Сердце тьмы. Сопротивление и возрождение шиитов в Пакистане
От переводчика.
Статью следовало перевести уже только за одно упоминание имени Виктора Франкла. Но и помимо этого очень интересен взгляд на меньшинство, недостаточно маленькое, чтобы не представлять интереса для врагов, и недостаточно большое, чтобы переломить ситуацию в свою пользу. А применительно к Пакистану интерес представляет любой опыт.
Фото: Mohammad Ali, White Star
http://herald.dawn.com/news/1153276/heart-of-darkness-shia-resistance-and-revival-in-pakistan
Лайла Раджани, 29.10.2015
Ахсан Махбуб смотрит в небо. Оно цвета расплавленного серебра - темное и мрачное. С небесного свода падают снежинки, легкие как листья, и зловещие как плохие известия. В утреннем сумерке ноября Аламдар Роуд в городе Кветта выглядит словно замерзшее озеро, во всю длину которого будто вытравлены фигуры полуобнаженных скорбящих шиитов-хазарейцев. Их руки поднимаются в медленном ритме, а затем с легким свистом прорубают воздух мрачного утра, ритмичными ударами падая на голую грудь.
Будь у Махбуба выбор, его бы здесь не было. В эти снежные ночи Кветты, когда вода замерзает сосульками на слабых ветках можжевельника. Он здесь, чтобы обеспечить безопасность ежегодной процессии месяца Мухаррам, которая продлится на этой дороге свыше 12 часов. Закутанный в теплую одежду, он расхаживает туда-сюда, чтобы еще согреться. Каждые десять минут, когда холод слишком донимает его, он забирается в свой полицейский фургон, припаркованный рядом.
Скорбящие тем временем продолжают свое медленное шествие во времени и пространстве - к утру и концу дороги, где процессия придет к кладбищу. Кажется, что они просто не замечают не прекращающейся комбинации боли и холода. Махбуб не понимает, что согревает их внутри - чувство ярости, фрустрации, мести?
Несколько месяцев спустя, в январе 2013 года, другие скорбящие оказались на улицах по другой причине и в другой манере. С заплаканными глазами, они сидели молча, всем своим видом выражая печаль, закутанные в шали и длинные пальто - сотни женщин, детей, стариков и молодых людей дни напролет оккупировали Аламдар Роуд на всем ее протяжении, вместе с уложенными в гробы останками 106 дорогих их сердцу людей, убитых 10 января в результате двух атак террористов. Их молчаливый, ненасильственный, но твердый протест вынудил уйти в отставку правительство провинции, признав свой провал в деле защиты жизней шиитов-хазарейцев, живущих в Кветте.
За семь десятков лет до этого Виктор Франкл, психолог, еврей, переживший холокост, узнал пару вещей про значение протеста и неповиновения. Борясь со смертью и опустошенностью в концентрационном лагере под Прагой, он не знал, что вся его семья, все, кто был для него дорог, уже погибли. "Человек, сознающий свою ответственность за живое существо, ждущее его с любовью, или за незаконченную работу, никогда не захочет расстаться с жизнью. Если он знает, "зачем" существует, то вынесет почти любое "как", писал он в своих мемуарах "Человек в поисках смысла", опубликованных годы спустя.
Полуобнаженные мужчины, истязающие себя в четыре утра при температуре воздуха ниже нуля, были утонченной материализацией того, о чем писал Франкл. Скорбящие полагали, что могут существовать как сообщество столько, сколько смогут выражать свою идентичность таким почти неистовым, страстным образом. Те же, кто отказался хоронить их тела в знак мирного гражданского неповиновения смогли сделать еще на шаг больше: казалось, они нашли такое "как", что могло работать на них самым лучшим образом.
Фото: M Arif, White Star
Скорбящие на процессии месяца Мухаррам вблизи Нисар Хавели, Лахор.
Ранним днем в один из мартовских дней этого года узкие аллеи Аламдар Роуд безлюдны, жители предпочитают комфорт тепла внутри жилья запаху ливня, пропитавшего с предыдущей ночи все окрестности. В воздухе Мариабада разлита прохлада и запах печального ожидания, характерного для места, находящегося в осаде.
