Человек, у которого нет прошлого, будущего, нет истории
"Недавно я пересматривал со своими детьми фильм «Матрица». И знаете, там есть сюжет, где главный герой попадает в белое пространство, в котором нет ничего. Вот это для меня является образом либерального человека, у которого нет прошлого, будущего, нет истории, и всё можно конструировать и переконструировать. Здесь мне вспоминается текст Анны Ахматовой "Даль рухнула, и пошатнулось время", в 60-м году она написала." Алексей Чернов.
Даль рухнула, и пошатнулось время,
Бес скорости стал пяткою на темя
Великих гор и повернул поток,
Отравленным в земле лежало семя,
Отравленный бежал по веткам сок.
Людское мощно вымирало племя,
Но знали все, что очень близок срок.
"Мне кажется, что вот эта отравленная либерализмом культура дает свои плоды."
Егор Холмогоров. Главный писатель для понимания либерализма - это, конечно, маркиз де Сад. Причем, с его «великолепной» антиномией между Жюстиной и Жюльеттой. Напомню, у него есть как бы два парных романа про двух сестер. Одна из которых является носительницей традиционной морали и, соответственно, ее непрерывно, на протяжении этого длинного омерзительного произведения, мучают. А другая, Жюльетта, наоборот, принимает новую, просвещенческую, либеральную мораль. И она, соответственно, теми же самыми событиями и ситуациями наслаждается. То есть, как бы одна пытается устоять на пути добра и оказывается жертвой. Другая бескомпромиссно становится на путь зла и получает весь комплект того, что в представлении этого homo liberalis, является благом. То есть, богатство, власть, возможность мучить других и так далее.
Вспомним о том, кто такой был де Сад? Что он как раз представитель именно той аристократии, которая решила освободиться от ограничений, от идеи служения как таковой.
Александр Дугин. Открытое общество может состоять только из закрытых индивидуумов. В то время, когда любое закрытое общество заставляет индивидуума открыться. Это фундаментальная вещь. И здесь, действительно, воочию проявляется тщета закрытого индивидуума, которому отказано в чем-то большем, чем он сам, -- отказано в индивидуации. Именно потому, что либеральному индивидууму отказано в личности, это и создает эту панику и отчаяние в структуре открытого общества. И здесь как раз то вступает в действие попытка захвата. Отсюда и безмерная неутолимая жадность ничтожного индивидуума либерализма, стремление восполнить свою внутреннюю пустоту огромным количеством частной собственности.
Причем, самое страшное для капитализма - это когда человек, который получает какое-то количество денег, благ, говорит: достаточно. Вот, тогда капитал приходит и убивает его. Потому что общество капитализма должно строиться по принципу «никогда недостаточно». «Мне нужно больше, и больше, и больше, чтобы заполнить мою абсолютную пустоту». И самые крупные деятели либерализма, например Ротшильды, властители капиталистического мира - это самые ничтожные, нищие и жалкие из живых существ. Им и удается захватить так много, потому что в них самих ничего нету. На глубинную и тайную связь нищеты и богатства обращал внимание Мережковский, описывая Франциска Ассизского. Идет голый человек, у которого ничего нет, и раздает последнее всем подряд, кто вокруг - это Франциск. А за ним идут францисканцы и собирают деньги просто в огромную бездонную бочку, становясь самым крупным и богатым орденом Европы. Нищета и богатство - связаны между собой теснейшим образом. Они гораздо больше друг другу, чем нам кажется.
Наталия Мелентьева. Хотя первый представитель номинализма Иоганн Росцелин появился еще в XI веке, расцвет этой схоластической позиции, сложившейся и развитой в ордене францисканцев, пришелся на XIV век и связан с трудами Уильяма Оккама. Францисканец Оккам был последователем другого францисканца Дунса Скота.
Дунс Скот подверг критике томизм и реализм (об идеализме к этому времени вообще забыли, о нем больше и речи не было). Он выдвинул тезис от том, что индивидуальное обладает первичностью по отношению к общему. Согласно Скоту, реально существуют лишь индивиды.
Дунс Скот был убежден, что не Разум, а Воля есть первичное начало как в Боге, так и в человеке, и что Бог не имел в своем уме вечных идей о вещах. Он по чистому произволу создал творение, как нечто индивидуальное и спонтанное, и состоящее из индивидуальных вещей и существ. Причем, общим признаком всех сотворенных вещей была как раз их «этовость», haecceitas. Как и все сотворенное, вещи живут только пока есть творение. Когда оно исчезнет, пропадут и их формы.
Дунс Скот обосновывал это следующими софистическими построениями. Реалисты считали, что для получения индивидуума как результата, необходим процесс индивидуации. Сам процесс мог быть объяснен (как у многих неоплатоников) воздействием на форму материи: последняя, разделяя, провоцирует индивидуацию. В других случаях считалось, что могущество вида само себя преодолевает, выходит за свои границы (πρόοδος) и рассеивается по множеству вещей, призванных вернуться к своему виду (ἐπιστροφή). Но Дунс Скот казуистически возражает этому: чтобы нечто стало причиной индивидуации или источником индивидуации, оно само должно уже быть, то есть Бог прежде всего должен индивидуировать нечто, что спровоцировало бы дальнейшую индивидуацию. Но индивидуация Бога тогда стала бы сама «богом», а это невозможно. Потому индивидуации нет и не может быть, и остается признать, что Бог сразу творит именно индивидуальные сущности, то есть индивидуумов в их пассивном аспекте, принципиально лишенных аспекта активного. Таким образом связь между индивидуумом и видом необратимо рассекается и прерывается. Бог же представляется не всезнающим Умом, а чистой Волей. И именно этой волей как главным качеством наделены и его одушевленные творения, индивидуумы.
Волюнтативная теология Дунса Скота оказала влияние на номиналистов XIV века. Именно всемогущий Бог, творящий произвольно и непреднамеренно мир, с Его абсолютно свободной Волей как главной характеристикой, был противопоставлен живому, вечно мыслящему Богу греческих философов.
Показательно, что М. Хайдеггер изучал христианское богословие именно по Дунсу Скоту, что, вероятно, и повлияло на его искаженное представление о нем, а также на гностические мотивы в его учении - такие, как, например, экзистенциал «заброшенности» (Geworfenheit): ведь волюнтативный Бог Дунса Скота с глубокой абсурдностью его произвольного творения во многом схож со «злым демиургом» гностиков. Не случайно гностиками живо интересовался ученик Хайдеггера - Ганс Йонас, написавший превосходную книгу о гностицизме.
Итак, номинализм. Эта позиция звучит как universalia post rеm, «вид после самой вещи». Так мыслили Росцелин, многие францисканцы (за исключением более платонического Бонавентуры), францисканский же философ Уильям Оккам. Все они утверждают, что индивидуум обладает абсолютной онтологической первичностью по отношению к виду. Вида как такового нет вообще. Он лишь конвенция, условность, договор, контракт, заключенный для удобства мышления систематизаторами и классификаторами.
Номиналисты считали, что вид - это лишь примысленный к вещам извне условный маркёр. У него вообще нет бытия. Это лишь flatus vocis, «сотрясание воздуха». Имя -- это условность. Ни вида, ни рода не существует.
Номиналисты, аргументируя свои взгляды, приводили среди прочего лингвистический аргумент: в разных языках одни и те же вещи называются разными словами.
Оккам развил тезис Дунса Скота о волюнтаристском характере божественного творения. Идеи, по Оккаму (как и у Дунса Скота), не присутствуют в уме Бога в качестве прообразов вещей. Сперва Бог своей Волей творит вещи, а уж затем в Его Уме возникают идеи как репрезентации этих вещей, т.е. как представления, вторичные по отношению к единичным индивидуумам. Бог узнает о созданном им мире лишь после того, как это создание совершилось. Такой «бог» может оказаться и «злым демиургом» или богом-идиотом «черной фантастики» Х.Ф.Лавкрафта, взятого на вооружение объектно-ориентированными онтологами. В любом случае, это «бог»-волюнтарист, бог антиинтеллигибельный, «бог» без замысла о мире, «бог»-производитель хаоса.
Соответственно, и человеческое познание должно иметь дело прежде всего с единичными предметами, которые и есть подлинно сущее. Что же касается общих понятий, то они - не более чем знаки, имена (nomina) единичных вещей в человеческом уме. Отсюда название этого направления - «номинализм»
С этой точки зрения, сущность (идея, эйдос, вид, род) утрачивает свое значение самостоятельного сущего. Бог, согласно номиналистам, может по своему произволу создать любой набор свойств и предметов, не нуждаясь для этого ни в каком прообразе. В этом и состоит выражение его абсолютного могущества.
