомство с предметом сопутствовало ему. К сожалению, все мы в детстве прежде заучиваем слова, а потом уже знакомимся с предметами (исключение составляют только слова, служащие для обозначения самых простых, элементарных понятий), и в большинстве случаев мы не успеваем или не имеем возможности, а может быть и энергии дополнить «пустую шелуху слова зерном» обозначаемого им предмета. Такие слова - неполные или даже совсем пустые колосья. У всех у нас без исключения хранится в памяти большой запас таких слов. Я никогда не слыхал, как ревет слон, и слово реветь по отношению к слону - для меня пустой колос. В обыкновенной речи масса таких слов. Желая, например, положить конец спору, какой-нибудь господин торжественно заявляет: «это доказано опытом», а сам не имеет ни малейшего понятия, что нужно для того, чтобы опыт имел действительную ценность. И так далее без конца. Если мы разберем слово за словом все фразы, какие мы произносим изо дня в день, нас поразит туманность наших мыслей, и мы сделаем любопытное открытие, что даже самые умные люди говорят зачастую как попугаи, т.е. произносят слова, лишенные всякого реального содержания.
Итак, размышлять - значит в некотором роде отделять зерно от соломы. Преобладающее правило в процессе размышления, это - в каждом отдельном случае заменять слова соответственными понятиями - не смутными, неопределенными представлениями, но яркими образами предметов во всех их мельчайших подробностях. Мы должны всегда стараться сделать нашу мысль определенной, конкретной."
"Не fiat делает человека господином своего «я», как не fiat сделал Францию 1870-го года могущественной Францией наших дней. Двадцать лет тяжких, настойчивых усилий положила наша родина на то, чтобы подняться. Так и нравственное возрождение личности всегда будет делом терпения и труда. Как люди убивают по тридцати лет жизни на тяжкий, суровый труд только затем, чтобы получить под старость право на отдых в деревне, а мы не пожертвуем и частицы нашего времени такому великому, такому благородному делу, как достижение власти над собой! Ведь от успеха или неуспеха этого дела зависит, какую роль мы будем играть в жизни, чего мы будем стоить и, следовательно, что мы будем из себя представлять. По--беда в этой борьбе даст нам всеобщее уважение, откроет нам все источники счастья (ибо только хорошо направленная деятельность дает истинное, глубокое счастье), - и чтобы почти ни один взрослый человек не прилагал стараний обеспечить за собой эту победу! Не ясно ли, что под притворным пренебрежением к этому вопросу таится скрытое страдание? Да и не испытал ли его каждый из нас? Кто из нас в свои учебные годы не чувствовал с глубокой болю несоразмерности между своим влечением к добру, между своим желанием трудиться, поступать честно и разумно и слабостью своей воли? «Вы свободны», - говорили нам наши наставники. И мы с отчаянием чувствовали, что слова эти - ложь; никто не говорил нам, что воля приобретается медленно и с трудом, никому и в голову не приходило спросить, как она приобретается. Никто не готовил нас к этой борьбе, никто нас не поддерживал; понятно и естественно, что в силу реакции мы с жадностью набрасывались на ребяческие доктрины Тэна и фаталистов: эти по крайней мере давали нам утешение, проповедуя покорность перед бесплодностью борьбы. И мы спокойно отдавались течению, стараясь забыться, чтобы не чувствовать лживости этих доктрин, приятно убаюкивавших нашу лень. Да, если что способствовало распространению фаталистических теорий в психологии, так это наивная и вместе с тем пагубная теория философов свободы воли.
Нравственную свободу, как и свободу политическую, как и все, что имеет какую-нибудь ценность на земле, приходится завоевывать трудной борьбой и постоянно отстаивать. Она - награда силы, настойчивости и уменья. Тот только получает свободу, кто ее заслужил. Свобода не есть ни право, ни совершившийся факт; свобода есть награда, - высшая награда, дающая наибольшую сумму счастья: свобода для жизни - то же, что солнечный свет для пейзажа. Кто не сумел ее завоевать, тот никогда не узнает глубоких и прочных радостей бытия. К сожалению, ни один вопрос не затемнялся в такой степени, как жизненный вопрос личной свободы. Бэн называет его ржавым замком метафизики. Ясно, что под личной свободой мы разумеем нравственное самоуправление, власть над собой, упроченное преобладание в нашей душе благородных чувств и нравственных понятий.
Видели ли вы когда-нибудь человека, который был бы абсолютно не чувствителен к величию гения, к красоте, к нравственному совершенству? Если такой зверь и существует или существовал на земле, то, признаюсь, его положение ничуть меня не трогает. Если же постулат мой верен, - а он верен для огромного большинства человечных людей, - мне этого довольно. Раз человек презирает гнусность наиболее отталкивающих экземпляров человеческой породы и предпочитает ей величие, такого предпочтения - как бы ни было оно слабо - вполне достаточно. Ибо предпочитать значит любить, желать. А желание - будь оно самое мимолетное - можно всегда поддержать, укрепить. Если работать над ним, обращаться с ним умело, с надлежащим знанием психологических законов, оно вырастет, разовьется и превратится в непоколебимую решимость. Так из слабого зернышка - пищи муравья - вырастает могучее дерево, которому не страшны ураганы.