Этот район, населенный исключительно хазарейцами, отрезан от остальной части Кветты КПП, на которых заправляют гиперактивные служащие пограничной полиции. Трудно сказать, всегда ли они столь бдительны, как в этот день. Возможно, их действия подстегивают данные разведки о том, что за последние четыре дня в Кветту проникли три террориста-самоубийцы, опять ищущие в качестве мишеней шиитов-хазарейцев.
Лицо Абдула Халика Хазара источает то, что стало символом Мариабада - сострадание, укоренившееся в муках. Он рассказывает про 8 июня 2003 года, атаку террориста на полицейский фургон на Сариаб Роуд в Кветте. Все 13 кадетов-полицейских, погибших тогда, были хазарейцы, многие родом из предместья Мариабад. После этого инцидента, говорит Халик с гневом на лице, у них уже не было иного выхода, как политическая партия хазарейцев для хазарейцев, созданная хазарейцами.
Месяцем позже он, его друг Хуссейн Али Юсафи и другие активисты из их сообщества основали Хазарейскую демократическую партию (ХДП). В январе 2009 года боевики из "Лашкар-и-Джангви" убили Юсафи, тогдашнего председателя партии. После этого ее возглавил Халик, ведя битвы двойного рода - одну внутри собственного сообщества против того, что он называет ошибочными формами протеста, а другую против государства, с завидной регулярностью проваливащегося с их защитой.
Когда члены его сообщества заняли всю Аламдар Роуд с гробами своих близких тогда, в 2013 году, он вместе с горсткой других людей проводил трехдневную голодовку, на той же самой дороге, пусть и в другом месте. "Они остались бы там с телами, если бы погода была теплой?", - спрашивает он, ожидая ответ и зная, что он не имеет никакого значения.
Халик уже не в первый раз дистанцируется от остальных протестующих шиитов. В 1984 году Кветта стала свидетелем первого восстания шиитов, когда религиозная организация "Техрик нифаз-и-фик Джафрия" (ТНФД) поднялась против намерения генерала Зия уль-Хака установить на государственном уровне шариат в Пакистане, направив хартию с 14-тью требованиями, включая лишение полиции права аннулировать разрешения на процессии в месяц Мухаррам. Тогда Халик учился в колледже и был членом федерации студентов-хазарейцев. Однако он не принял участие в протестах, непреднамеренным результатом которых стала смерть шести полицейских. Он предостерегал об опасных последствиях зашкаливания конфессиональных границ, пытаясь остаться в национальном мейнстриме. "Как это возможно - в стране, где шииты составляют лишь 20% населения, установить государственную юриспруденцию только для них? Так можно только лишь ухудшить ситуацию". Тридцать лет спустя его мрачные предчувствия стали сбывшимся пророчеством.
Протест может быть иногда первой и последней надеждой достичь то, чего нельзя добиться иным путем. Но чаще всего причина протеста определяет его природу.
Фото: Arif Mahmood, White Star
Внутри зала траурных собраний Азахана-и-Зехра, Саддар, Карачи.
Протест, инициирующий движение, и протест как последнее доступное средство, разделяют три десятилетия истории проблем пакистанских шиитов. От громогласного, на грани насилия, марша в столице, однажды потрясшего военный режим в 80-х годах, до молчаливого протеста с выставленными мертвыми телами в недавние времена, сообщество, кажется, прошло дистанцию между силой и бессилием, по крайней мере, в некоторых местах страны.
Недалеко от Красной мечети - эмблемы пуританства и подстрекаемого им насилия, одно время находилась площадка для хоккея на траве, обычно пустовавшая как и большая часть столицы в те давние дни. 5 июля 1980 года площадку переполнили свыше 50 тысяч активистов-шиитов. Они собрались под знаменем только что сформированной ТНФД с ее лидером муфтием Джафаром Хуссейном, чтобы подчеркнуть свою иную конфессиональную идентичность в национальном контексте, густо пропитанном религией. Годом ранее Зия уль-Хак ввел мусульманский налог "закят" помимо большого количества других мер по исламизации страны. Это разъярило "двунадесятников", членов самой большой шиитской секты Пакистана, поскольку уплата закята государству была анафемой их конфессиональным верованиям.