Пиама Гайденко, говоря о номинализме, справедливо замечает:
"В результате исчезает принципиальное для метафизики бытия различие между субстанциальными и акцидентальными определениями (между сущностями и явлениями, бытием и сущим - МН). Субстанциальные формы теряют то значение, которое они имели у Альберта Великого и Аквината. Субстанция, с точки зрения номинализма, больше не есть то, в чем коренится бытие сущего. Как мы знаем, согласно метафизике бытия, сущность постигается умом, в отличие от акциденций, которые даны чувствам и связь между которыми устанавливается рассудком. В номинализме же по существу уравниваются друг с другом умопостигаемое бытие вещи и ее просто наличное, эмпирически данное существование, т.е. ее явление. Таким образом, отменяется интеллектуализм метафизики бытия, а вслед за ним - иерархическая структура тварного мира. Номинализм не признает различных бытийных уровней вещей, их онтологической иерархии."
Здесь, в номинализме, появляется индивидуум, который оказывается неделимым уже в совершенно новом смысле. В подобном номинализме европейская философия отошла от греков и Аристотеля предельно далеко. Такого толкования античные греки, а позднее православные, греко-славянские христиане, а также монофизиты (копты, ассирийцы, армяне) не знали и не знают до сих пор.
Именно здесь и появился «индивидуум» - как термин, как концепт, как понятие, как «реальность», к которой отныне апеллирует современность. Этот индивидуум, на сей раз, радикально оторван от вида. Более того, само бытие вида здесь отрицается. Индивидуум тождественен чисто пассивному аспекту особи, он есть только результат, продукт, никак не связанный с самим процессом его конституирования. Индивидуум отрывается от всякой всеобщности, от любого единства. Он есть исключительно он сам. В богословском номинализме такие индивидуальные вещи создает волюнтаристский «бог-творец» (неудивительно, что Хайдеггер ему совершено не доверял, но напрасно он спроецировал извращенную теологию Дунса Скота на все христианство). А по мере удаления, а потом и отвержения Бога в атеизме и материализме исчезает и Создатель, а вещи и индивидуальные существа остаются «заброшенными» в мир, непонятно кем, для чего и зачем.
Изначально термин «индивидуум» был неточным переводом на латынь греческого таксона. Постепенно он оторвался от своего семантического основания, и в ходе схоластических споров его онтология была поставлена под вопрос. Но в современное понятие «индивидуума» он превратился только в номинализме и только там приобрел свое современное эксклюзивное значение, впервые став чем-то по-настоящему похожим на греческий атом.
Греческий атом - это представление о минимальной частичке, не схватываемой органами чувств, не имеющей никакого смысла и полностью независимой от человеческого сознания, духа, души. Атом Эпикура и Демокрита является неделимым совершенно в другом смысле, нежели индивидуум латинской таксономии. Он ни в коей мере не рассматривается как продукт обособления, индивидуации, он изначально существует как таковой в пустоте. Наличию атома не предшествует никакая сила, никакое действие акт (энергия). У атомов принципиально не существует вида. Они в своем бытии первичны и абсолютны. Вот именно в такие атомы метафизически превращаются индивидуумы в номинализме, только они чувственно воспринимаются, являются составными, сложными. Их объединяет суверенная данность, первичность и абсолютность. Так у номиналистов от Росцелина до Дунса Скота и Оккама рождается важнейшая для либерализма идея, что Бог творит не идеи, и не индивидуации вида как в реализме. Он творит индивидуумов.
Каждый индивидуум как атом Демокрита и Эпикура есть полностью замкнутая в своих границах вещь, и между любым индивидуумом и любым другим индивидуумом существует онтологическая пустота. Эта межиндивидуальная пустота первична и абсолютна, хотя и может заполняться связями разного рода. В конце концов, получается, что человек радикально чужд другому человеку, и как любое сцепление атомов друг с другом или их группировка в вихрь совершено случайны, произвольны и обратимы.
Так мы получаем особое представление о человеческом обществе, о политике. Общество вторично и условно. В нем можно объединить любые атомарные группы по любому признаку. Атомарных личностей ничто не объединяет, кроме чистой сингулярности, которая, как раз и разделяет их одну от другой.
В номинализме концепт индивидуума как особи и концепт физического атома сливаются по своему онтологическому статусу.
Здесь мы вынуждены сказать пару слов о том, что номиналистский индивидуум не имеет отношения ни к латинскому понятию «персона», ни к греческому понятию «ипостаси», как толковали Лица троицы латинские и православные богословы.
В тритеизме Росцелина мы сталкиваемся, пожалуй, с первым случаем толкования персоны именно как индивидуума, что было немыслимо для классической схоластики. В Греции и схоластике персона, Лицо (πρόζωπον) - это маска, а индивидуум - это то, что под маской. Маска -- это то, что указывает на вечного и неизменного «бога» или «героя», а индивидуум - это актер , играющий «бога» или героя. В православии утвердилось толкование трех Лиц как трех ипостасей, где термин ипостась (ὑπόστασις) по смыслу ближе всего к субъекту. И персона, и ипостась означают продукт индивидуации чего-то более общего, но не в отрыве от этого общего, а в прямой и неразрывной связи с ним. Поэтому в догмате о Троичности три лица (ипостаси) неслиянны, но одновременно и едины по существу, по божественной природе. Поэтому Бог мыслится в ортодоксальном христианстве как триединство, а не триада, и не простое и голое единство.
В зрелом номинализме мы имеем представление об индивидууме, на котором и строится либеральная философия. Католической церковью номинализм был отвергнут как ересь в пользу томизма, но он был полностью заимствован протестантской теологией в эпоху Реформации и сомкнулся с естественно-научным атомизмом при переходе от Возрождения к Новому времени.
Протестантская идеология и современное научное мировоззрение строятся на догмате номинализма. На нем же основана и принципиальная логика капитализма как полит-экономической системы.
И тут важен не столько материализм, сколько утверждение изначальной онтологии индивидуального и представление об условном, договорном, контрактном характере любой классификации или структурализации. Если мы договоримся считать индивидуумов принадлежащими к одному виду - так и будет, если договоримся, что какие-то из них относятся к иному виду - то будем исходить из этого. Отсюда возмутительная формула: «Давайте договоримся о понятиях». На самом деле, понятия -- это не то, о чем договариваются, а то что есть, и что надо понять.
Номиналистки истолкованный индивидуум отныне становится главной онтологической фигурой Нового времени. Если в схоластике слово «индивидуум» применяли к тому, что было наделено душой, то есть, например, индивидуальный цветок, пес, кот, индивидуальный человек, а алхимики хотели расширить понятие индивидуума, перенеся его и на металлы и минералы, то в Новое время, «индивидуумами» обычно стали называть только номиналистски понятых конкретных людей.
Эпицентром культуры, где такая антропология стала нормативной и общеобязательной была Англия -- как католически-францисканская (тот же Уильям Оккам), так и протестантская (Лютер, Меланхтон), а позднее естественно-научная (Ньютон и др.).
Главной цитаделью индивидуализма и номинализма уже с эпохи позднего Средневековья становится Англия. Из Англии эта индивидуалистическая антропология начинает распространяться по миру. Англия влияет на Северную Европу через протестантизм, поэтому номинализм распространяется вначале преимущественно в Северной Европе, а далее везде. В колониальную эпоху через британский империализм номинализм постепенно захватывает весь мир.
Католики долгое время противились этому тренду, отстаивая теологию персоны, личности, томизм в разных его формах, Аристотеля, что предопределило некоторые глубинные установки в культурных кодах иберийских колоний. С точки зрения главенствующей эпистемы колониальность была разная -- как индивидуалистическая(англосаксонская и протестантская), таки неиндивидуалистическая, персоналистская и общинная (прежде всего иберийская, и особенно испанская). Испанцы отталкивались от томистской антропологии. Здесь признавалась и коллективная идентичность индейцев, которых церковь пыталась интегрировать. Индивидуалистическая колониальность рассматривало аборигена как отдельную особь, проигрывающую западному завоевателю в практицизме, хитрости, эгоизме, утилитаризме и прочих мнимых достоинствах западного сознания Нового времени, и потому дикую или варварскую, подлежащую истреблению или радикальной маргинализации. В Латинской Америки индейцы постепенно становились частью общества, хотя и не на вполне равных правах, которые, однако со временем расширялись как раз под влиянием католицизма. В Северной Америке местное население подвергалось прямому геноциду, а выжившие были заключены в резервации и полностью лишены гражданских прав - в отличие от африканских рабов, какими-то зачаточными правами все же наделенныx.
