Брюки фасона "полпред"
Читаю автобиографическую книгу Анатолия Евгеньевича Карпова, где после описания невинных детских лет через дальнейшие события красным канатом проходят гнусности, гадости и подлости времен советской эпохи.
Поскольку я с малолетства по заграницам на всякие там турниры не ездил, мой личный счет гнусностей и гадостей окружающего мира долгое время был незначительным, приобретя устрашающее количество нулей в цифре лишь в "святые 90-е", когда я работал следователем. Формально это была уже другая страна, но люди-то самые что ни на есть советские, всего-то пару лет как прекратившие платить партийные и комсомольские взносы. И зная, как и с какими последствиями навернулся Союз, лично мне трудно относиться к таким подлостям и гнусностям снисходительно. Мол, это все проявления маленького мира. А вот в большом-то мире - огого! Написаны «Мёртвые души» и построена Волховская гидростанция! И поэтому мысли о всяких там СССР-2.0 не греют. Потому что подлецам можно и простительно жить при капитализме и высшей его стадии - империализме, да еще указывать, как жить другим, но социализм/коммунизм с такими родовыми пятнами капитализма так же несовместим, как монастырь с блэкджеком и шлюхами.
Ноблесс оближ.
"А вот испортить мой успех, вернее, помешать тому, чтобы он случился, отчаянно пытался сын прославленного математика Демидовича - автора одного из лучших в истории учебников по математическому анализу. Учился этот странный человек в аспирантуре мехмата МГУ и занимал пост секретаря комсомольской организации факультета. Я шел к нему, не ожидая ни малейшего подвоха. Все, что мне нужно было, - росчерк пера на характеристике, которую уже подписали и председатель профсоюза, и декан факультета. Нахожу его в университете, представляюсь, знакомимся. Тут же спрашивает довольно сухо и резко:
- Какие у вас ко мне вопросы?
- Мне надо подписать характеристику.
- Почему я должен что-то подписывать?
- По положению, - спокойно отвечаю. - Вы подписываете характеристики студентам факультета, выезжающим за границу.
Смотрит на меня исподлобья и интересуется, ухмыляясь:
- И куда же вы едете?
- В Швецию.
Глаза у него округляются, и с нескрываемым раздражением в голосе он уточняет:
- А почему в Швецию?
- Там будет чемпионат мира по шахматам, в котором я принимаю участие.
Его лицо искажает гримаса, и следующий вопрос он буквально выплевывает мне в лицо:
- Студент первого курса едет в Швецию?
- Я еду на чемпионат мира. Был бы он в Болгарии - поехал бы в Болгарию, был бы в Америке - в Америку, но он в Швеции.
Развожу руками, пытаясь разрядить обстановку. Мол, просто занимаюсь своим делом, какие могут быть претензии. Но претензии, как оказалось, у него были, но не ко мне, а к своей собственной судьбе, которая в тот момент предстала перед ним в неприглядном виде. И, очевидно, разозлившись на несправедливость жизни и поддавшись разыгравшейся зависти, он объявил:
- Как странно - студент-первокурсник разъезжает по Швециям, а я - комсорг мехмата, аспирант МГУ - еще нигде не был. Не подпишу я вам ничего.
- Как не подпишете?
- Так. Не подпишу, и никуда не поедете! - торжественно заключил он и удалился, оставив меня буквально в оцепенении. Не то чтобы я испугался, что сорвется поездка, но я совершенно оторопел от неслыханного жлобства, которое мог себе позволить человек из интеллигентной семьи, носящий фамилию, которой должен был бы гордиться, а получалось так, что он, не стесняясь, позорил ее.
Ситуация моя тогда разрешилась благополучно. Вышестоящим инстанциям оказалось не важно мнение начальника, плавающего на мелководье. Но сколько же таких омерзительных типов водилось тогда в крупных и значимых прудах".
Поскольку я с малолетства по заграницам на всякие там турниры не ездил, мой личный счет гнусностей и гадостей окружающего мира долгое время был незначительным, приобретя устрашающее количество нулей в цифре лишь в "святые 90-е", когда я работал следователем. Формально это была уже другая страна, но люди-то самые что ни на есть советские, всего-то пару лет как прекратившие платить партийные и комсомольские взносы. И зная, как и с какими последствиями навернулся Союз, лично мне трудно относиться к таким подлостям и гнусностям снисходительно. Мол, это все проявления маленького мира. А вот в большом-то мире - огого! Написаны «Мёртвые души» и построена Волховская гидростанция! И поэтому мысли о всяких там СССР-2.0 не греют. Потому что подлецам можно и простительно жить при капитализме и высшей его стадии - империализме, да еще указывать, как жить другим, но социализм/коммунизм с такими родовыми пятнами капитализма так же несовместим, как монастырь с блэкджеком и шлюхами.
Ноблесс оближ.
"А вот испортить мой успех, вернее, помешать тому, чтобы он случился, отчаянно пытался сын прославленного математика Демидовича - автора одного из лучших в истории учебников по математическому анализу. Учился этот странный человек в аспирантуре мехмата МГУ и занимал пост секретаря комсомольской организации факультета. Я шел к нему, не ожидая ни малейшего подвоха. Все, что мне нужно было, - росчерк пера на характеристике, которую уже подписали и председатель профсоюза, и декан факультета. Нахожу его в университете, представляюсь, знакомимся. Тут же спрашивает довольно сухо и резко:
- Какие у вас ко мне вопросы?
- Мне надо подписать характеристику.
- Почему я должен что-то подписывать?
- По положению, - спокойно отвечаю. - Вы подписываете характеристики студентам факультета, выезжающим за границу.
Смотрит на меня исподлобья и интересуется, ухмыляясь:
- И куда же вы едете?
- В Швецию.
Глаза у него округляются, и с нескрываемым раздражением в голосе он уточняет:
- А почему в Швецию?
- Там будет чемпионат мира по шахматам, в котором я принимаю участие.
Его лицо искажает гримаса, и следующий вопрос он буквально выплевывает мне в лицо:
- Студент первого курса едет в Швецию?
- Я еду на чемпионат мира. Был бы он в Болгарии - поехал бы в Болгарию, был бы в Америке - в Америку, но он в Швеции.
Развожу руками, пытаясь разрядить обстановку. Мол, просто занимаюсь своим делом, какие могут быть претензии. Но претензии, как оказалось, у него были, но не ко мне, а к своей собственной судьбе, которая в тот момент предстала перед ним в неприглядном виде. И, очевидно, разозлившись на несправедливость жизни и поддавшись разыгравшейся зависти, он объявил:
- Как странно - студент-первокурсник разъезжает по Швециям, а я - комсорг мехмата, аспирант МГУ - еще нигде не был. Не подпишу я вам ничего.
- Как не подпишете?
- Так. Не подпишу, и никуда не поедете! - торжественно заключил он и удалился, оставив меня буквально в оцепенении. Не то чтобы я испугался, что сорвется поездка, но я совершенно оторопел от неслыханного жлобства, которое мог себе позволить человек из интеллигентной семьи, носящий фамилию, которой должен был бы гордиться, а получалось так, что он, не стесняясь, позорил ее.
Ситуация моя тогда разрешилась благополучно. Вышестоящим инстанциям оказалось не важно мнение начальника, плавающего на мелководье. Но сколько же таких омерзительных типов водилось тогда в крупных и значимых прудах".