События в Исламабаде стали кульминацией целой серии протестов, стартовавших в Бхаккаре в 1979 году, то есть в тот же год, когда аятолла Хомейни возглавил шиитскую революцию в Иране, скинув вестернизированную монархию и установив религиозное государство на основе джафаритского мазхаба - школы исламского права. Те, кто возглавлял это движение и участвовал в нем, в основном хотели, чтобы их рассматривали отдельно от остального окружения. Они претендовали на привилегии на основании своей конфессиональной идентичности, а также специальные финансовые льготы. Отказ от уплаты закята плохо совмещался с требованием государственных субсидий на паломничество в святые места, работу для шиитских клерикалов в шариатских судах и даже гарантий на оплату за счет государства приглашаемых в Пакистан ученых из Ирака и Ирана, по аналогии с государственным спонсорством визитов в страну ученых из Саудовской Аравии.
Первой реакцией Зия на эти требования был полный отказ. В своей речи в Карачи он повторил введение мажоритарного принципа и исламизацию Пакистана на основе шариатской юриспруденции. Это было неприемлемо для шиитских активистов. Революция в Иране придала им уверенность в том, что нужное количество членов поддержки, движимых надлежащим религиозным рвением, могут достичь чего-то, когда соберутся в нужном месте в нужное время.
И вот они собрались душным летним днем на хоккейном поле вблизи Красной мечети, несмотря на комендантский час и распускаемые властями слухи о запрете их собрания. Их лидеры немедленно вступили в переговоры с министром по делам религий, переговоры шли час за часом без какого либо результата. Задержка стала утомлять протестующих, а затем переросла в чувство досады. Охваченные страстью и возбужденные, они начали движение в сторону федерального секретариата, где находились офисы всех важных правительственных служб. Администрация обратилась в панику, полиция, нагнанная в больших количествах, пустила в ход дубинки, чтобы заставить протестующих оставаться на месте. Затем в дело пошли пули со слезоточивым газом, но уже ничто не могло удержать их, даже смерть от такой пули молодого человека по имени Мухаммед Хуссейн. Они пришли к секретариату, ожидая снаружи и угрожая серьезными беспорядками, если их требования не удовлетворят. Прошел час, и другой, и третий. В конце концов, после 12-часовой осады секретариата правительство сдалось, приняв требования протестующих.
Это акция протеста в качестве первой меры, манифестация расширения прав меньшинства, яростно отделяющего себя от большинства.
Фото: Mohammad Ali, White Star
Лидер движения "Меджлис вахдат-и-муслимин" Раджа Насир Аббас обращается к собравшимся на митинг в городе Шикарпур, у башни с часами.
В начале этого, 2015 года, шииты и их соседи-сунниты собрались у башни с часами в городе Шикарпур, неделю спустя после атаки террориста-самоубийцы на местный зал траурных мероприятий, состоявшейся 30 января и унесшей жизни 61 человека. Символика места встречи оказалась еще более явственной, чем соседство Красной мечети и хоккейного поля в 1980-м.
Это преимущественно мужское собрание, с небольшим вкраплением женщин, состоялось у башни с часами, построенной в 1935 году двумя бизнесменами-индусами как провозглашение средствами монументального искусства существования в Шикарпуре религиозного разнообразия. С одной стороны от него ресторан мороженого "кулфи", знаменитое городское место десерта, датируемого началом 20 века, названного по имени его творца; с другой - дорога, ведущая к Кербела Маула, месту траурных мероприятий, главному центру шиитских встреч; с третьей - дорога, окаймленная магазинами, торгующими знаменитыми шикарпурскими пикулями, и ведущая к индуистскому ашраму, где полным ходом идут приготовления к грядущему фестивалю Наваратри; с четвертой стороны расположены апартаменты в духе французской колониальной эры, в которых когда-то жили христианские семьи.
Окруженная этой эмблемой сосуществования, где-то тысяча протестующих предается горю. Ни выкриков лозунгов для подхвата остальными, ни игнорирующего власти марша, ни призыва к атаке учреждений власти. И полиция не пускает в ход дубинки или пули со слезоточивым газом, чтобы рассеять собравшихся.
Это акция протеста как последней меры: метафора для обозначения бессилия сообщества, пытающегося найти поддержку на многоконфессиональной основе в городе, знавшем лучшие дни.