В англо-саксонском мире - и в Англии и в британских колониях и прежде всего в США -- номиналистский индивидуализм стал философской, богословской и научной доминантой. В континентальной Европе дело несколько сложнее. Католики отчаянно противостояли номинализму, и особенно активизировали критику протестантской антропологии с Тридентского собора (1545), ставшего началом Контр-Реформации. Это наглядно видно в учении о Церкви. Католики считают, что Церковь для христиан есть вид, буквально Мать, Родительница. Ведь христианин становится христианином через крещение (это и есть, по сути, акт индивидуации), причем, крещение осуществляется Святым Духом, происходит вхождение, всеиваивание Святого Духа в крещаемого. И действенность этого таинства обеспечивается именно бытием Церкви, идущей от апостолов, на которых впервые с Сионской горнице в Пятидесятницу и снизошел Святой Дух.
Протестанты же, напротив, отрицают именно это, заявляя, что Крещение либо вообще не важно (анабаптисты), либо не имеет никакого онтологического содержания, поскольку вида нет. Крещение, в таком смысле, мыслится как индивидуальный контракт между индивидуумом и Богом, а не как таинство. И в таком случае сам обряд представляет собой лишь условность, и никаким онтологическим весом не обладает.
Если человек - это индивидуум, и не существует ничего общего, а только единичное, то тогда Церковь как вид в этой конфигурации должна исчезнуть. Так оно и происходит в многочисленных сектах протестантизма. Протестанты утверждают лишь, что есть «бог»-индивидуум и человек-индивидуум, ничего между ними. Это как два атома - большой и малый, а между ними пустота. Атомы могут сцепляться произвольным образом, и любая произвольная группа протестантов может вполне основать свою деноминацию, признать или отвергнуть те или иные ритуалы, постулаты, учения и даже догматы. Обычно все протестанты все же признают догмат о Троице, хотя некоторые крайние секты - унитаристы, социниане и т.д. отрицают и его. К социнианам принадлежал и Исаак Ньютон, отец-основатель материалистической научной картины мира, основанной на радикальном номинализме.
Начиная с XVI века, на основании номиналистского индивидуума создаются секулярные философские системы уже без Бога и без богословия. Так в Европе, и прежде всего в Англии возникает современная атеистическая цивилизация.
Есть две версии номиналистского индивидуализма: обе версии предопределяют построенную на них модель либерализма. В «правом» либерализме Томаса Гоббса индивидуализм сочетается с понятием человека как хищника, зверя, неисправимого эгоиста и злодея.
Второй вид либерализма - это прогрессистский, моралистический, социетальный и оптимистический либерализм Джона Локка.
Т. Гоббс считает, что существуют только индивидуумы, у которых нет бессмертной души и посмертного воздаяния. Они живут лишь эгоизмом и погоней за индивидуальными интересами. Если предоставить индивидуумам волю, они бы уничтожили друг друга. Человек - это хищник. Отсюда его знаменитой выражение - homo homini lupus est (человек человеку волк). Его природа неисправима. Отсюда идет линия к правому либерализму, который мы встречаем позднее у социал-дарвиниста Герберта Спенсера, расиста Джона Стюарта Милля и, например, в крайней версии в либеральном сатанизме Айн Рэнд, прославлявшей капиталистических мегахищников.
Второй версий индивидуализма является теория Джона Локка. В ней фигурирует тот же самый номиналистский индивидуум, но здесь он не зол, а нейтрален. Он податлив по отношению к внешнему воздействию, воспитанию и обучению. Д. Локк идет в чем-то дальше Т. Гоббса в обосновании индивидуализма: у него сама человеческая природа объявляется лишенной каких бы то ни было качеств. Это «чистая доска», «tabula rasa». На ней можно написать все, что угодно. В плохих и агрессивных обществах индивидуум также является злым. Но изменив общество, изменится и индивидуум.
И снова здесь нет вида, а индивидуум есть. На этом и строится философия классического либерализма: индивидуум, будучи полностью лишенным вида, может служить опорой, основой или вместилищем, контейнером любого содержания. И прекраснодушный Локк считает, что надо улучшать качество содержания человека и писать на этой чистой доске все более совершенные математические формулы и моральные предписания, которые будут далее транслироваться через образование и обеспечивать относительное согласие в обществе. В этой версии либеральной философии появляется то, чего не было у Гоббса - идея «прогресса», то есть идея улучшение того содержания, которое вписывается или вкладывается, инсталлируется в индивидуума. Так, считает Локк, происходит улучшение человечества как общей системы движения к максимальному равенству, свободе и братству.
Итак, ядро философии либерализма связано с номиналистски понятым индивидуумом, который является ключом к этой философии. Оптимальным носителями этой программы исторически стали западно-европейские буржуа. Это были индивидуальные предприниматели, капиталисты, торговцы городов и особенно морских портов, относительно не зависимые от сословий как вида: то есть от принадлежности к крестьянам, связанным с землей и годовым циклом выращивания хлеба; к ремесленникам, чаще всего входящим в особые профессиональные братства - компаньонажи, артели и гильдии; к аристократии с ее идеей благородного рода; от клириков, которые уходили корнями в небесный Град.
Новое время не знает династий, родов, коллективных обязательств, общественных служений. И хотя человек по фамилии «Кузнецов» (немецкое Schmidt, английское Smith и т.д.) исторически почти наверняка был представителем рода кузнецов, эта связь «Кузнецова» и его ремесленнического рода кузнецов, начиная с Нового времени полностью игнорируется. И поэтому городской житель (буржуа) Кузнецов перестает быть частью рода Кузнецовых и особой группы, братства кузнецов, и становится индивидуумом без свойств, если считать свойствами атрибуты сословного или родового эйдоса. Здесь важно заметить, что буржуа может заниматься любым делом -печь булки или, если будет более выгодно, извлекать уголь из шахты, может менять свое место жительства, свои желания и предпочтения. Он не связан ни с чем. Он может быть любым. Он «из грязи может попасть в князи». Буржуазный индивидуум исходит из того, что есть только индивидуальное «я», и все отношения выстраиваются только вокруг него. «Надо покончить с монстром «мы» -- словом рабства, воровства, несчастья, фальши и стыда. Я вижу лицо бога, который человек искал всегда. Этот бог дает нам радость , мир и гордость. Этот бог -Я», -- пишет либеральная сатанистка Айн Рэнд в повести «Гимн».
Если остаться на уровне философии, то индивидуум становится центром новой онтологии и гносеологии. Бог исчезает за горизонтом, а человек распластывается по этому горизонту. Отныне он - существо одного измерения, без верха и низа, он смотрит только вперед. Возникает теория здравого смысла (common sense), который разрабатывала преимущественно шотландская протестантская философия (Т. Рид), которая потом становится основной философией отцов-основателей США (прежде всего у Томаса Пэйна). Здравый смысл - это мышление отдельного индивидуума, рассуждающего от самого себя. Совершенно не очевидно, что надо рассуждать именно так. Если бы мы сказали это античному греку, римлянину или средневековому схоласту, то нам ответили бы, что так примитивно и эгоистично рассуждают лишь душевнобольные или одержимые бесом люди. Гносеология здравого смысла (common sense) в номиналистском англосаксонском ее толковании -- плоская, пошлейшая, бездуховная, и при этом вовсе не естественная, а идеологически мотивированная модель мышления. Французские философы Просвещения вместо английского «common sense» предпочитали говорить о «bon sense» (дословно «благой смысл», «добрый рассудок»), но ничего «благого» или «доброго» такая форма мышления, отталкиваясь от индивидуума, не содержит. Это -- руины мышления. Онтология индивидуализма учреждает исключительно мир сингулярных материальных предметов, и все это постепенно естественно и логично переходит в материализм и атомизм. Теперь главная задача человека номиналистского -- ассамблировать вокруг себя, своего я, атомарные вещи материального мира. Все разбирается на атомы, и все собирается в группы вокруг себя самого. Реальность структурируется вокруг индивидуума. Нет общего, есть только частное, которое надо приватизировать и культивировать. Частная собственность - это то, что выгрызено, вырезано из мира и присвоено индивидуумом, приватизировано, включено в контекст его абсолютного господства, в поле которого пребывает буржуазный индивидуум, ничем не связанный -- ни крестьянскими заботами о земле и хлебе, ни благородством аристократии, ни духовностью и жертвенностью священства. Буржуа - это всегда средний класс. Не верхний и не нижний. Он средненький. Это и есть философское обоснование капитализма и его идеологии, либерализма.
