литературоведение, блин
Оригинал взят у chingizid в литературоведение, блин
Пекли блины, и главный блинопёк приговаривал, довольный собой: "Ай да Пушкин, ай да сукин сын!" Обсуждали, какие отличные блины были бы у Пушкина, стань он блинопёком: тонкие, румяные, эластичные, чо хочешь, то и заворачивай, а хочешь - так ешь.
А потом нас понесло.
Записываю, что пока помню, а то прям жалко всё забыть.
У Гоголя блины были хороши, почти как у Пушкина. Только по малороссийскому обычаю масла и сметаны слишком много туда клал. Оно, конечно, вкусно, но пока съешь, весь измажешься, по усам течёт и на кафтан капает. А кто блин Гоголя съел и не заляпался, тому, ясное дело, чёрт помог.
У Лермонтова блины тоже были хороши - по словам его бабушки. Больше он никому их попробовать не давал. Бывало испечёт блины, выходит с ними на балкон, ест на виду у почтеннейшей публики и дразнится: "А вам не дам!" За это его даже убили на дуэли; удивительно, что всего один раз. Так и не знает никто с тех пор, как на самом деле было с блинами у Лермонтова, и какое по этому поводу надо мнение иметь.
У Льва Толстого блины были большие, румяные, толстые, как коржи для торта. Вкусные, нажористые. Все их хвалили. Но до конца ни один его блин ни разу никто не доел.
Блины Достоевского всё время крали жандармы, чтобы студентов-революционеров в казематах насильно кормить. Те, говорят, мучились страшно и во всём признавались. Но товарищи на них не очень сердились, потому что сломаться от блина Достоевского это не грех.
Тургеневу блины пекли крепостные девки. Приходили в гостиную, босые и беременные, миску с блинами на стол - шварк! А барин аж подпрыгивает от нетерпения, но не потому что голодный, просто загадал: если верхний блин будет зажаристый, пора ехать в Париж. А если бледный - тогда опять на охоту в окрестные леса.
Горький всегда жарил блины на пустыре, сложив очажок из битых кирпичей, сидел возле него на корточках, помешивал хворостиной тесто в миске с отбитым краем. Все приличные люди возмущались: ну нельзя же так! Антисанитария, отбросы, фу. Некоторые решались попробовать и долго потом удивлялись: а ведь вкусно получается! Очень на него за это обижались, но сделать ничего не могли.
У Чехова блины были - всем блинам блины. Тонкие до прозрачности, нежные - во рту таяли. Только такая незадача: в каждом блине непременно обнаруживалась какая-нибудь мелкая пакость: то яичная скорлупа, то травинка, а то и муха, как повезёт.
У Тараса Шевченко блины были на воде, мука - из молотой лебеды. Пакость ужасная, но все ели, потому что полезно. И старались не очень кривиться, когда говорили: "Ах!"
У Блока блины были такие тонкие, что через них можно было смотреть на луну. Для этого их, собственно, и использовали. Никто не ел.
У Есенина до выпечки блинов никогда не доходило. Наболтает теста и спьяну в него мордой - бряк! Просыпается потом в похмелье, злой, как собака, блинов нет, и теста тоже не осталось, вокруг бабы какие-то причитают, просят разрешения морду облизать, хоть сейчас поезжай в Англетер. Чего тянуть.
У Маяковского блины были супрематические. Разных удивительных форм и цветов. А что он их не пёк, а вырезал из картона и строгал из старых табуреток, так на то и революционный авангард.
Набоков, конечно, не пёк блины. С какой это стати? Только рancakes, только хардкор.
Александр Грин блинов никогда не пёк, у него и сковородки-то в доме не было, не говоря уже о муке. Но мог часами увлекательно о них рассказывать: как пекут блины в Зурбагане, а по какому рецепту в Гель-Гью, и как моряки в шторм на камбузе, выпив рому, пекут большой Капитанский Блин, кидают в море, и оно успокаивается. Ну или наоборот. В общем, собеседник уходил от Грина очень довольный, с ощущением сытости, как будто весь вечер ел блины. И потом ему уже никакие другие блины не нравились, всё не то.
Хармс, на первый взгляд, действовал как Грин: тоже не пёк блинов, только о них рассказывал. Но рассказывал такое, что собеседники уходили от него в полной уверенности, что блинов не бывает, блин абсурден и абсолютно невозможен. Они потом долго ещё не могли смотреть на настоящие блины, те, что поспокойней говорили: "Уберите отсюда немедленно эту глупость!" - а другие начинали истерически хохотать.
О блинах Андрея Платонова я стараюсь не думать. Просто не думать, и всё.
Валентин Катаев пёк блины на коммунальной кухне, на керогазе, на скверной советской сковородке, вместо масла клал маргарин. Но они всё равно получались вкусные. На него за это очень сердились, говорили: вот шарлатан!
Иногда к Катаеву приходили Ильф с Петровым, он одалживал им сковородку, керогаз и маргарин. Но они пекли блины с приподвывертом, всё время подбрасывали их в воздух, переворачивали, кривлялись, устраивали такой цирк, что на них никто не сердился, а просили ещё.