Не то чтобы собравшимся не хватало жару. Это может продемонстрировать любое собрание по любому случаю. Если Раджа Насир Аббас, лидер исключительно шиитской политической партии "Меджлис вахдат-и-муслимин" даст страстный призыв к длинному маршу до губернаторской резиденции в Карачи, толпа азартно согласится. Оратор, как и собравшиеся перед ним, знает, однако, что марш ничего не даст, поэтому он обращается с призывом к вооруженным силам провести операцию по поддержанию безопасности в провинции Синд так же, как они осуществляют их против боевиков в зоне племен.
От признания военного диктатора до обращения за оказанием помощи солдатами - шиитская политика и деятельность в Пакистане, кажется, прошли полную трансформацию за последние три с половиной десятка лет.
Протестующие в Шикарпуре, похоже, осознают эти изменения. Их глаза блуждают, когда они слушают речь за речью, переполненные общими требованиями и клишированными объяснениями положения шиитов в стране. Возможно, они испытывают ностальгию по иному прошлому, возможно, они потеряли любимых в ходе теракта, а возможно, они постоянно выискивают поблизости подозрительных лиц.
Среди собравшихся Аббас Раза Шах. Фанатичный поклонник Бхутто, Шах излучает гордость, рассказывая, как принимал Беназир Бхутто всякий раз, когда она бывала в Шикарпуре. Его повествование внезапно прерывается, когда он видит сына своего умершего брата, одного из трех племянников, осиротевших при теракте. "К чему все эти митинги? Эти лидеры говорят лишь за самих себя. На самом деле нам мало дела до политики. Мы просто хотим жить в мире".
Подавленность Шаха идет в унисон с явным расхождением между энергией, показываемой на трибуне, и ответом на земле, пока кто-то не взывает к именам мучеников Кербелы. Никакое требование к военным действиям, никакие антиправительственные речи и близко не смогли бы так воспламенить оскорбленных людей, как упоминание павших в неравной битве 1400 лет тому назад. Поминовение события давнего прошлого мусульманской истории, но легко пробуждающего память, возможно, и есть то, что шииты в Пакистане используют для внешней манифестации своего чувства жертвенности, усвоенного за века скорби и самобичевания.
Продолжение следует.
Статью следовало перевести уже только за одно упоминание имени Виктора Франкла. Но и помимо этого очень интересен взгляд на меньшинство, недостаточно маленькое, чтобы не представлять интереса для врагов, и недостаточно большое, чтобы переломить ситуацию в свою пользу. А применительно к Пакистану интерес представляет любой опыт.
Фото: Mohammad Ali, White Star
http://herald.dawn.com/news/1153276/heart-of-darkness-shia-resistance-and-revival-in-pakistan
Лайла Раджани, 29.10.2015
Ахсан Махбуб смотрит в небо. Оно цвета расплавленного серебра - темное и мрачное. С небесного свода падают снежинки, легкие как листья, и зловещие как плохие известия. В утреннем сумерке ноября Аламдар Роуд в городе Кветта выглядит словно замерзшее озеро, во всю длину которого будто вытравлены фигуры полуобнаженных скорбящих шиитов-хазарейцев. Их руки поднимаются в медленном ритме, а затем с легким свистом прорубают воздух мрачного утра, ритмичными ударами падая на голую грудь.
Будь у Махбуба выбор, его бы здесь не было. В эти снежные ночи Кветты, когда вода замерзает сосульками на слабых ветках можжевельника. Он здесь, чтобы обеспечить безопасность ежегодной процессии месяца Мухаррам, которая продлится на этой дороге свыше 12 часов. Закутанный в теплую одежду, он расхаживает туда-сюда, чтобы еще согреться. Каждые десять минут, когда холод слишком донимает его, он забирается в свой полицейский фургон, припаркованный рядом.
Скорбящие тем временем продолжают свое медленное шествие во времени и пространстве - к утру и концу дороги, где процессия придет к кладбищу. Кажется, что они просто не замечают не прекращающейся комбинации боли и холода. Махбуб не понимает, что согревает их внутри - чувство ярости, фрустрации, мести?