Джек Лондон в рассказе «Человек в пустыне» пробирается один по снежной пустыне, чтобы приватизировать маленький участок земли, найти там нефть и присвоить богатство. Интересно что в другом романе Джека Лондона «Мартин Иден» описывается человек, который силой воли и непомерным трудом, вдохновляясь идеей сверхчеловека, приходит, казалось бы, к полному успеху в своих предпринимательских проектах, к триумфу на любовном фронте, завоевав сердце недоступной интеллектуалки. Будучи образцовым индивидуумом в Локковском смысле, послушно насыщая письменами свой непросвещенный ум, постигая науки и новейшую философию, он в результате понимает, что он абсолютно одинок, его жизнь пуста, ее цели не принесли ему ни идей, ни смыслов, которые его поддерживали бы и вдохновляли. И он заканчивает с жизнью, выскользнув из окна каюты трансатлантического лайнера в темные воды океана Великой Матери, и плывет до тех пор, пока его дыхание не пресекается стихией «черной богини». Индивидуум, отказавшийся от вертикали, утративший Бога вверху, в своем нигилистическом существовании обязательно узрит лик обнажившейся бездны, лик дьявола, который фактически он призывает.
Индивидуум либерализма предполагает, что он живет в горизонтальном плоском, прозрачном мире без измерений глубины вещей, без вертикали, без сущности, без идеи, без общего, или даже без субстанции. Он пребывает на поверхности мира, в явлениях, акциденциях, феноменах. Ему кажется, что, если скользить и схватывать, стяжать, эгоистически присваивать, обменивать и умножать, так ему будет легче разобраться в бытии. В этом мире нет души, нет духа, нет культуры, цивилизации, общества, нет философии, религии, искусства. Все эти категории бессмысленны, это - «пустые звуки», лишь «имена», а вовсе не реалии, ведущие, в лучшем случае, к удачной сделке и ценному приобретению на рынке. У эмпирика Фрэнсиса Бэкона на заре Нового времени большинство традиционных ценностей и высоких идеалов, то есть виды, универсалии, отнесены к так называемым «идолам». Бэкон выделяет 4 главных -- идолы рода, пещеры, площади и театра. Идол рода среди них и есть универсалия, жестко отвергаемая и осмеиваемая номиналистами.
Номиналисты представили универсалии как «идолы», предрассудки, фантазии и выдумки слабого и скудоумного старого человечества, и призвали новых свободных индивидуумов проявить индивидуальную волю, эгоизм, практический интерес, позволить себе быть захваченными жаждой успеха и выгоды для оптимизации общественного процесса с позиций пользы, эффективности, целесообразности. Индивидуализм и номинализм срослись, клеились и объяснили друг друга, взрастив феномен либерального общества с его главными признаками -- капитализмом, колониализмом, глобализмом, тоталитаризмом, «запретом на культуру», и наконец, с его «одномерным человеком»( Герберт Маркузе) или «человеком без свойств» (Роберт Музиль), лишенного или лишаемого прямо сегодня последних коллективных идентичностей и цинично предуготовляемого к конечному уничтожению.
Мы проделали в общих чертах деконструкцию главных философских пунктов либерализма. Осталось одно замечание. Индивидуум - это абстрактный концепт. Более того, он вообще существовать не может, как не может существовать Мартин Иден, культивировавший идею великого индивидуального я и погибший в результате краха всей этой казалось бы вполне успешной эпопеи.
Мы показали, что на этапе возникновения индивидуум был связан с видом. А потом вид отменили, индивидуума выдрали из процесса индивидулизации и поместили в горизонтальное пространство, в пустыню. Человек номинализма отныне лишен связи с общим, с видом, универсалией. На Западе сегодня в университетах большинству студентов и ученых запрещено заниматься общими проблемами, исследовать большие периоды истории или истории мысли, находить закономерности и делать глобальные обобщения. Западные социальные инженеры скажут вам, что широкие и глубокие обобщения -- это «тоталитаризм», это воля субъекта накладывать свои проекции на большие объемы материала. Но за этим стоит не что иное как страх перед субъектностью, страх перед мыслью как таковой, перед обобщениями, поиском причин, истоков, целей, обоснований.
Люди на Западе сегодня настолько изолированы и разрозненны, настолько оторваны от своей человеческой идентичности - от миссии быть «мыслящим общественным живым существом», что даже для организации частной вечеринки необходим искусственный объект, который привлечет внимание и станет темой обсуждения. Мы имеем в виду т.н. сonversational thing - случайную эпатажную безделушку, экстравагантный предмет современного искусства, выставляемый обычно в центре гостиной во время сбора гостей. Индивидуумы приходят к индивидуумам вовсе не для того, чтобы говорить о важном, существенном, истинном, а чтобы болтать о пустяках, о малозначительном и преходящем. И либерализм здесь проявляет не только свою опустошительную в отношении человека сторону, лишая его смысла и потенциала коллективных идентичностей (религии, языка, национальности, этноса, культуры, государства, пола), но и показывает свою тоталитарную, репрессивно-наказующую сторону. Либерализм не терпит нелиберального дискурса, и западные люди боятся даже высказываться в нелиберальном духе и быть в этом обвиненными, предпочитая говорить о пустячках. И здесь встает еще один вопрос.
Запрет и свобода, сочетаются ли они? И как они сочетаются в либерализме, который начал, как было заявлено, с идеи освобождения человека.
Здесь мы подходим к понятию liber -- «свободный», с которым ассоциирована философия либерализма. Свобода, о которой идет речь в либерализме, -- это цель и путь одновременно. То есть свобода здесь мыслится прежде всего как освобождение, как процесс, как путь к свободе. Свобода кого? И свобода от чего? Кто субъект свободы, и кто является препятствием на пути субъекта к освобождению?
Субъектом свободы в либерализме является номиналистски понятый индивидуум. И он же, только в чистом, конкретном и полностью освобожденном виде, является целью освобождения, то есть в процессе освобождения индивидуум становится индивидуумом. Индивидуум -- это не то, что нам дано, а то, чем он призван стать.
От чего освобождается индивидуум? Он освобождается от вида, от эйдоса, от species, то есть от того, что обозначало его природную интегрированность в надиндивидуальную онтологию/таксономию. Теперь все это признано лишь «идолами». Такой индивидуум освобождается от Бога, от идей, от смыслов, от ценностей, от нормативов, от культуры, от души, от проекта, от философии, от истории, от общества и т.д. Историчность либерализма заключается в том, что тот индивидуум, с которым мы имеем дело - это еще не настоящий индивидуум, на нем написано слишком много старых формул, которые надо стереть и заменить новыми формулами. И в этом процессе индивидуум должен освободиться от любого фиксированного контента, то есть от эссенции, идентичности, от любых привязок к коллективным онтологиям. Человек должен превратиться в прозрачную среду, в киберпространство, на котором может быть написана, сгенерирована любая семиотическая последовательность. Таким образом, либерализм заведомо предполагает динамику движения ко все более и более индивидуальному в индивидууме. Отсюда крайние формы стратегий осознанной самомутиляции (отпиливания частей тела), боди-позитива, экспериментов с гендером и сращивания человека с машинами или животными видами, с превращением людей в киборги и химеры. Чистый индивидуум не должен принадлежать ни к какому виду, а любая его классификация должна стать временной конвенцией, договором, контрактом. Такой освобожденный и освобождающийся индивидуум является нормативной фигурой таких основополагающих актов как «Декларация о правах человека», равно как и других европейских манифестов либерального толка.
Когда нарушаются права видового человека, то есть права этносов, народов, рас - это никого не интересует. Когда же нарушаются права индивидуумов, например, противоестественное «право» ребенка определять свой пол, это вызывает у либералов истерику. Тут мы имеем дело не просто с двойными стандартами, а с системной и хорошо развитой либеральной моралью, где индивидуумом надо еще стать, а путь этот идет через погружение в либеральную политологию, культуру, этику, гносеологию, искусство. Причем все либеральные дисциплины почти не касаются каких-то обобщений и предлагают лишь технические рецепты не в духе правления (по-французски governement), в духе «управленьеца» (по-французски gouvernance).