/ещё хренова куча народу осталась, если вспомню, продолжу/
Пекли блины, и главный блинопёк приговаривал, довольный собой: "Ай да Пушкин, ай да сукин сын!" Обсуждали, какие отличные блины были бы у Пушкина, стань он блинопёком: тонкие, румяные, эластичные, чо хочешь, то и заворачивай, а хочешь - так ешь.
А потом нас понесло.
Записываю, что пока помню, а то прям жалко всё забыть.
У Гоголя блины были хороши, почти как у Пушкина. Только по малороссийскому обычаю масла и сметаны слишком много туда клал. Оно, конечно, вкусно, но пока съешь, весь измажешься, по усам течёт и на кафтан капает. А кто блин Гоголя съел и не заляпался, тому, ясное дело, чёрт помог.
У Лермонтова блины тоже были хороши - по словам его бабушки. Больше он никому их попробовать не давал. Бывало испечёт блины, выходит с ними на балкон, ест на виду у почтеннейшей публики и дразнится: "А вам не дам!" За это его даже убили на дуэли; удивительно, что всего один раз. Так и не знает никто с тех пор, как на самом деле было с блинами у Лермонтова, и какое по этому поводу надо мнение иметь.
У Льва Толстого блины были большие, румяные, толстые, как коржи для торта. Вкусные, нажористые. Все их хвалили. Но до конца ни один его блин ни разу никто не доел.
Блины Достоевского всё время крали жандармы, чтобы студентов-революционеров в казематах насильно кормить. Те, говорят, мучились страшно и во всём признавались. Но товарищи на них не очень сердились, потому что сломаться от блина Достоевского это не грех.
Тургеневу блины пекли крепостные девки. Приходили в гостиную, босые и беременные, миску с блинами на стол - шварк! А барин аж подпрыгивает от нетерпения, но не потому что голодный, просто загадал: если верхний блин будет зажаристый, пора ехать в Париж. А если бледный - тогда опять на охоту в окрестные леса.
Горький всегда жарил блины на пустыре, сложив очажок из битых кирпичей, сидел возле него на корточках, помешивал хворостиной тесто в миске с отбитым краем. Все приличные люди возмущались: ну нельзя же так! Антисанитария, отбросы, фу. Некоторые решались попробовать и долго потом удивлялись: а ведь вкусно получается! Очень на него за это обижались, но сделать ничего не могли.
У Чехова блины были - всем блинам блины. Тонкие до прозрачности, нежные - во рту таяли. Только такая незадача: в каждом блине непременно обнаруживалась какая-нибудь мелкая пакость: то яичная скорлупа, то травинка, а то и муха, как повезёт.
У Тараса Шевченко блины были на воде, мука - из молотой лебеды. Пакость ужасная, но все ели, потому что полезно. И старались не очень кривиться, когда говорили: "Ах!"
У Блока блины были такие тонкие, что через них можно было смотреть на луну. Для этого их, собственно, и использовали. Никто не ел.
У Есенина до выпечки блинов никогда не доходило. Наболтает теста и спьяну в него мордой - бряк! Просыпается потом в похмелье, злой, как собака, блинов нет, и теста тоже не осталось, вокруг бабы какие-то причитают, просят разрешения морду облизать, хоть сейчас поезжай в Англетер. Чего тянуть.
У Маяковского блины были супрематические. Разных удивительных форм и цветов. А что он их не пёк, а вырезал из картона и строгал из старых табуреток, так на то и революционный авангард.
Набоков, конечно, не пёк блины. С какой это стати? Только рancakes, только хардкор.
Александр Грин блинов никогда не пёк, у него и сковородки-то в доме не было, не говоря уже о муке. Но мог часами увлекательно о них рассказывать: как пекут блины в Зурбагане, а по какому рецепту в Гель-Гью, и как моряки в шторм на камбузе, выпив рому, пекут большой Капитанский Блин, кидают в море, и оно успокаивается. Ну или наоборот. В общем, собеседник уходил от Грина очень довольный, с ощущением сытости, как будто весь вечер ел блины. И потом ему уже никакие другие блины не нравились, всё не то.
Хармс, на первый взгляд, действовал как Грин: тоже не пёк блинов, только о них рассказывал. Но рассказывал такое, что собеседники уходили от него в полной уверенности, что блинов не бывает, блин абсурден и абсолютно невозможен. Они потом долго ещё не могли смотреть на настоящие блины, те, что поспокойней говорили: "Уберите отсюда немедленно эту глупость!" - а другие начинали истерически хохотать.
О блинах Андрея Платонова я стараюсь не думать. Просто не думать, и всё.
Валентин Катаев пёк блины на коммунальной кухне, на керогазе, на скверной советской сковородке, вместо масла клал маргарин. Но они всё равно получались вкусные. На него за это очень сердились, говорили: вот шарлатан!
Иногда к Катаеву приходили Ильф с Петровым, он одалживал им сковородку, керогаз и маргарин. Но они пекли блины с приподвывертом, всё время подбрасывали их в воздух, переворачивали, кривлялись, устраивали такой цирк, что на них никто не сердился, а просили ещё.
/ещё хренова куча народу осталась, если вспомню, продолжу/