Итак, тот довод, что мы пришли к предопределению, нимало нас не смущает, ибо - вне небольшой кучки умалишенных, от которых отступаются и сами сторонники свободы воли - сторонники пресловутого fiat, да может быть еще нескольких десятков неисправимых злодеев - все мы предрасположены к добру. Таким образом человеческая нравственность не имеет ни малейшей надобности связывать свою судьбу с такими рискованными и, повторяем, с такими безотрадными теориями, как теория свободы воли. Нравственность нуждается только в свободе, а это не одно и то же. Нравственная же свобода может быть достигнута лишь путем детерминизма и в пределах его. Для того, чтобы человек мог достигнуть нравственной свободы, нужно только, чтоб у него хватило воображения построить план жизни и поставить его целью своих стремлений. Знание и приложение на практике законов психологии дадут ему возможность обеспечить преобладание за намеченным планом, а там его делу поможет время - этот великий двигатель освобождения идеи в нашем сознании.
Весьма возможно, что наша концепция свободы не так соблазнительна для человеческой лени, как теория свободы воли. Но она имеет над последней то преимущество, что согласуется с сущностью нашей психической и нравственной природы и не ставит нас в глупое положение человека, гордо заявляющего о своей абсолютной свободе, причем это заявление разбивается на каждом шагу о слишком явную очевидность его рабства перед его внутренними врагами. И если бы недоразумение кончалось на том, что вызывало бы ироническую улыбку у наблюдателя человеческой природы, тогда бы еще полбеды; но в том-то и горе, что неизбежным его последствием является разочарование и уныние у людей самых благих начинаний, не говоря уже о том, что теория свободы воли несомненно послужила преградой для многих глубоких умов, заставив их уклониться с пути исследования элементов, обусловливающих волю. А это невознаградимая потеря.
***
Как вы хотите, чтобы юноша, студент, боролся с общественным мнением, восхваляющим суетливую непоседливость, которую оно смешивает с полезной, плодотворной деятельностью? Как вы хотите, чтоб он не испытывал потребности хоть обмануть себя иллюзией, что он живет, т.е. заявляет о себе шумом, скандалами и всякими безобразиями, коль скоро все признают, что в этом заключается жизнь? В этой роковой потребности действовать во чтобы то ни стало, не размышляя, не откладывая, - потребности, поощряемой одобрением большинства, коренится источник всех наших бед. Еще когда молодой человек сидит один за работой, потребность эта, за неимением исхода, не представляет большой опасности; но, благодаря своей наклонности действовать необдуманно, он легко становится игрушкой внешних обстоятельств. Посещение товарища, какое-нибудь публичное сборище, праздник, всякое происшествие отвлекают его от работы, ибо - кто-же этого не замечал? - нечаянность всегда «выбивает из седла» слабую волю. Все наше спасение в размышлении: предвидение внешних событий может даже заменить отсутствующую энергию. А наш студент имеет полную возможность исключить из своей жизни нечаянности. Он всегда может предвидеть все случаи, которые могут отвлечь его от дела в близком будущем. Он знает, например, что такой-то товарищ будет тащить его в пивную или гулять, и может заранее приготовиться к отказу, или, если ему тяжело отказать напрямик, он может выдумать благовидный предлог1 и положить таким образом конец дальнейшим приставаниям. Но - повторяю - наш молодой человек должен заблаговременно запастись твердой решимостью, хотя бы, положим, решением вернуться домой и сделать такую-то работу; он должен заранее приготовить формулу отказа, которая пресекла бы в самом начале всякие попытки подстрекнуть его к безделью, иначе все шансы будут за то, что его рабочий день пропадет. Предвидеть - с психологической точки зрения - значит заранее представлять себе имеющие совершиться события. Такое представление - если оно достаточно отчетливо и живо - почти равносильно побуждению, так что вызываемое им ответное действие выполняется очень быстро; таким образом промежуток времени между мыслью о поступке или о словах, какими мы можем ответить на то или другое предложение, и объективной реализацией этой мысли оказывается слишком коротким и не оставляет места внушениям извне - будь то влияние внешних событий или настояний товарища; все, что враждебно решению, приводит лишь к автоматическому выполнению соответственных решению поступков.
Жизнь состоит из нечаянностей только для слабых людей. Кто не имеет перед собой строго определенной цели или, даже наметив себе цель, не умеет отдавать ей нужное внимание и беспрерывно отвлекается от нее, для того жизнь действительно теряет всякую последовательность, всякую связь. И наоборот: для того, кто часто останавливается на своем пути, чтобы «ориентироваться» и, если нужно, исправить свой курс, - непредвиденное не существует. Но, чтобы достигнуть такого результата, человек должен знать, что он из себя представляет, чем он больше всего грешит и что всего чаще заставляет его даром терять время, и сообразно с этим руководить своими поступками: он должен, если можно так выразиться, не терять себя из вида.