Рассматривая либерализм в традиционалистской перспективе, с позиций христианской православной традиции следует еще раз резюмировать его суть в таких тезисах:
Либерализм отказывается
a. от вертикали, иерархии, от понятия общего, вида и рода и
b. от представления о целостности (ὅλος);
заявляет
о рождении атомарного индивидуума и
о необходимости превратить его в еще более очищенный от вида экземпляр, в единичную особь.
Даль рухнула, и пошатнулось время,
Бес скорости стал пяткою на темя
Великих гор и повернул поток,
Отравленным в земле лежало семя,
Отравленный бежал по веткам сок.
Людское мощно вымирало племя,
Но знали все, что очень близок срок.
"Мне кажется, что вот эта отравленная либерализмом культура дает свои плоды."
Егор Холмогоров. Главный писатель для понимания либерализма - это, конечно, маркиз де Сад. Причем, с его «великолепной» антиномией между Жюстиной и Жюльеттой. Напомню, у него есть как бы два парных романа про двух сестер. Одна из которых является носительницей традиционной морали и, соответственно, ее непрерывно, на протяжении этого длинного омерзительного произведения, мучают. А другая, Жюльетта, наоборот, принимает новую, просвещенческую, либеральную мораль. И она, соответственно, теми же самыми событиями и ситуациями наслаждается. То есть, как бы одна пытается устоять на пути добра и оказывается жертвой. Другая бескомпромиссно становится на путь зла и получает весь комплект того, что в представлении этого homo liberalis, является благом. То есть, богатство, власть, возможность мучить других и так далее.
Вспомним о том, кто такой был де Сад? Что он как раз представитель именно той аристократии, которая решила освободиться от ограничений, от идеи служения как таковой.
Александр Дугин. Открытое общество может состоять только из закрытых индивидуумов. В то время, когда любое закрытое общество заставляет индивидуума открыться. Это фундаментальная вещь. И здесь, действительно, воочию проявляется тщета закрытого индивидуума, которому отказано в чем-то большем, чем он сам, -- отказано в индивидуации. Именно потому, что либеральному индивидууму отказано в личности, это и создает эту панику и отчаяние в структуре открытого общества. И здесь как раз то вступает в действие попытка захвата. Отсюда и безмерная неутолимая жадность ничтожного индивидуума либерализма, стремление восполнить свою внутреннюю пустоту огромным количеством частной собственности.
Причем, самое страшное для капитализма - это когда человек, который получает какое-то количество денег, благ, говорит: достаточно. Вот, тогда капитал приходит и убивает его. Потому что общество капитализма должно строиться по принципу «никогда недостаточно». «Мне нужно больше, и больше, и больше, чтобы заполнить мою абсолютную пустоту». И самые крупные деятели либерализма, например Ротшильды, властители капиталистического мира - это самые ничтожные, нищие и жалкие из живых существ. Им и удается захватить так много, потому что в них самих ничего нету. На глубинную и тайную связь нищеты и богатства обращал внимание Мережковский, описывая Франциска Ассизского. Идет голый человек, у которого ничего нет, и раздает последнее всем подряд, кто вокруг - это Франциск. А за ним идут францисканцы и собирают деньги просто в огромную бездонную бочку, становясь самым крупным и богатым орденом Европы. Нищета и богатство - связаны между собой теснейшим образом. Они гораздо больше друг другу, чем нам кажется.
Наталия Мелентьева. Хотя первый представитель номинализма Иоганн Росцелин появился еще в XI веке, расцвет этой схоластической позиции, сложившейся и развитой в ордене францисканцев, пришелся на XIV век и связан с трудами Уильяма Оккама. Францисканец Оккам был последователем другого францисканца Дунса Скота.
Дунс Скот подверг критике томизм и реализм (об идеализме к этому времени вообще забыли, о нем больше и речи не было). Он выдвинул тезис от том, что индивидуальное обладает первичностью по отношению к общему. Согласно Скоту, реально существуют лишь индивиды.
Дунс Скот был убежден, что не Разум, а Воля есть первичное начало как в Боге, так и в человеке, и что Бог не имел в своем уме вечных идей о вещах. Он по чистому произволу создал творение, как нечто индивидуальное и спонтанное, и состоящее из индивидуальных вещей и существ. Причем, общим признаком всех сотворенных вещей была как раз их «этовость», haecceitas. Как и все сотворенное, вещи живут только пока есть творение. Когда оно исчезнет, пропадут и их формы.
Дунс Скот обосновывал это следующими софистическими построениями. Реалисты считали, что для получения индивидуума как результата, необходим процесс индивидуации. Сам процесс мог быть объяснен (как у многих неоплатоников) воздействием на форму материи: последняя, разделяя, провоцирует индивидуацию. В других случаях считалось, что могущество вида само себя преодолевает, выходит за свои границы (πρόοδος) и рассеивается по множеству вещей, призванных вернуться к своему виду (ἐπιστροφή). Но Дунс Скот казуистически возражает этому: чтобы нечто стало причиной индивидуации или источником индивидуации, оно само должно уже быть, то есть Бог прежде всего должен индивидуировать нечто, что спровоцировало бы дальнейшую индивидуацию. Но индивидуация Бога тогда стала бы сама «богом», а это невозможно. Потому индивидуации нет и не может быть, и остается признать, что Бог сразу творит именно индивидуальные сущности, то есть индивидуумов в их пассивном аспекте, принципиально лишенных аспекта активного. Таким образом связь между индивидуумом и видом необратимо рассекается и прерывается. Бог же представляется не всезнающим Умом, а чистой Волей. И именно этой волей как главным качеством наделены и его одушевленные творения, индивидуумы.
Волюнтативная теология Дунса Скота оказала влияние на номиналистов XIV века. Именно всемогущий Бог, творящий произвольно и непреднамеренно мир, с Его абсолютно свободной Волей как главной характеристикой, был противопоставлен живому, вечно мыслящему Богу греческих философов.
Показательно, что М. Хайдеггер изучал христианское богословие именно по Дунсу Скоту, что, вероятно, и повлияло на его искаженное представление о нем, а также на гностические мотивы в его учении - такие, как, например, экзистенциал «заброшенности» (Geworfenheit): ведь волюнтативный Бог Дунса Скота с глубокой абсурдностью его произвольного творения во многом схож со «злым демиургом» гностиков. Не случайно гностиками живо интересовался ученик Хайдеггера - Ганс Йонас, написавший превосходную книгу о гностицизме.
Итак, номинализм. Эта позиция звучит как universalia post rеm, «вид после самой вещи». Так мыслили Росцелин, многие францисканцы (за исключением более платонического Бонавентуры), францисканский же философ Уильям Оккам. Все они утверждают, что индивидуум обладает абсолютной онтологической первичностью по отношению к виду. Вида как такового нет вообще. Он лишь конвенция, условность, договор, контракт, заключенный для удобства мышления систематизаторами и классификаторами.
Номиналисты считали, что вид - это лишь примысленный к вещам извне условный маркёр. У него вообще нет бытия. Это лишь flatus vocis, «сотрясание воздуха». Имя -- это условность. Ни вида, ни рода не существует.
Номиналисты, аргументируя свои взгляды, приводили среди прочего лингвистический аргумент: в разных языках одни и те же вещи называются разными словами.
Оккам развил тезис Дунса Скота о волюнтаристском характере божественного творения. Идеи, по Оккаму (как и у Дунса Скота), не присутствуют в уме Бога в качестве прообразов вещей. Сперва Бог своей Волей творит вещи, а уж затем в Его Уме возникают идеи как репрезентации этих вещей, т.е. как представления, вторичные по отношению к единичным индивидуумам. Бог узнает о созданном им мире лишь после того, как это создание совершилось. Такой «бог» может оказаться и «злым демиургом» или богом-идиотом «черной фантастики» Х.Ф.Лавкрафта, взятого на вооружение объектно-ориентированными онтологами. В любом случае, это «бог»-волюнтарист, бог антиинтеллигибельный, «бог» без замысла о мире, «бог»-производитель хаоса.
Соответственно, и человеческое познание должно иметь дело прежде всего с единичными предметами, которые и есть подлинно сущее. Что же касается общих понятий, то они - не более чем знаки, имена (nomina) единичных вещей в человеческом уме. Отсюда название этого направления - «номинализм»
С этой точки зрения, сущность (идея, эйдос, вид, род) утрачивает свое значение самостоятельного сущего. Бог, согласно номиналистам, может по своему произволу создать любой набор свойств и предметов, не нуждаясь для этого ни в каком прообразе. В этом и состоит выражение его абсолютного могущества.