Несколько месяцев спустя, в январе 2013 года, другие скорбящие оказались на улицах по другой причине и в другой манере. С заплаканными глазами, они сидели молча, всем своим видом выражая печаль, закутанные в шали и длинные пальто - сотни женщин, детей, стариков и молодых людей дни напролет оккупировали Аламдар Роуд на всем ее протяжении, вместе с уложенными в гробы останками 106 дорогих их сердцу людей, убитых 10 января в результате двух атак террористов. Их молчаливый, ненасильственный, но твердый протест вынудил уйти в отставку правительство провинции, признав свой провал в деле защиты жизней шиитов-хазарейцев, живущих в Кветте.
За семь десятков лет до этого Виктор Франкл, психолог, еврей, переживший холокост, узнал пару вещей про значение протеста и неповиновения. Борясь со смертью и опустошенностью в концентрационном лагере под Прагой, он не знал, что вся его семья, все, кто был для него дорог, уже погибли. "Человек, сознающий свою ответственность за живое существо, ждущее его с любовью, или за незаконченную работу, никогда не захочет расстаться с жизнью. Если он знает, "зачем" существует, то вынесет почти любое "как", писал он в своих мемуарах "Человек в поисках смысла", опубликованных годы спустя.
Полуобнаженные мужчины, истязающие себя в четыре утра при температуре воздуха ниже нуля, были утонченной материализацией того, о чем писал Франкл. Скорбящие полагали, что могут существовать как сообщество столько, сколько смогут выражать свою идентичность таким почти неистовым, страстным образом. Те же, кто отказался хоронить их тела в знак мирного гражданского неповиновения смогли сделать еще на шаг больше: казалось, они нашли такое "как", что могло работать на них самым лучшим образом.
Фото: M Arif, White Star
Скорбящие на процессии месяца Мухаррам вблизи Нисар Хавели, Лахор.
Ранним днем в один из мартовских дней этого года узкие аллеи Аламдар Роуд безлюдны, жители предпочитают комфорт тепла внутри жилья запаху ливня, пропитавшего с предыдущей ночи все окрестности. В воздухе Мариабада разлита прохлада и запах печального ожидания, характерного для места, находящегося в осаде.
Этот район, населенный исключительно хазарейцами, отрезан от остальной части Кветты КПП, на которых заправляют гиперактивные служащие пограничной полиции. Трудно сказать, всегда ли они столь бдительны, как в этот день. Возможно, их действия подстегивают данные разведки о том, что за последние четыре дня в Кветту проникли три террориста-самоубийцы, опять ищущие в качестве мишеней шиитов-хазарейцев.
Лицо Абдула Халика Хазара источает то, что стало символом Мариабада - сострадание, укоренившееся в муках. Он рассказывает про 8 июня 2003 года, атаку террориста на полицейский фургон на Сариаб Роуд в Кветте. Все 13 кадетов-полицейских, погибших тогда, были хазарейцы, многие родом из предместья Мариабад. После этого инцидента, говорит Халик с гневом на лице, у них уже не было иного выхода, как политическая партия хазарейцев для хазарейцев, созданная хазарейцами.
Месяцем позже он, его друг Хуссейн Али Юсафи и другие активисты из их сообщества основали Хазарейскую демократическую партию (ХДП). В январе 2009 года боевики из "Лашкар-и-Джангви" убили Юсафи, тогдашнего председателя партии. После этого ее возглавил Халик, ведя битвы двойного рода - одну внутри собственного сообщества против того, что он называет ошибочными формами протеста, а другую против государства, с завидной регулярностью проваливащегося с их защитой.
Когда члены его сообщества заняли всю Аламдар Роуд с гробами своих близких тогда, в 2013 году, он вместе с горсткой других людей проводил трехдневную голодовку, на той же самой дороге, пусть и в другом месте. "Они остались бы там с телами, если бы погода была теплой?", - спрашивает он, ожидая ответ и зная, что он не имеет никакого значения.