Придерживаясь этой системы, мы достигнем того, что случай будет играть в нашей жизни все меньшую и меньшую роль. Мы не только будем твердо и заранее знать, что нам сказать или сделать в том или в другом затруднительном случае (порвать, например, сношения с таким-то товарищем, переменить квартиру, ресторан, спастись на время бегством в деревню), но мы сумеем кроме того сорганизовать подробный, полный план военных действий против всех наших внутренних врагов.
Организация такого плана имеет первостепенную важность. Когда он составлен правильно, мы знаем, как нам бороться с чувственными влечениями, с приступами сентиментальной чувствительности, грусти, уныния. Как опытный полководец, принимающий в расчет все трудности, все препятствия (большие силы неприятеля, неблагоприятные условия местности, недостатки своих собственных войск), но не упускающий из вида и того, что дает ему шансы на успех, - будь то неудачное расположение неприятельской армии, неопытность ее главнокомандующего или упадок духа в неприятельских войсках, - мы можем тогда рассчитывать на победу и смело подвигаться вперед. Наши внешние и внутренние враги нам известны; известна их тактика, их слабые пункты: наша победа в будущем несомненна, ибо нами не предусмотрено, - даже возможность правильного отступления в случае поражения на каком-нибудь отдельном пункте.
На эти то внешние и внутренние опасности, грозящие со всех сторон нашему студенту, он и должен обратить все свое внимание. Чтобы бороться с ними успешно, ему придется изучить целую тактику. И тогда он увидит, что в деле самовоспитания, воспитания в себе воли, - при известном умении, можно утилизировать не только внешние факты, но даже все то, что при обыкновенных обстоятельствах способствует нравственному падению человека. Вот до какой степени верно, что ум, размышление - истинные наши освободители, и что сила света и разума в конце концов всегда восторжествует над тяжеловесными и слепыми силами эмоций.
***
Раз мы признали, что в деле самоосвобождения размышление играет такую первостепенную роль, то ясно, что прежде всего мы должны постараться узнать, как надо размышлять и какую, если можно так выразиться, материальную поддержку может оказать нам в этом случае знание законов психологии и опыт.
Повторяю: цель сосредоточенного размышления возбуждать в нашей душе могущественные движения любви или ненависти, вызывать решения, создавать правила поведения, поддерживать нас в борьбе с двойным вихрем захватывающих нас сил: с психическими состояниями внутреннего происхождения и психическими состояниями, являющимися последствием впечатлений извне.
Общее правило, которым мы должны руководствоваться, чтоб размышлять с пользой, вытекает из самой природы мышления. Мы думаем словами. Как было указано выше, для того чтобы думать, человек должен был освободиться от образов реальных предметов, ибо образы - материал тяжелый, громоздкий, неудобный для обращения. Он заменил их коротенькими знаками, которые легко удерживаются в памяти и легко передаются другому: эти знаки - слова, служащие для выражения общих понятий. Ассоциируясь с предметом, слово имеет свойство вызывать в нас представление предмета по нашему желанию, но при том условии, чтобы слово вошло в наше сознание после ознакомления нашего с предметом, или по крайней мере чтобы знакомство с предметом сопутствовало ему. К сожалению, все мы в детстве прежде заучиваем слова, а потом уже знакомимся с предметами (исключение составляют только слова, служащие для обозначения самых простых, элементарных понятий), и в большинстве случаев мы не успеваем или не имеем возможности, а может быть и энергии дополнить «пустую шелуху слова зерном» обозначаемого им предмета. Такие слова - неполные или даже совсем пустые колосья. У всех у нас без исключения хранится в памяти большой запас таких слов. Я никогда не слыхал, как ревет слон, и слово реветь по отношению к слону - для меня пустой колос. В обыкновенной речи масса таких слов. Желая, например, положить конец спору, какой-нибудь господин торжественно заявляет: «это доказано опытом», а сам не имеет ни малейшего понятия, что нужно для того, чтобы опыт имел действительную ценность. И так далее без конца. Если мы разберем слово за словом все фразы, какие мы произносим изо дня в день, нас поразит туманность наших мыслей, и мы сделаем любопытное открытие, что даже самые умные люди говорят зачастую как попугаи, т.е. произносят слова, лишенные всякого реального содержания.
Итак, размышлять - значит в некотором роде отделять зерно от соломы. Преобладающее правило в процессе размышления, это - в каждом отдельном случае заменять слова соответственными понятиями - не смутными, неопределенными представлениями, но яркими образами предметов во всех их мельчайших подробностях. Мы должны всегда стараться сделать нашу мысль определенной, конкретной."