Пиама Гайденко, говоря о номинализме, справедливо замечает:
"В результате исчезает принципиальное для метафизики бытия различие между субстанциальными и акцидентальными определениями (между сущностями и явлениями, бытием и сущим - МН). Субстанциальные формы теряют то значение, которое они имели у Альберта Великого и Аквината. Субстанция, с точки зрения номинализма, больше не есть то, в чем коренится бытие сущего. Как мы знаем, согласно метафизике бытия, сущность постигается умом, в отличие от акциденций, которые даны чувствам и связь между которыми устанавливается рассудком. В номинализме же по существу уравниваются друг с другом умопостигаемое бытие вещи и ее просто наличное, эмпирически данное существование, т.е. ее явление. Таким образом, отменяется интеллектуализм метафизики бытия, а вслед за ним - иерархическая структура тварного мира. Номинализм не признает различных бытийных уровней вещей, их онтологической иерархии."
Здесь, в номинализме, появляется индивидуум, который оказывается неделимым уже в совершенно новом смысле. В подобном номинализме европейская философия отошла от греков и Аристотеля предельно далеко. Такого толкования античные греки, а позднее православные, греко-славянские христиане, а также монофизиты (копты, ассирийцы, армяне) не знали и не знают до сих пор.
Именно здесь и появился «индивидуум» - как термин, как концепт, как понятие, как «реальность», к которой отныне апеллирует современность. Этот индивидуум, на сей раз, радикально оторван от вида. Более того, само бытие вида здесь отрицается. Индивидуум тождественен чисто пассивному аспекту особи, он есть только результат, продукт, никак не связанный с самим процессом его конституирования. Индивидуум отрывается от всякой всеобщности, от любого единства. Он есть исключительно он сам. В богословском номинализме такие индивидуальные вещи создает волюнтаристский «бог-творец» (неудивительно, что Хайдеггер ему совершено не доверял, но напрасно он спроецировал извращенную теологию Дунса Скота на все христианство). А по мере удаления, а потом и отвержения Бога в атеизме и материализме исчезает и Создатель, а вещи и индивидуальные существа остаются «заброшенными» в мир, непонятно кем, для чего и зачем.
Изначально термин «индивидуум» был неточным переводом на латынь греческого таксона. Постепенно он оторвался от своего семантического основания, и в ходе схоластических споров его онтология была поставлена под вопрос. Но в современное понятие «индивидуума» он превратился только в номинализме и только там приобрел свое современное эксклюзивное значение, впервые став чем-то по-настоящему похожим на греческий атом.
Греческий атом - это представление о минимальной частичке, не схватываемой органами чувств, не имеющей никакого смысла и полностью независимой от человеческого сознания, духа, души. Атом Эпикура и Демокрита является неделимым совершенно в другом смысле, нежели индивидуум латинской таксономии. Он ни в коей мере не рассматривается как продукт обособления, индивидуации, он изначально существует как таковой в пустоте. Наличию атома не предшествует никакая сила, никакое действие акт (энергия). У атомов принципиально не существует вида. Они в своем бытии первичны и абсолютны. Вот именно в такие атомы метафизически превращаются индивидуумы в номинализме, только они чувственно воспринимаются, являются составными, сложными. Их объединяет суверенная данность, первичность и абсолютность. Так у номиналистов от Росцелина до Дунса Скота и Оккама рождается важнейшая для либерализма идея, что Бог творит не идеи, и не индивидуации вида как в реализме. Он творит индивидуумов.
Каждый индивидуум как атом Демокрита и Эпикура есть полностью замкнутая в своих границах вещь, и между любым индивидуумом и любым другим индивидуумом существует онтологическая пустота. Эта межиндивидуальная пустота первична и абсолютна, хотя и может заполняться связями разного рода. В конце концов, получается, что человек радикально чужд другому человеку, и как любое сцепление атомов друг с другом или их группировка в вихрь совершено случайны, произвольны и обратимы.
Так мы получаем особое представление о человеческом обществе, о политике. Общество вторично и условно. В нем можно объединить любые атомарные группы по любому признаку. Атомарных личностей ничто не объединяет, кроме чистой сингулярности, которая, как раз и разделяет их одну от другой.
В номинализме концепт индивидуума как особи и концепт физического атома сливаются по своему онтологическому статусу.
Здесь мы вынуждены сказать пару слов о том, что номиналистский индивидуум не имеет отношения ни к латинскому понятию «персона», ни к греческому понятию «ипостаси», как толковали Лица троицы латинские и православные богословы.
В тритеизме Росцелина мы сталкиваемся, пожалуй, с первым случаем толкования персоны именно как индивидуума, что было немыслимо для классической схоластики. В Греции и схоластике персона, Лицо (πρόζωπον) - это маска, а индивидуум - это то, что под маской. Маска -- это то, что указывает на вечного и неизменного «бога» или «героя», а индивидуум - это актер , играющий «бога» или героя. В православии утвердилось толкование трех Лиц как трех ипостасей, где термин ипостась (ὑπόστασις) по смыслу ближе всего к субъекту. И персона, и ипостась означают продукт индивидуации чего-то более общего, но не в отрыве от этого общего, а в прямой и неразрывной связи с ним. Поэтому в догмате о Троичности три лица (ипостаси) неслиянны, но одновременно и едины по существу, по божественной природе. Поэтому Бог мыслится в ортодоксальном христианстве как триединство, а не триада, и не простое и голое единство.
В зрелом номинализме мы имеем представление об индивидууме, на котором и строится либеральная философия. Католической церковью номинализм был отвергнут как ересь в пользу томизма, но он был полностью заимствован протестантской теологией в эпоху Реформации и сомкнулся с естественно-научным атомизмом при переходе от Возрождения к Новому времени.
Протестантская идеология и современное научное мировоззрение строятся на догмате номинализма. На нем же основана и принципиальная логика капитализма как полит-экономической системы.
И тут важен не столько материализм, сколько утверждение изначальной онтологии индивидуального и представление об условном, договорном, контрактном характере любой классификации или структурализации. Если мы договоримся считать индивидуумов принадлежащими к одному виду - так и будет, если договоримся, что какие-то из них относятся к иному виду - то будем исходить из этого. Отсюда возмутительная формула: «Давайте договоримся о понятиях». На самом деле, понятия -- это не то, о чем договариваются, а то что есть, и что надо понять.
Номиналистки истолкованный индивидуум отныне становится главной онтологической фигурой Нового времени. Если в схоластике слово «индивидуум» применяли к тому, что было наделено душой, то есть, например, индивидуальный цветок, пес, кот, индивидуальный человек, а алхимики хотели расширить понятие индивидуума, перенеся его и на металлы и минералы, то в Новое время, «индивидуумами» обычно стали называть только номиналистски понятых конкретных людей.
Эпицентром культуры, где такая антропология стала нормативной и общеобязательной была Англия -- как католически-францисканская (тот же Уильям Оккам), так и протестантская (Лютер, Меланхтон), а позднее естественно-научная (Ньютон и др.).
Главной цитаделью индивидуализма и номинализма уже с эпохи позднего Средневековья становится Англия. Из Англии эта индивидуалистическая антропология начинает распространяться по миру. Англия влияет на Северную Европу через протестантизм, поэтому номинализм распространяется вначале преимущественно в Северной Европе, а далее везде. В колониальную эпоху через британский империализм номинализм постепенно захватывает весь мир.
Католики долгое время противились этому тренду, отстаивая теологию персоны, личности, томизм в разных его формах, Аристотеля, что предопределило некоторые глубинные установки в культурных кодах иберийских колоний. С точки зрения главенствующей эпистемы колониальность была разная -- как индивидуалистическая(англосаксонская и протестантская), таки неиндивидуалистическая, персоналистская и общинная (прежде всего иберийская, и особенно испанская). Испанцы отталкивались от томистской антропологии. Здесь признавалась и коллективная идентичность индейцев, которых церковь пыталась интегрировать. Индивидуалистическая колониальность рассматривало аборигена как отдельную особь, проигрывающую западному завоевателю в практицизме, хитрости, эгоизме, утилитаризме и прочих мнимых достоинствах западного сознания Нового времени, и потому дикую или варварскую, подлежащую истреблению или радикальной маргинализации. В Латинской Америки индейцы постепенно становились частью общества, хотя и не на вполне равных правах, которые, однако со временем расширялись как раз под влиянием католицизма. В Северной Америке местное население подвергалось прямому геноциду, а выжившие были заключены в резервации и полностью лишены гражданских прав - в отличие от африканских рабов, какими-то зачаточными правами все же наделенныx.