Халик уже не в первый раз дистанцируется от остальных протестующих шиитов. В 1984 году Кветта стала свидетелем первого восстания шиитов, когда религиозная организация "Техрик нифаз-и-фик Джафрия" (ТНФД) поднялась против намерения генерала Зия уль-Хака установить на государственном уровне шариат в Пакистане, направив хартию с 14-тью требованиями, включая лишение полиции права аннулировать разрешения на процессии в месяц Мухаррам. Тогда Халик учился в колледже и был членом федерации студентов-хазарейцев. Однако он не принял участие в протестах, непреднамеренным результатом которых стала смерть шести полицейских. Он предостерегал об опасных последствиях зашкаливания конфессиональных границ, пытаясь остаться в национальном мейнстриме. "Как это возможно - в стране, где шииты составляют лишь 20% населения, установить государственную юриспруденцию только для них? Так можно только лишь ухудшить ситуацию". Тридцать лет спустя его мрачные предчувствия стали сбывшимся пророчеством.
Протест может быть иногда первой и последней надеждой достичь то, чего нельзя добиться иным путем. Но чаще всего причина протеста определяет его природу.
Фото: Arif Mahmood, White Star
Внутри зала траурных собраний Азахана-и-Зехра, Саддар, Карачи.
Протест, инициирующий движение, и протест как последнее доступное средство, разделяют три десятилетия истории проблем пакистанских шиитов. От громогласного, на грани насилия, марша в столице, однажды потрясшего военный режим в 80-х годах, до молчаливого протеста с выставленными мертвыми телами в недавние времена, сообщество, кажется, прошло дистанцию между силой и бессилием, по крайней мере, в некоторых местах страны.
Недалеко от Красной мечети - эмблемы пуританства и подстрекаемого им насилия, одно время находилась площадка для хоккея на траве, обычно пустовавшая как и большая часть столицы в те давние дни. 5 июля 1980 года площадку переполнили свыше 50 тысяч активистов-шиитов. Они собрались под знаменем только что сформированной ТНФД с ее лидером муфтием Джафаром Хуссейном, чтобы подчеркнуть свою иную конфессиональную идентичность в национальном контексте, густо пропитанном религией. Годом ранее Зия уль-Хак ввел мусульманский налог "закят" помимо большого количества других мер по исламизации страны. Это разъярило "двунадесятников", членов самой большой шиитской секты Пакистана, поскольку уплата закята государству была анафемой их конфессиональным верованиям.
События в Исламабаде стали кульминацией целой серии протестов, стартовавших в Бхаккаре в 1979 году, то есть в тот же год, когда аятолла Хомейни возглавил шиитскую революцию в Иране, скинув вестернизированную монархию и установив религиозное государство на основе джафаритского мазхаба - школы исламского права. Те, кто возглавлял это движение и участвовал в нем, в основном хотели, чтобы их рассматривали отдельно от остального окружения. Они претендовали на привилегии на основании своей конфессиональной идентичности, а также специальные финансовые льготы. Отказ от уплаты закята плохо совмещался с требованием государственных субсидий на паломничество в святые места, работу для шиитских клерикалов в шариатских судах и даже гарантий на оплату за счет государства приглашаемых в Пакистан ученых из Ирака и Ирана, по аналогии с государственным спонсорством визитов в страну ученых из Саудовской Аравии.
Первой реакцией Зия на эти требования был полный отказ. В своей речи в Карачи он повторил введение мажоритарного принципа и исламизацию Пакистана на основе шариатской юриспруденции. Это было неприемлемо для шиитских активистов. Революция в Иране придала им уверенность в том, что нужное количество членов поддержки, движимых надлежащим религиозным рвением, могут достичь чего-то, когда соберутся в нужном месте в нужное время.
И вот они собрались душным летним днем на хоккейном поле вблизи Красной мечети, несмотря на комендантский час и распускаемые властями слухи о запрете их собрания. Их лидеры немедленно вступили в переговоры с министром по делам религий, переговоры шли час за часом без какого либо результата. Задержка стала утомлять протестующих, а затем переросла в чувство досады. Охваченные страстью и возбужденные, они начали движение в сторону федерального секретариата, где находились офисы всех важных правительственных служб. Администрация обратилась в панику, полиция, нагнанная в больших количествах, пустила в ход дубинки, чтобы заставить протестующих оставаться на месте. Затем в дело пошли пули со слезоточивым газом, но уже ничто не могло удержать их, даже смерть от такой пули молодого человека по имени Мухаммед Хуссейн. Они пришли к секретариату, ожидая снаружи и угрожая серьезными беспорядками, если их требования не удовлетворят. Прошел час, и другой, и третий. В конце концов, после 12-часовой осады секретариата правительство сдалось, приняв требования протестующих.