В англо-саксонском мире - и в Англии и в британских колониях и прежде всего в США -- номиналистский индивидуализм стал философской, богословской и научной доминантой. В континентальной Европе дело несколько сложнее. Католики отчаянно противостояли номинализму, и особенно активизировали критику протестантской антропологии с Тридентского собора (1545), ставшего началом Контр-Реформации. Это наглядно видно в учении о Церкви. Католики считают, что Церковь для христиан есть вид, буквально Мать, Родительница. Ведь христианин становится христианином через крещение (это и есть, по сути, акт индивидуации), причем, крещение осуществляется Святым Духом, происходит вхождение, всеиваивание Святого Духа в крещаемого. И действенность этого таинства обеспечивается именно бытием Церкви, идущей от апостолов, на которых впервые с Сионской горнице в Пятидесятницу и снизошел Святой Дух.
Протестанты же, напротив, отрицают именно это, заявляя, что Крещение либо вообще не важно (анабаптисты), либо не имеет никакого онтологического содержания, поскольку вида нет. Крещение, в таком смысле, мыслится как индивидуальный контракт между индивидуумом и Богом, а не как таинство. И в таком случае сам обряд представляет собой лишь условность, и никаким онтологическим весом не обладает.
Если человек - это индивидуум, и не существует ничего общего, а только единичное, то тогда Церковь как вид в этой конфигурации должна исчезнуть. Так оно и происходит в многочисленных сектах протестантизма. Протестанты утверждают лишь, что есть «бог»-индивидуум и человек-индивидуум, ничего между ними. Это как два атома - большой и малый, а между ними пустота. Атомы могут сцепляться произвольным образом, и любая произвольная группа протестантов может вполне основать свою деноминацию, признать или отвергнуть те или иные ритуалы, постулаты, учения и даже догматы. Обычно все протестанты все же признают догмат о Троице, хотя некоторые крайние секты - унитаристы, социниане и т.д. отрицают и его. К социнианам принадлежал и Исаак Ньютон, отец-основатель материалистической научной картины мира, основанной на радикальном номинализме.
Начиная с XVI века, на основании номиналистского индивидуума создаются секулярные философские системы уже без Бога и без богословия. Так в Европе, и прежде всего в Англии возникает современная атеистическая цивилизация.
Есть две версии номиналистского индивидуализма: обе версии предопределяют построенную на них модель либерализма. В «правом» либерализме Томаса Гоббса индивидуализм сочетается с понятием человека как хищника, зверя, неисправимого эгоиста и злодея.
Второй вид либерализма - это прогрессистский, моралистический, социетальный и оптимистический либерализм Джона Локка.
Т. Гоббс считает, что существуют только индивидуумы, у которых нет бессмертной души и посмертного воздаяния. Они живут лишь эгоизмом и погоней за индивидуальными интересами. Если предоставить индивидуумам волю, они бы уничтожили друг друга. Человек - это хищник. Отсюда его знаменитой выражение - homo homini lupus est (человек человеку волк). Его природа неисправима. Отсюда идет линия к правому либерализму, который мы встречаем позднее у социал-дарвиниста Герберта Спенсера, расиста Джона Стюарта Милля и, например, в крайней версии в либеральном сатанизме Айн Рэнд, прославлявшей капиталистических мегахищников.
Второй версий индивидуализма является теория Джона Локка. В ней фигурирует тот же самый номиналистский индивидуум, но здесь он не зол, а нейтрален. Он податлив по отношению к внешнему воздействию, воспитанию и обучению. Д. Локк идет в чем-то дальше Т. Гоббса в обосновании индивидуализма: у него сама человеческая природа объявляется лишенной каких бы то ни было качеств. Это «чистая доска», «tabula rasa». На ней можно написать все, что угодно. В плохих и агрессивных обществах индивидуум также является злым. Но изменив общество, изменится и индивидуум.
И снова здесь нет вида, а индивидуум есть. На этом и строится философия классического либерализма: индивидуум, будучи полностью лишенным вида, может служить опорой, основой или вместилищем, контейнером любого содержания. И прекраснодушный Локк считает, что надо улучшать качество содержания человека и писать на этой чистой доске все более совершенные математические формулы и моральные предписания, которые будут далее транслироваться через образование и обеспечивать относительное согласие в обществе. В этой версии либеральной философии появляется то, чего не было у Гоббса - идея «прогресса», то есть идея улучшение того содержания, которое вписывается или вкладывается, инсталлируется в индивидуума. Так, считает Локк, происходит улучшение человечества как общей системы движения к максимальному равенству, свободе и братству.
Итак, ядро философии либерализма связано с номиналистски понятым индивидуумом, который является ключом к этой философии. Оптимальным носителями этой программы исторически стали западно-европейские буржуа. Это были индивидуальные предприниматели, капиталисты, торговцы городов и особенно морских портов, относительно не зависимые от сословий как вида: то есть от принадлежности к крестьянам, связанным с землей и годовым циклом выращивания хлеба; к ремесленникам, чаще всего входящим в особые профессиональные братства - компаньонажи, артели и гильдии; к аристократии с ее идеей благородного рода; от клириков, которые уходили корнями в небесный Град.
Новое время не знает династий, родов, коллективных обязательств, общественных служений. И хотя человек по фамилии «Кузнецов» (немецкое Schmidt, английское Smith и т.д.) исторически почти наверняка был представителем рода кузнецов, эта связь «Кузнецова» и его ремесленнического рода кузнецов, начиная с Нового времени полностью игнорируется. И поэтому городской житель (буржуа) Кузнецов перестает быть частью рода Кузнецовых и особой группы, братства кузнецов, и становится индивидуумом без свойств, если считать свойствами атрибуты сословного или родового эйдоса. Здесь важно заметить, что буржуа может заниматься любым делом -печь булки или, если будет более выгодно, извлекать уголь из шахты, может менять свое место жительства, свои желания и предпочтения. Он не связан ни с чем. Он может быть любым. Он «из грязи может попасть в князи». Буржуазный индивидуум исходит из того, что есть только индивидуальное «я», и все отношения выстраиваются только вокруг него. «Надо покончить с монстром «мы» -- словом рабства, воровства, несчастья, фальши и стыда. Я вижу лицо бога, который человек искал всегда. Этот бог дает нам радость , мир и гордость. Этот бог -Я», -- пишет либеральная сатанистка Айн Рэнд в повести «Гимн».
Если остаться на уровне философии, то индивидуум становится центром новой онтологии и гносеологии. Бог исчезает за горизонтом, а человек распластывается по этому горизонту. Отныне он - существо одного измерения, без верха и низа, он смотрит только вперед. Возникает теория здравого смысла (common sense), который разрабатывала преимущественно шотландская протестантская философия (Т. Рид), которая потом становится основной философией отцов-основателей США (прежде всего у Томаса Пэйна). Здравый смысл - это мышление отдельного индивидуума, рассуждающего от самого себя. Совершенно не очевидно, что надо рассуждать именно так. Если бы мы сказали это античному греку, римлянину или средневековому схоласту, то нам ответили бы, что так примитивно и эгоистично рассуждают лишь душевнобольные или одержимые бесом люди. Гносеология здравого смысла (common sense) в номиналистском англосаксонском ее толковании -- плоская, пошлейшая, бездуховная, и при этом вовсе не естественная, а идеологически мотивированная модель мышления. Французские философы Просвещения вместо английского «common sense» предпочитали говорить о «bon sense» (дословно «благой смысл», «добрый рассудок»), но ничего «благого» или «доброго» такая форма мышления, отталкиваясь от индивидуума, не содержит. Это -- руины мышления. Онтология индивидуализма учреждает исключительно мир сингулярных материальных предметов, и все это постепенно естественно и логично переходит в материализм и атомизм. Теперь главная задача человека номиналистского -- ассамблировать вокруг себя, своего я, атомарные вещи материального мира. Все разбирается на атомы, и все собирается в группы вокруг себя самого. Реальность структурируется вокруг индивидуума. Нет общего, есть только частное, которое надо приватизировать и культивировать. Частная собственность - это то, что выгрызено, вырезано из мира и присвоено индивидуумом, приватизировано, включено в контекст его абсолютного господства, в поле которого пребывает буржуазный индивидуум, ничем не связанный -- ни крестьянскими заботами о земле и хлебе, ни благородством аристократии, ни духовностью и жертвенностью священства. Буржуа - это всегда средний класс. Не верхний и не нижний. Он средненький. Это и есть философское обоснование капитализма и его идеологии, либерализма.
Джек Лондон в рассказе «Человек в пустыне» пробирается один по снежной пустыне, чтобы приватизировать маленький участок земли, найти там нефть и присвоить богатство. Интересно что в другом романе Джека Лондона «Мартин Иден» описывается человек, который силой воли и непомерным трудом, вдохновляясь идеей сверхчеловека, приходит, казалось бы, к полному успеху в своих предпринимательских проектах, к триумфу на любовном фронте, завоевав сердце недоступной интеллектуалки. Будучи образцовым индивидуумом в Локковском смысле, послушно насыщая письменами свой непросвещенный ум, постигая науки и новейшую философию, он в результате понимает, что он абсолютно одинок, его жизнь пуста, ее цели не принесли ему ни идей, ни смыслов, которые его поддерживали бы и вдохновляли. И он заканчивает с жизнью, выскользнув из окна каюты трансатлантического лайнера в темные воды океана Великой Матери, и плывет до тех пор, пока его дыхание не пресекается стихией «черной богини». Индивидуум, отказавшийся от вертикали, утративший Бога вверху, в своем нигилистическом существовании обязательно узрит лик обнажившейся бездны, лик дьявола, который фактически он призывает.
Индивидуум либерализма предполагает, что он живет в горизонтальном плоском, прозрачном мире без измерений глубины вещей, без вертикали, без сущности, без идеи, без общего, или даже без субстанции. Он пребывает на поверхности мира, в явлениях, акциденциях, феноменах. Ему кажется, что, если скользить и схватывать, стяжать, эгоистически присваивать, обменивать и умножать, так ему будет легче разобраться в бытии. В этом мире нет души, нет духа, нет культуры, цивилизации, общества, нет философии, религии, искусства. Все эти категории бессмысленны, это - «пустые звуки», лишь «имена», а вовсе не реалии, ведущие, в лучшем случае, к удачной сделке и ценному приобретению на рынке. У эмпирика Фрэнсиса Бэкона на заре Нового времени большинство традиционных ценностей и высоких идеалов, то есть виды, универсалии, отнесены к так называемым «идолам». Бэкон выделяет 4 главных -- идолы рода, пещеры, площади и театра. Идол рода среди них и есть универсалия, жестко отвергаемая и осмеиваемая номиналистами.
Номиналисты представили универсалии как «идолы», предрассудки, фантазии и выдумки слабого и скудоумного старого человечества, и призвали новых свободных индивидуумов проявить индивидуальную волю, эгоизм, практический интерес, позволить себе быть захваченными жаждой успеха и выгоды для оптимизации общественного процесса с позиций пользы, эффективности, целесообразности. Индивидуализм и номинализм срослись, клеились и объяснили друг друга, взрастив феномен либерального общества с его главными признаками -- капитализмом, колониализмом, глобализмом, тоталитаризмом, «запретом на культуру», и наконец, с его «одномерным человеком»( Герберт Маркузе) или «человеком без свойств» (Роберт Музиль), лишенного или лишаемого прямо сегодня последних коллективных идентичностей и цинично предуготовляемого к конечному уничтожению.
Мы проделали в общих чертах деконструкцию главных философских пунктов либерализма. Осталось одно замечание. Индивидуум - это абстрактный концепт. Более того, он вообще существовать не может, как не может существовать Мартин Иден, культивировавший идею великого индивидуального я и погибший в результате краха всей этой казалось бы вполне успешной эпопеи.
Мы показали, что на этапе возникновения индивидуум был связан с видом. А потом вид отменили, индивидуума выдрали из процесса индивидулизации и поместили в горизонтальное пространство, в пустыню. Человек номинализма отныне лишен связи с общим, с видом, универсалией. На Западе сегодня в университетах большинству студентов и ученых запрещено заниматься общими проблемами, исследовать большие периоды истории или истории мысли, находить закономерности и делать глобальные обобщения. Западные социальные инженеры скажут вам, что широкие и глубокие обобщения -- это «тоталитаризм», это воля субъекта накладывать свои проекции на большие объемы материала. Но за этим стоит не что иное как страх перед субъектностью, страх перед мыслью как таковой, перед обобщениями, поиском причин, истоков, целей, обоснований.
Люди на Западе сегодня настолько изолированы и разрозненны, настолько оторваны от своей человеческой идентичности - от миссии быть «мыслящим общественным живым существом», что даже для организации частной вечеринки необходим искусственный объект, который привлечет внимание и станет темой обсуждения. Мы имеем в виду т.н. сonversational thing - случайную эпатажную безделушку, экстравагантный предмет современного искусства, выставляемый обычно в центре гостиной во время сбора гостей. Индивидуумы приходят к индивидуумам вовсе не для того, чтобы говорить о важном, существенном, истинном, а чтобы болтать о пустяках, о малозначительном и преходящем. И либерализм здесь проявляет не только свою опустошительную в отношении человека сторону, лишая его смысла и потенциала коллективных идентичностей (религии, языка, национальности, этноса, культуры, государства, пола), но и показывает свою тоталитарную, репрессивно-наказующую сторону. Либерализм не терпит нелиберального дискурса, и западные люди боятся даже высказываться в нелиберальном духе и быть в этом обвиненными, предпочитая говорить о пустячках. И здесь встает еще один вопрос.
Запрет и свобода, сочетаются ли они? И как они сочетаются в либерализме, который начал, как было заявлено, с идеи освобождения человека.
Здесь мы подходим к понятию liber -- «свободный», с которым ассоциирована философия либерализма. Свобода, о которой идет речь в либерализме, -- это цель и путь одновременно. То есть свобода здесь мыслится прежде всего как освобождение, как процесс, как путь к свободе. Свобода кого? И свобода от чего? Кто субъект свободы, и кто является препятствием на пути субъекта к освобождению?
Субъектом свободы в либерализме является номиналистски понятый индивидуум. И он же, только в чистом, конкретном и полностью освобожденном виде, является целью освобождения, то есть в процессе освобождения индивидуум становится индивидуумом. Индивидуум -- это не то, что нам дано, а то, чем он призван стать.
От чего освобождается индивидуум? Он освобождается от вида, от эйдоса, от species, то есть от того, что обозначало его природную интегрированность в надиндивидуальную онтологию/таксономию. Теперь все это признано лишь «идолами». Такой индивидуум освобождается от Бога, от идей, от смыслов, от ценностей, от нормативов, от культуры, от души, от проекта, от философии, от истории, от общества и т.д. Историчность либерализма заключается в том, что тот индивидуум, с которым мы имеем дело - это еще не настоящий индивидуум, на нем написано слишком много старых формул, которые надо стереть и заменить новыми формулами. И в этом процессе индивидуум должен освободиться от любого фиксированного контента, то есть от эссенции, идентичности, от любых привязок к коллективным онтологиям. Человек должен превратиться в прозрачную среду, в киберпространство, на котором может быть написана, сгенерирована любая семиотическая последовательность. Таким образом, либерализм заведомо предполагает динамику движения ко все более и более индивидуальному в индивидууме. Отсюда крайние формы стратегий осознанной самомутиляции (отпиливания частей тела), боди-позитива, экспериментов с гендером и сращивания человека с машинами или животными видами, с превращением людей в киборги и химеры. Чистый индивидуум не должен принадлежать ни к какому виду, а любая его классификация должна стать временной конвенцией, договором, контрактом. Такой освобожденный и освобождающийся индивидуум является нормативной фигурой таких основополагающих актов как «Декларация о правах человека», равно как и других европейских манифестов либерального толка.
Когда нарушаются права видового человека, то есть права этносов, народов, рас - это никого не интересует. Когда же нарушаются права индивидуумов, например, противоестественное «право» ребенка определять свой пол, это вызывает у либералов истерику. Тут мы имеем дело не просто с двойными стандартами, а с системной и хорошо развитой либеральной моралью, где индивидуумом надо еще стать, а путь этот идет через погружение в либеральную политологию, культуру, этику, гносеологию, искусство. Причем все либеральные дисциплины почти не касаются каких-то обобщений и предлагают лишь технические рецепты не в духе правления (по-французски governement), в духе «управленьеца» (по-французски gouvernance).
Рассматривая либерализм в традиционалистской перспективе, с позиций христианской православной традиции следует еще раз резюмировать его суть в таких тезисах:
Либерализм отказывается
a. от вертикали, иерархии, от понятия общего, вида и рода и
b. от представления о целостности (ὅλος);
заявляет
о рождении атомарного индивидуума и
о необходимости превратить его в еще более очищенный от вида экземпляр, в единичную особь.