Это акция протеста в качестве первой меры, манифестация расширения прав меньшинства, яростно отделяющего себя от большинства.
Фото: Mohammad Ali, White Star
Лидер движения "Меджлис вахдат-и-муслимин" Раджа Насир Аббас обращается к собравшимся на митинг в городе Шикарпур, у башни с часами.
В начале этого, 2015 года, шииты и их соседи-сунниты собрались у башни с часами в городе Шикарпур, неделю спустя после атаки террориста-самоубийцы на местный зал траурных мероприятий, состоявшейся 30 января и унесшей жизни 61 человека. Символика места встречи оказалась еще более явственной, чем соседство Красной мечети и хоккейного поля в 1980-м.
Это преимущественно мужское собрание, с небольшим вкраплением женщин, состоялось у башни с часами, построенной в 1935 году двумя бизнесменами-индусами как провозглашение средствами монументального искусства существования в Шикарпуре религиозного разнообразия. С одной стороны от него ресторан мороженого "кулфи", знаменитое городское место десерта, датируемого началом 20 века, названного по имени его творца; с другой - дорога, ведущая к Кербела Маула, месту траурных мероприятий, главному центру шиитских встреч; с третьей - дорога, окаймленная магазинами, торгующими знаменитыми шикарпурскими пикулями, и ведущая к индуистскому ашраму, где полным ходом идут приготовления к грядущему фестивалю Наваратри; с четвертой стороны расположены апартаменты в духе французской колониальной эры, в которых когда-то жили христианские семьи.
Окруженная этой эмблемой сосуществования, где-то тысяча протестующих предается горю. Ни выкриков лозунгов для подхвата остальными, ни игнорирующего власти марша, ни призыва к атаке учреждений власти. И полиция не пускает в ход дубинки или пули со слезоточивым газом, чтобы рассеять собравшихся.
Это акция протеста как последней меры: метафора для обозначения бессилия сообщества, пытающегося найти поддержку на многоконфессиональной основе в городе, знавшем лучшие дни.
Не то чтобы собравшимся не хватало жару. Это может продемонстрировать любое собрание по любому случаю. Если Раджа Насир Аббас, лидер исключительно шиитской политической партии "Меджлис вахдат-и-муслимин" даст страстный призыв к длинному маршу до губернаторской резиденции в Карачи, толпа азартно согласится. Оратор, как и собравшиеся перед ним, знает, однако, что марш ничего не даст, поэтому он обращается с призывом к вооруженным силам провести операцию по поддержанию безопасности в провинции Синд так же, как они осуществляют их против боевиков в зоне племен.
От признания военного диктатора до обращения за оказанием помощи солдатами - шиитская политика и деятельность в Пакистане, кажется, прошли полную трансформацию за последние три с половиной десятка лет.
Протестующие в Шикарпуре, похоже, осознают эти изменения. Их глаза блуждают, когда они слушают речь за речью, переполненные общими требованиями и клишированными объяснениями положения шиитов в стране. Возможно, они испытывают ностальгию по иному прошлому, возможно, они потеряли любимых в ходе теракта, а возможно, они постоянно выискивают поблизости подозрительных лиц.
Среди собравшихся Аббас Раза Шах. Фанатичный поклонник Бхутто, Шах излучает гордость, рассказывая, как принимал Беназир Бхутто всякий раз, когда она бывала в Шикарпуре. Его повествование внезапно прерывается, когда он видит сына своего умершего брата, одного из трех племянников, осиротевших при теракте. "К чему все эти митинги? Эти лидеры говорят лишь за самих себя. На самом деле нам мало дела до политики. Мы просто хотим жить в мире".
Подавленность Шаха идет в унисон с явным расхождением между энергией, показываемой на трибуне, и ответом на земле, пока кто-то не взывает к именам мучеников Кербелы. Никакое требование к военным действиям, никакие антиправительственные речи и близко не смогли бы так воспламенить оскорбленных людей, как упоминание павших в неравной битве 1400 лет тому назад. Поминовение события давнего прошлого мусульманской истории, но легко пробуждающего память, возможно, и есть то, что шииты в Пакистане используют для внешней манифестации своего чувства жертвенности, усвоенного за века скорби и самобичевания.
Продолжение следует.